Чтение 57–й страницы книги ~Ким~

седобородый слуга, худой сухощавый урия, тащивший корзину с
фруктами

и ящик с золотыми кабульскими апельсинами; он стал умолять
их почтить своим присутствием его хозяйку, расстроенную тем,
что лама так давно не навещал ее.

-- Теперь я вспоминаю,-- лама говорил так, будто
приглашение явилось для него совершенной новостью,-- она
добродетельна, но чрезмерно болтлива.

Ким сидел на краю коровьей кормушки, рассказывая сказки
детям деревенского кузнеца.

-- Она попросит еще одного сына для своей дочери. Я не
забыл ее,-- сказал он.-- Дай ей приобрести заслугу. Вели
сказать, что мы придем.

Они в два дня прошли одиннадцать миль по полям и,
достигнув места, куда направлялись, увидели себя окруженными
вниманием и заботой, ибо старуха соблюдала добрые традиции
гостеприимства, чему учила и зятя, который был под башмаком у
женской половины семьи и покупал душевное спокойствие, занимая
деньги у ростовщика. Старость не умерила ее болтливости, не
ослабила ее памяти, и, сидя за стыдливо забранным решеткой
верхним окном, она в присутствии дюжины слуг осыпала Кима
комплиментами, способными привести в полнейшее замешательство
европейских слушателей.

-- Но ты все такой же бесстыдный щенок-сорванец, каким был
на парао,-- визжала она.-- Я тебя не забыла. Вымойтесь и
откушайте. Отец сына моей дочери ненадолго уехал. Поэтому мы,
бедные женщины, сидим немые и никому не нужные.

В доказательство чего она, не скупясь на слова, обратилась
ко всем своим чадам и домочадцам с речью, длившейся до тех пор,
пока не принесли еду и напитки, а вечером, попахивавшим дымком
вечером, окрасившим поля тусклой медью и бирюзой, ей вздумалось
приказать, чтобы паланкин ее поставили на неопрятном дворе под
дымящими огнями факелов, и там она принялась болтать за не
слишком тщательно задвинутыми занавесками.

-- Приди святой человек без спутника, я иначе встретила бы
его, но с этим постреленком осторожность не помешает.

-- Махарани,-- промолвил Ким, как всегда называя ее полным
титулом,-- разве моя вина, что не кто иной, как сахиб,
полицейский сахиб, назвал махарани, чье лицо он...

-- Цыц! Это было во время паломничества. Когда мы
путешествуем... Ты знаешь пословицу?

-- ...Назвал махарани Разбивающей Сердца и Дарящей
Наслаждения.

-- И ты помнишь об этом! Это правда. Так он говорил. То
было в пору расцвета моей красоты.-- Она закудахтала, как
довольный попугай при виде куска сахара.-- Теперь расскажи мне
о своих похождениях... насколько это позволяет стыдливость.
Сколько девушек и чьи жены висели на твоих ресницах? Вы пришли
из Бенареса? Я съездила бы туда опять в нынешнем году, но моя
дочь... у нас только два сына. Пхай! Вот что значит жить на
этих плоских равнинах. Зато в Кулу мужчины -- слоны. Но я
хотела бы попросить у святого человека,-- встань в сторонке,
сорванец,-- талисман против мучительнейших колик и ветров,
которые в пору созревания манго одолевают старшего сына моей
дочери. Два года назад он дал мне замечательный талисман.

-- О, святой человек!-- сказал Ким, взглянув на
раздраженное лицо ламы и заливаясь смехом.

-- Это правда, я дал ей талисман от ветров.

-- От зубов, от зубов, от зубов,-- подхватила старуха.

-- Лечи их, если они больны,-- с наслаждением процитировал
Ким,-- но ни в коем случае не занимайся колдовством. Вспомни,.
что случилось с махратом.

-- Это было два сезона дождей назад; она извела меня своей
навязчивостью,-- вздохнул лама, как некогда вздыхал судья
неправедный.-- Так вот и выходит,-- заметь себе это, мой чела,
что даже те, которые стремятся идти по Пути, совращаются с него
праздными женщинами. Когда ребенок был болен, она три дня кряду
разговаривала со мной.

-- Аре! А с кем же мне еще говорить? Мать мальчика ни о
чем не имела понятия, а отец... это было в холодные
ночи.--"Молитесь богам",-- сказал он, воистину так, и,
повернувшись на другой бок, захрапел.

-- Я дал ей талисман. Что может поделать старик? --
Воздерживаться от действия -- благо, исключая тех случаев,
когда стремишься приобрести заслугу.

-- Ах, чела, если ты отречешься от меня, я останусь один
на свете.

-- Во всяком случае молочные зубы у него прорезались
легко,-- сказала старуха.-- Но все жрецы на один лад.

Ким со строгостью кашлянул. Юноша не одобрял ее
легкомыслия.

-- Не вовремя докучая мудрецу, навлечешь на себя беду. --
У нас есть говорящая майна (скворец),-- отповедь сопровождалась
памятным Киму постукиваньем усыпанного драгоценностями
указательного пальца.-- Она гнездится над конюшнями и научилась
подражать речи нашего домашнего жреца. Быть может, я
не-достаточно почитаю своих гостей, но если бы вы видели, как
он тыкал себя кулаками в животик, вздувшийся как созревшая
тыква, и кричал: "Вот тут больно!", вы простили бы меня. Я
наполовину склоняюсь к тому, чтобы взять лекарство у хакима. Он
продает их дешево и сам толстеет от них, как бык Шивы. Мальчик
не отказывался от лекарств, но я опасаюсь, не повредят ли они
ребенку, потому что цвет склянок показался мне зловещим.

Пока она говорила все это, лама исчез во мраке,
направляясь в приготовленную для него комнату. -- Ты, наверное,
рассердила его,-- сказал Ким. -- Ну, нет. Он устал, а я, как
всякая бабушка, позабыла об этом. (Никто кроме бабушки не
должен воспитывать ребенка. Матери годятся лишь на то, чтобы
рожать.) Завтра, когда он увидит, как вырос сын моей дочери, он
напишет талисман. Тогда он сможет также высказать свое мнение о
лекарствах нового хакима.

-- Что это за хаким, махарани?

-- Странник, как ты, но чрезвычайно трезвый бенгалец из
Дакхи, знаток медицины. Он вылечил меня от тяжести в желудке,
причиненной мясом, посредством маленькой пилюли, которая
подействовала, как дьявол, сорвавшийся с цепи. Он странствует,
торгуя хорошими дорогими лекарствами. У негой бумаги есть,
напечатанные на ангрези, в которых написано, как он помог
мужчинам с больной поясницей и немощным женщинам. Он живет
здесь четыре дня, но услышав о том, что вы придете (во всем
мире жрецы с хакимами, что тигры со змеями), он, надо полагать,
спрятался.

Пока она, выпалив все это, переводила дух, дряхлый слуга,
спокойно сидевший там, куда уже еле достигал свет факелов,
пробормотал:

-- Этот дом стал скотным двором для всяких проходимцев
и... жрецов. Не давайте мальчику столько еды... Но кто
переспорит бабушку?-- Он почтительно возвысил голос.-- Сахиба,
хаким спит после еды. Он в комнате позади голубятни.

Ким ощетинился, как фокстерьер на стойке. Смутить и
переспорить обучавшегося в Калькутте бенгальца, говорливого
дакхского продавца лекарств,-- вот настоящая игра. Не подобает,
чтобы ламу, да и его самого отстранили ради такого человека.
Киму были знакомы смешные объявления на плохом английском
языке, которые печатались на последних страницах туземных
газет. Воспитанники школы св. Ксаверия иногда приносили их с
собой тайком и хихикали над ними, ибо язык благодарного
пациента, перечисляющего симптомы своей болезни, обычно
отличается необыкновенным простодушием и откровенностью.

Урия, ничего не имевший против того, чтобы стравить одного
прихлебателя с другим, ускользнул по направлению к голубятне.

-- Да,-- сказал Ким со сдержанным презрением,-- немного
подкрашенной воды да великое бесстыдство -- вот и весь их
товар. Добыча их -- потерявшие здоровье князьки и
обжоры-бенгальцы. Барыш приносят им дети... еще не рожденные.
Старуха расхохоталась.

-- Не завидуй! Талисманы лучше, а? Я никогда этого не
отрицала. Позаботься, чтобы твой святой написал мне хороший
амулет наутро.

-- Только невежды отрицают,-- глухой, низкий голос загудел
в темноте, и какая-то фигура, приблизившись, присела на
корточки,-- только невежды отрицают действенность талисманов.
Только невежды отрицают действенность лекарств.

-- Крыса нашла кусок куркумы и говорит: "Я открою
бакалейную лавку",-- отпарировал Ким.

Словесный бой разгорался, и они заметили, что старуха
замерла -- вся внимание.

-- Сын жреца знает только имя своей няньки да имена трех
богов, но говорит: "Слушайте меня, не то я прокляну вас от
имени трех миллионов Великих".-- Несомненно, невидимый человек