Чтение 57–й страницы книги ~Время-не-ждет~

старика, которого он встретил в Глен Эллен; восьмидесятичетырехлетний
старец, седовласый и седобородый, поднимался по крутой тропинке в лучах
пламенеющего заката; в руке он нес ведерко с пенящимся молоком, а на ли-
це его лежал мирный отблеск уходящего летнего дня. Вот то была старость!
"Да, сударь, восемьдесят четыре годочка, а еще покрепче других буду! -
явственно слышал он голос старика. - Никогда не сидел сложа руки. В
пятьдесят первом перебрался сюда с Востока на паре волов. Воевал с ин-
дейцами. Я уже был отцом семерых детей".

Вспомнилась ему и старуха, которая жила в горах и делала вино на про-
дажу; и маленький Фергюсон, точно заяц, выскочивший на дорогу, бывший
заведующий редакцией влиятельной газеты, мирно живущий в глуши, радостно
смотрящий на свой родничок и ухоженные плодовые деревья. Фергюсон нашел
выход из тупика. Заморыш, пьянчуга, он бросил врачей и курятник, именуе-
мый городом, и, словно сухая губка, с жадностью начал впитывать в себя
здоровье. Но если больной, от которого отказались врачи, мог превра-
титься в здорового хлебопашца, рассуждал Харниш, то чего только не
добьется он сам в таких условиях, раз он не болен, а только растолстел?
Он уже мысленно видел себя стройным, помолодевшим; потом подумал о Дид и
вдруг резким движением сел на кровать, потрясенный величием осенившей
его идеи.

Сидел он недолго. Ум его всегда действовал, как стальная пружина, и
он мгновенно обдумал свой замысел со всеми его последствиями. Идея была
грандиозная - грандиознее всех когда-либо осуществленных им планов. Но
он не оробел перед нею и, смело взяв в руки, поворачивал во все стороны,
чтобы лучше рассмотреть. Простота ее восхитила его. Он засмеялся от ра-
дости, окончательно принял решение и начал одеваться. Но ему не терпе-
лось приступить к делу, и он, полуодетый, подошел к телефону.

Первой он вызвал Дид.

- Не приходите сегодня в контору, - сказал он. - Я сам заеду к вам на
минутку.

Он позвонил еще кое-кому. Велел подать машину. Джонсу он дал поруче-
ние - отправить Боба и Волка в Глен Эллен. Хигана он ошеломил просьбой:
разыскать купчую на ранчо и составить новую на имя Дид Мэсон.

- На чье имя? - переспросил Хиган.

- Дид Мэсон, - невозмутимо ответил Харниш. - Телефон, должно быть,
плохо работает. Ди-ид Мэ-сон. Поняли?

Полчаса спустя он уже мчался в Беркли. И впервые большая красная ма-
шина остановилась у самого дома. Дид попросила его в гостиную, но он за-
мотал головой и показал подбородком на дверь ее комнаты.

- Только там, - сказал он, - и больше нигде.

Едва за ними закрылась дверь, как он протянул к Дид руки и обнял ее.
Потом он взял ее за плечи и заглянул ей в лицо.

- Дид, если я скажу вам прямо и честно, что я решил поселиться на
своем ранчо в Глен Эллен, что я не возьму с собой ни цента и буду жить
на то, что сумею заработать, и никогда больше и близко не подойду к игре
в бизнес, - вы поедете со мной?

Она вскрикнула от радости, и он крепко прижал ее к себе. Но уже в
следующее мгновение она отстранилась, и он опять положил ей руки на пле-
чи.

- Я... я не понимаю, - задыхаясь, проговорила она.

- Вы не ответили ни да, ни нет, но, пожалуй, можно обойтись и без от-
вета. Мы просто-напросто сейчас обвенчаемся и уедем. Я уже послал вперед
Боба и Волка. Когда вы будете готовы?

Дид не могла сдержать улыбки.

- Да это какой-то ураган, а не человек! Вы меня совсем завертели.
Объясните хоть толком, в чем дело?

Глядя на нее, улыбнулся и Харниш.

- Видите ли, Дид, у шулеров это называется - карты на стол. Довольно
уж нам финтить и водить друг друга за нос. Пусть каждый скажет начистоту
- правду, всю правду и одну только правду. Сначала вы ответьте на мои
вопросы, а потом я отвечу на ваши. - Он помолчал. - Так вот, у меня к
вам, собственно, только один вопрос: любите ли вы меня, хотите быть моей
женой?

- Но... - начала было Дид.

- Никаких "но", - резко прервал он ее. - Я уже сказал - карты на
стол. Стать моей женой - это значит поехать со мной на ранчо и жить там.
Ну как, идет?

Она с минуту смотрела ему в лицо, потом опустила глаза, всем своим
существом выражая согласие.

- Тогда едем. - Он сделал движение, словно хотел немедля повести ее к
двери. - Моя машина ждет внизу. Надевайте шляпу. - Он наклонился к ней.
- Теперь, я думаю, можно, - сказал он и поцеловал ее.

Поцелуй был долгий; первой заговорила Дид:

- Но вы не ответили на мои вопросы. Как это мыслимо? Разве вы можете
бросить свои дела? Чтонибудь случилось?

- Нет, пока ничего не случилось, но случится, и очень даже скоро. Не-
даром вы меня отчитывали, вот я и раскаялся. Вы для меня господь бог, и
я хочу послужить вам. А все остальное - ну его к шуту! Вы верно рассуди-
ли, ничего не скажешь. Я был рабом своих денег, а раз я не могу служить
двум господам, то пусть пропадают деньги. Я вас не променяю на все бо-
гатства мира, вот и все. - Он крепче прижал ее к себе. - И теперь ты
моя, Дид, моя.

И знаешь, что я тебе скажу? Пить я больше не стану.

Ты выходишь за пьянчугу, но муж твой будет трезвенник. Он так переме-
нится, что ты его не узнаешь! Не проживем мы и полгода в Глен Эллен, как
ты проснешься в одно прекрасное утро и увидишь, что у тебя в доме ка-
кой-то чужой мужчина и надо заново с ним знакомиться. Ты скажешь: "Я
миссис Харниш, а вы кто такой?" А я отвечу: "Я младший брат Элама Харни-
ша. Я только что приехал с Аляски на похороны". "Чьи похороны?" - спро-
сишь ты. А я скажу: "Да на похороны этого бездельника, картежника,
пьяницы, которого звали Время-не-ждет, того самого, что умер от ожирения
сердца, потому что день и ночь играл в бизнес. Да, сударыня, - скажу я,
- ему крышка, но я пришел, чтобы занять его место, и вы будете счастливы
со мной. А сейчас, сударыня, с вашего позволения, я схожу на лужок и по-
дою нашу корову, пока вы будете собирать завтрак".

Он опять схватил ее за руку и хотел потащить к двери, но Дид не под-
давалась; тогда он стал осыпать ее лицо поцелуями.

- Стосковался я по тебе, маленькая женщина, - прошептал он. - Рядом с
тобой тридцать миллионов все равно что тридцать центов.

- Сядьте, ради бога, и будьте благоразумны, - сказала Дид, вся раск-
расневшаяся, глядя на него сияющими глазами, в которых ярко, как никог-
да, вспыхивали золотистые огоньки.

Однако Харниша уже нельзя было остановить, и хотя он согласился
сесть, но только посадив Дид подле себя и обняв ее одной рукой за плечи.

- "Да, сударыня, - скажу я. - Время-не-ждет был славный малый, но это
к лучшему, что он помер. Когда-то он спал на снегу, завернувшись в зая-
чий мех, а потом забрался в курятник. Он разучился ходить, разучился ра-
ботать и стал накачиваться коктейлями и шотландским виски. Он воображал,
что любит вас, сударыня, и старался изо всех сил, но и коктейли, и свои
деньги, и самого себя, и еще много-много другого он любил больше, чем
вас". А потом я скажу: "Теперь взгляните на меня, и вы сразу увидите
разницу. Никаких коктейлей мне не нужно, а денег у меня - один доллар л
сорок центов, и те уйдут на новый топор, потому старый вконец иступился;
а любить я буду этак раз в одиннадцать сильнее, чем ваш первый муж. По-
нимаете, сударыня, он весь заплыл жиром. А на мне и капли жиру нет". По-
том я засучу рукав, чтобы показать мышцы, и скажу: "Миссис Харниш, после
того, как вы побывали за старым жирным денежным мешком, вы, может быть,
не откажетесь выйти за такого статного молодца, как я?" Ну, а ты
прольешь слезу над покойничком, потом ласково взглянешь на меня и протя-
нешь мне губы, а я, надо быть, зальюсь краской, потому что больно молод,
и обниму тебя... вот так... потом возьму да и женюсь на вдове своего
брата и пойду хлопотать по хозяйству, а она пока приготовит нам поесть.

- Но вы все еще не ответили на мои вопросы, - с упреком сказала Дид,
розовая и сияющая, высвобождаясь из объятия, которым он сопроводил зак-
лючительные слова своего рассказа.

- Ну, что ты хочешь знать? - спросил он.

- Я хочу знать, как это возможно? Как вы можете бросить свои дела в
такое время? Что вы имели в виду, когда сказали, что очень скоро что-ни-
будь случится? Я... - Она запнулась и покраснела. - Я-то ведь ответила
на ваш вопрос.

- Поедем венчаться, - весело сказал он, и глаза его блеснули задором.
- Ты же знаешь, я должен уступить место своему лихому братцу, и мне не-
долго осталось жить. - Она досадливо надула губы, и он заговорил серьез-
но: - Сейчас я тебе объясню, Дид. С самого начала этой чертовой паники я
работал не как лошадь, а как сорок лошадей, и все время твои слова пус-
кали ростки в моей голове. Ну, а нынче утром ростки вылезли на свет бо-
жий, вот и все. Я проснулся и стал подыматься с постели, чтобы, как
всегда, ехать в контору. Но в контору я не поехал. Все перевернулось в
одну минуту. Солнце светило в окна, и я подумал, что хорошо бы такой
день провести в горах. И я подумал, что в тридцать миллионов раз прият-
нее кататься с тобой в горах, чем сидеть в конторе. Потом я подумал, что
хоть и приятнее, но нельзя. А почему нельзя? Из-за конторы. Контора не
пустит. Все мои миллионы сразу встанут на дыбы и не пустят. Деньги это
хорошо умеют, сама знаешь.

И тогда я понял, что я на распутье: одна дорога - в контору, другая -
в Беркли. И я выбрал дорогу в Беркли. Ноги моей больше не будет в конто-
ре. С этим покончено, и пропади оно пропадом. Я уж так решил. Видишь ли,
я человек верующий и верую по старине - в тебя и в любовь, и старее этой
веры нет на земле. Это и есть то - "То" с большой буквы.

Она почти с испугом смотрела на него.