Чтение 57–й страницы книги ~Оцеола, вождь семинолов~

прежнее теплое чувство к Оцеоле, которое несколько померкло,
когда сомнения одолели меня.

Глава LIХ. СПЕШНЫЙ ГОНЕЦ

Мы с Хикмэном отъехали немного в сторону, чтобы
побеседовать на свободе. Старый охотник разгорячился и начал
говорить более откровенно. Я ожидал, что он сообщит мне новые
интересные подробности. Будучи твердо уверен в том, что он
предан нашей семье, а лично ко мне питает самые дружеские
чувства, я уже совсем было решился довериться ему и рассказать
о своих несчастьях. Хикмэн был человек простой, но умудренный
житейским опытом, и вряд ли кто мог дать мне лучший совет, чем
он: ведь охотник не всегда жил среди аллигаторов. Наоборот, ему
пришлось многое испытать в жизни. Я смело мог рассчитывать на
его преданность и вполне довериться его опыту и мудрости.

Убежденный в этом, я охотно поделился бы с ним тайной,
тяжелым камнем лежавшей у меня на сердце, или, по крайней мере,
открыл бы ему хотя бы часть этой тайны, если бы не думал, что
он уже кое-что знает об этом. Я был уверен, что Хикмэну
известно о воскрешении из мертвых Желтого Джека. Он еще раньше
намекал мне, что сомневается в гибели мулата. Но я думал не о
мулате, а о замыслах Аренса Ринггольда. Может быть, Хикмэн
что-нибудь знает и о них? Я обратил внимание на то, что, когда
имя мулата было упомянуто в связи с именами Спенса и Уильямса,
старый охотник так многозначительно взглянул на меня, как будто
хотел сообщить мне что-то об этих негодяях.

Я уже собирался открыть Хикмэну свою тайну, как вдруг
услышал конский топот.

Вглядевшись, я увидел всадника, который мчался по берегу
реки с такой быстротой, как будто участвовал в гонке на приз.
Конь был белый, а всадник черный; я сразу догадался, что это
Джек.

Я вышел из-за деревьев, чтобы он увидел меня и не помчался
к церкви, которая находилась немного поодаль. Когда Джек
приблизился, я окликнул его; он услышал и, резко повернув коня,
направился к нам. Очевидно, Джек приехал с каким-то поручением,
но в присутствии Хикмэна он стеснялся говорить и шепнул мне то,
что я и ожидал услышать: приехал Аренс Ринггольд!

"И этот проклятый черномазый тут как тут, масса Джордж!"
-- вот буквальные слова, которые прошептал мне на ухо Джек.

Выслушав это известие, я постарался сохранить полное
спокойствие. Мне совсем не хотелось, чтобы Хикмэн узнал или
даже мог заподозрить, будто у нас в доме произошло что-то
необычайное. Отпустив негра домой, я вернулся с охотником к
отряду добровольцев, затем постарался незаметно отстать от
Хикмэна и затеряться в толпе.

Вскоре после этого я отвязал коня и, не сказав ни слова
никому, даже Галлахеру, вскочил в седло и поспешно уехал. Я
направился не по прямой дороге, которая вела к нашей плантации,
а решил сделать небольшой крюк через лес, примыкавший к церкви.
Я сделал это для того, чтобы ввести в заблуждение старого
Хикмэна и всех других, кто мог бы заметить прибытие гонца. Если
бы я уехал с Джеком, они могли бы догадаться, что дома у меня
не все в порядке. Я показался в отряде для отвода глаз, чтобы
любопытные думали, что я уехал не домой, а совсем в другом
направлении. Пробравшись через кусты, я выехал на главную
дорогу, идущую вдоль реки, а затем, пришпорив коня, поскакал
таким галопом, как будто бы решался вопрос о моей жизни или
смерти. Я мчался с такой быстротой потому, что хотел добраться
до дому прежде, чем тайный посетитель -- желанный гость матери
и сестры -- успеет распрощаться и уехать.

У меня были серьезные причины ненавидеть Ринггольда, но я
не таил никаких кровожадных замыслов. Я не собирался убивать
его, хотя это был бы самый верный способ избавиться от подлого
и опасного негодяя. В эту минуту, возбужденный рассказом
Хикмэна о жестокости Ринггольда, я мог бы уничтожить его без
всякого страха и угрызений совести. Но хотя я весь кипел от
ярости, я все же не был ни сумасшедшим, ни безрассудным
человеком. Благоразумие -- обычный инстинкт самосохранения --
еще не покинуло меня, и я вовсе не собирался разыграть
последний акт трагедии о жизни Самсона(69). План действий,
который я себе наметил, был гораздо практичнее.

Он состоял в том, чтобы по возможности незаметно добраться
до дома, неожиданно войти в гостиную, где наверняка сидел
гость, захватить врасплох и гостя и хозяев, потребовать от всех
троих объяснения и окончательно разобраться в этой таинственной
путанице наших семейных отношений. Я должен поговорить с глазу
на глаз с матерью, сестрой и ее поклонником и заставить всех
троих признаться во всем.

"Да! -- говорил я сам себе, яростно вонзая шпоры в бока
коня. -- Да, они должны признаться во всем! Каждый из них и все
вместе, или..."

Я не мог решить, что же мне делать с матерью и сестрой.
Впрочем, темные замыслы, вспыхнувшие на пепле гаснущей сыновней
и братской любви, уже зловеще гнездились в моем сердце.

Если же Ринггольд откажется сказать мне правду, я отхлещу
его арапником, а затем вышвырну вон и навсегда запрещу ему
появляться в том доме, где отныне я буду хозяином. Что касается
приличий, то об этом не могло быть и речи. Сейчас мне было
совсем не до того. С человеком, который пытался убить меня,
никакое обращение не могло быть слишком грубым.

Глава LX. ДАР ВЛЮБЛЕННОГО

Я уже говорил, что намеревался войти в дом незамеченным.
Поэтому, из осторожности, подъезжая к плантации, я свернул с
дороги на тропинку, идущую вдоль водоема и апельсиновой рощи. Я
надеялся, что если подъеду к дому сзади, то меня никто не
заметит. Рабы, работавшие внутри ограды, могли увидеть меня,
когда я ехал по полю, но это были полевые рабочие. Я больше
всего опасался, чтобы меня не заметил кто-нибудь из домашней
прислуги.

Черный Джек домой не поехал; я велел ему ждать меня в
условленном месте, там я его и нашел. Приказав ему следовать за
собой, я помчался дальше. Миновав поля, мы въехали в лес и
здесь спешились. Отсюда я отправился один.

Как охотник, подстерегающий дичь, или как дикарь, который
крадется к спящему врагу, -- так подкрадывался я к дому, к
моему дому, к дому моего отца, к дому моей матери и сестры.
Странное поведение для сына и брата!

Ноги у меня дрожали, колени подгибались, грудь вздымалась
от волнения и от неистового гнева. На одно мгновение я
остановился. Мне вдруг ясно представилась неприятная,
недостойная сцена, в которой я собирался принять участие. С
минуту я колебался. Может быть, я даже вернулся бы и подождал
другого подходящего случая, чтобы выполнить свое намерение не
столь насильственным образом, но как раз в эту минуту до меня
донеслись голоса, сразу укрепившие мою решимость. Я услышал
веселый, звонкий смех сестры и... другой голос. Я сразу узнал
скрипучий тенорок ее презренного вздыхателя. Эти голоса привели
меня в ярость, словно они ужалили меня. Мне показалось, что в
них звучит какая-то насмешка надо мной. Как могла сестра так
вести себя? Смеяться, когда я изнемогал под гнетом самых
мрачных подозрений?

И тут все мысли об ином, более достойном образе действий
сразу исчезли. Я решил привести свой план в исполнение, но
прежде всего выяснить, о чем они там говорят.

Я подошел ближе и прислушался. Они были не в доме, а
прогуливались по опушке апельсиновой рощи. Неслышно ступая,
осторожно раздвигая кусты, то сгибаясь, то выпрямляясь, я вдруг
оказался в каких-нибудь шести шагах от них. Сквозь листву я
ясно видел платье сестры и отчетливо слышал каждое их слово.

Очень скоро я убедился, что их разговор как раз подошел к
решительному моменту. По-видимому, Ринггольд только что впервые
сделал официальное предложение сестре, и именно это и вызвало у
нее смех.

-- Так, значит, вы в самом деле желаете назвать меня своей
женой? Вы говорите это серьезно?

-- Да, мисс Рэндольф. Не смейтесь надо мной! Вы знаете,
сколько лет уже я люблю вас самой преданной любовью.

-- Нет, не знаю. Откуда мне это знать?

-- Ведь я говорил вам об этом. Разве я не повторял вам это
сотни раз?

-- Слова! Я не очень ценю слова в делах такого рода.
Десятки мужчин уже говорили мне то же самое, хотя, как я
полагаю, они мало интересовались мной. Язык -- великий
обманщик, мистер Аренс!

-- Но мое отношение к вам свидетельствует об искренности
моих чувств. Я предлагаю вам свою руку и все состояние. Разве