Чтение 57–й страницы книги ~Возвращение в Брайдсхед~

-- Что же тогда покой, если не это?

-- Еще очень многое.-- И холодным, деловитым тоном она продолжала: --
Брак не совершается по первому побуждению. Сначала должен быть развод, два
развода. Нужно выработать план,

-- План, развод, война -- и это в такой вечер!

-- Иногда я чувствую,-- сказала Джулия,-- словно прошлое и будущее так
теснят нас с обеих сторон, что для настоящего совершенно не остается места.

Тут по ступеням навстречу закату сощел Уилкокс и объявил, что ужинать
подано.

В Расписной гостиной ставни были закрыты, шторы задернуты и ярко горели
свечи.

-- О, три персоны?

-- Да, ваша светлость, лорд Брайдсхед приехал полчаса назад. Он просил
передать, чтобы вы приступали к ужину, не дожидаясь его, так как он может
слегка запоздать.

-- Он бог знает как давно не был,-- сказала Джулия.-- Не понимаю, чем
он там занимается в Лондоне.

Мы часто гадали об этом, теряясь в самых фантастических.
предположениях, ибо Брайди был личность таинственная, некое скрытное,
подпольное существо, тупорылый зверь, который роет подземные ходы, прячется
от солнечного света и долгие месяцы проводит в спячке. Всю свою взрослую
жизнь он пребывал в полнейшем бездействии, разговоры о том, чтобы ему
вступить в армию, стать, членом парламента, уйти в монастырь, так и остались
разговорами. Наверняка о нем было известно только одно -- да и то потому,
что как-то в пору газетного голода это послужило темой большой заметки под
заглавием "Редкое хобби пэра", а именно что он собирает коллекцию спичечных
коробков. Он наклеивал их на доски, завел на них картотеку и занимал под них
с каждым годом все больше и больше места в своем маленьком вестминстерском
доме. Сначала газетная известность смущала его, однако вскоре он нашел в ней
большое удовлетворение, так как получил благодаря ей возможность установить
контакты с коллекционерами во всех частях света и теперь переписывался с
ними и обменивался дубликатами. Ни о каких других его интересах сведений не
было. Он по-прежнему возглавлял марчмейнских охотников и неукоснительно,
бывая дома, выезжал с ними раз в неделю; но никогда не ездил с соседями, у
которых были лучшие угодья. Настоящего спортивного азарта он не испытывал и
в тот сезон был на охоте считанное число раз; дружбу он ни с кем не водил,
исправно навещал своих теток и присутствовал на официальных обедах, которые
устраивались католическими кругами. В Брайдсхеде он исполнял все необходимые
общественные обязанности, внося с собой на трибуну, на банкет и на заседания
всевозможных комитетов туман прямолинейности и отчуждения.

-- На той неделе в Уондсворте был найден труп девушки, задушенной
куском колючей проволоки,-- заметил я, возобновляя старую игру.

-- Не иначе как дело рук Брайди. Он такой. - Мы просидели за столом с
четверть часа, когда он наконец к нам присоединился, торжественно войдя в
комнату в своем бутылочно-зеленом бархатном смокинге, который он всегда
держал в Брайдсхеде и надевал, выходя к столу. В тридцать восемь лет он
сильно облысел и обрюзг и вполне мог сойти за сорокапятилетнего.

-- Гм,-- сказал он,-- гм. Только вы двое. Я надеялся застать также и
Рекса.

Я часто пытался представить себе, что он думает обо мне и о моем
постоянном присутствии; мне казалось, он с полным равнодушием принимает меня
как члена семьи. Дважды за два прошедших года он удивил меня поступками,
которые можно было понять как знаки дружеского расположения: на: прошлое
Рождество он прислал мне свою фотографию в одеянии мальтийского рыцаря, а
вскоре после этого пригласил меня на обед в своем клубе. И тому и другому
имелось объяснение: он заказал слишком много отпечатков своего портрета и не
знал, куда их девать; и он гордился своим клубом. Это было удивительнейшее
объединение людей, занимавших весьма видное положение в своих областях, они
встречались раз в месяц и проводили вечер за церемонным дуракавалянием;
каждый имел прозвище -- Брайди звался Братец Гранд -- и носил
соответствующий, изготовленный по специальному рисунку бриллиантовый знак
наподобие ордена; еще у них были особые клубные пуговицы на жилетах и очень
сложный ритуал представления гостей; по окончании обеда зачитывался доклад и
произносились шуточные спичи. Члены клуба щеголяли друг перед другом своими
знаменитыми гостями, а так как у Брайди друзей не было, а я был довольно
известен, он и пригласил меня. Даже там, за клубным столом, я чувствовал,
что от Брайдсхеда исходят магнетические волны светской неловкости, образуя
вокруг него словно маленькое море всеобщего замешательства, в котором он
плавал невозмутимо, как бревно.

Брайди сел против меня и склонил над тарелкой розовую лысину.

-- Ну, Брайди, какие новости?

-- У меня действительно есть некоторые новости,-- ответил он.-- Однако
дело терпит.

-- Скажи сейчас.

Он сделал гримасу-- в том смысле, что, мол, нельзя же при слугах,--и
тут же спросил:

-- Как продвигается картина, Чарльз?

-- Какая картина?

-- Ну, та, что там сейчас у вас на стапелях.

-- Я начал набрасывать портрет Джулии, но сегодня свет очень
переменчив.

-- Портрет Джулии? Мне казалось, вы ее уже писали. Я полагаю, это
совсем не то, что архитектура. И видимо, гораздо труднее.

Его беседа всегда изобиловала долгими паузами, во время которых
сознание его казалось застывшим, но в конце концов он, изумляя отвлекшегося
собеседника, неизменно возвращался к тому, на чем остановился. Вот и теперь,
по прошествии не менее чем минуты, он произнес:

-- Мир полон самых различных предметов.

-- Несомненно, Брайди.

-- Если бы я был художником,-- продолжал он,-- я бы всякий раз избирал
совершенно новый предмет. Но обязательно что-нибудь динамичное, как...--И
снова пауза. Что сейчас последует,--гадал я.--Летучий Голландец?
Кавалерийская атака? Хенлейская регата? -- ...как Макбет, неожиданно
докончил он.-- Было что-то нелепое в мысли о Брайди как о художнике-жанристе
или баталисте. В нем вообще было немало абсурдного, и одновременно в его
позиции стороннего лица, человека без возраста было какое-то достоинство; он
был еще полудитя и уже почти старец, сегодняшняя жизнь даже и не теплилась в
нем; он был прямолинеен и непробиваем и совершенно равнодушен к миру, и это
внушало даже уважение. Мы много смеялись над ним, но он никогда не был до
конца смешон; временами он оказывался грозен.

Мы сидели и обсуждали положение в Центральной Европе, как вдруг,
пресекая эту бесплодную тему, Брайди спросил:

-- Где мамины драгоценности?

-- Вот это было мамино,-- ответила Джулия.-- И вот это. Мы с Корделией
получили все ее собственные вещи. А фамильные драгоценности лежат в банке.

-- Я давно их не видел -- по-моему, всех мне не показывали никогда. Что
там есть? Помнится, мне говорили, что там какие-то знаменитые рубины?

-- Да, ожерелье. Мама его часто носила, неужели ты не помнишь? И
жемчуга, они всегда были у нее. А многие вещи оставались в банке из года в
год. Там, я помню, есть какие-то ужасные бриллиантовые подвески и
викторианское бриллиантовое колье, которое сейчас никто не наденет. А что?

-- Мне бы хотелось как-нибудь посмотреть на них.

-- Послушай, папа не собирается их закладывать? Неужели он опять в
долгах?

-- Нет-нет, ничего похожего.

Брайди ел много и не торопясь. Мы с Джулией смотрели на него при свете
свечей. Наконец он проговорил:

-- Будь я Рекс,-- он был полон подобных допущений:

"Будь я епископ Вестминстерский", "Будь я главой железнодорожной
компании "Большая Западная", "Будь я актрисой", словно он лишь по
совершенной случайности не является ни тем, ни другим, ни третьим и может
еще в одно прекрасное утро проснуться в своем истинном обличье,-- будь я
Рекс, я бы жил среди своих избирателей.

Рекс говорит, что, живя вдали отсюда, экономит себе четыре рабочих дня
в неделю.

Жаль, что его сегодня здесь нет. Я должен сделать одно сообщение. Я...

-- Брайди, не будь таким таинственным. Скорей скажи, в чем дело.

Он снова сделал гримасу "не при слугах". Позже, когда на столе появился
портвейн и мы остались втроем, Джулия сказала:

-- Я и не додумаю уйти, пока не услышу твоего сообщения"!

-- Ну хорошо,-- проговорил Брайди, откинувшись на спинку стула и
пристально разглядывая свой стакан с вином.--"Не далее как в понедельник вы
бы все равно прочли об этом черным по белому в газетах. Я собираюсь
жениться. Надеюсь, тебя это радует.

-- Брайди! Как... как чудесно! На ком же?

-- Ты не знаешь.

-- Она хорошенькая?

-- Я думаю, хорошенькой ее едва ли можно назвать. Приятная -- вот,
пожалуй, подходящее слово. Она крупная женщина.

-- Толстая?

-- Нет, крупная. Фамилия ее Маспрэтт, миссис Маспрэтт, зовут Берил. Я
знаком с нею долгое время, но до прошлого года у нее был муж; теперь она
овдовела. Что тут смешного?

-- Прости, Брайди. Совершенно ничего. Просто все так неожиданно. Она...
она твоих лет?

-- Да, я думаю, примерно моих. У нее трое детей, старший мальчик в этом
году поступил в Эмплфорт. Они живут в довольно стесненных обстоятельствах.

-- Но, Брайди, где ты ее нашел?

-- Ее покойный муж, адмирал Маспрэтт, собирал спичечные коробки,-- с
бесподобной серьезностью ответил он.