неопытная девушка из-за неправильной точки зрения не может поверить в любовь
Кламма к Фриде. Кламм тебе кажется -- и по справедливости -- недосягаемым, и
потому ты считаешь, что Фрида никак не могла подняться до Кламма. Ты
ошибаешься. Тут я бы поверил и одним Фридиным словам, даже если бы у меня не
было неопровержимых доказательств. Каким бы невероятным это тебе ни
казалось, как бы ни расходилось с твоим представлением о жизни, о
чиновничестве, о благородстве и о влиянии женской красоты, ты все же не
можешь отрицать их отношения, и как мы тут сидим с тобой рядом и я держу
твою руку, так наверняка сидели и Кламм с Фридой, как будто это самая
естественная вещь на свете, и Кламм добровольно спускался сюда, в буфет, он
даже торопился сойти, и никто его в коридоре не подкарауливал, никто из-за
него работу не запускал, Кламм должен был сам потрудиться и сойти вниз, а
изъяны в одежде Фриды, от которых ты пришла бы в ужас, его совсем не
трогали. Ты не желаешь ей верить и сама не видишь, как ты этим доказываешь
свою неопытность! Даже тот, кто ничего не знал бы об отношениях Фриды с
Кламмом, должен был по ее облику догадаться, что этот облик сложился под
влиянием кого-то, кто стоит выше тебя, и меня, и всех людей в Деревне, и что
их беседы выходят далеко за пределы обычных подшучиваний между посетителями
и официантками составляющих как будто цель твоей жизни. Но я к тебе
несправедлив. Ты и сама отлично видишь все преимущества Фриды, ты заметила
ее наблюдательность, ее решительность, ее влияние на людей, однако ты
толкуешь все неправильно, считая, что она из эгоизма старается все повернуть
себе в пользу, или во зло другим, или даже как оружие против тебя. Нет,
Пепи, даже если бы у нее были в запасе такие стрелы, она никак не смогла бы
выпустить их с такого малого расстояния. Она эгоистка? Нет, скорее можно
было бы сказать, что она, пожертвовав тем, что у нее было, и тем, чего она
могла ожидать, дала нам с тобой возможность как-то проявить себя на более
высоких позициях, но мы оба разочаровали ее и принудили вернуться сюда. Не
знаю, так ли это, да и моя собственная вина мне не совсем ясна, и, лишь
когда я сравниваю себя с тобой, мне что-то мерещится, словно мы оба слишком
настойчиво, слишком шумно, слишком ребячливо и неуклюже старались добиться
того, чего, например, при Фридином спокойствии, при ее деловитости можно
было бы достичь без труда, а мы и плакали, и царапались, и дергали -- так
ребенок дергает скатерть и ничего не получает, только сбрасывает роскошное
угощение на пол и лишается его навсегда. Не знаю, верно ли я говорю, но, что
скорее все именно так, а не так, как ты рассказываешь, это я знаю твердо".
"Ну конечно, -- сказала Пепи, -- ты влюблен в Фриду, потому что она от тебя
сбежала; нетрудно влюбиться в нее, когда она далеко. Но пусть будет
по-твоему, пусть ты во всем прав, даже в том, что ты меня осмеиваешь. Но что
же ты теперь будешь делать? Фрида тебя бросила, и, хоть объясняй по-твоему,
хоть по-моему, надежды на то, что она вернется, у тебя нет, и, даже если бы
она вернулась, тебе на время надо где-то устроиться, стоят холода, ни
работы, ни пристанища у тебя нет, пойдем к нам, мои подружки тебе
понравятся, у нас тебе будет уютно, поможешь нам в работе -- она и в самом
деле трудна для девушек, а мы, девушки, не будем предоставлены сами себе и
по ночам уже страху не натерпимся. Пойдем же к нам! Подружки мои тоже знают
Фриду, мы тебе будем рассказывать про нее всякие истории, пока тебе не
надоест. Ну идем же! У нас и фотографий Фриды много, мы тебе все покажем.
Тогда Фрида была скромнее, чем сейчас, ты ее и не узнаешь, разве что по
глазам -- они и тогда были хитрые. Ну как, пойдешь?" "А разве это
разрешается? Вчера весь скандал из-за того и разгорелся, что меня поймали в
вашем коридоре". "Вот именно оттого, что тебя поймали, а если будешь у нас,
тебя никогда не поймают. Никто о тебе и знать не будет, только мы трое. Ах,
как будет весело! Теперь жизнь там уже кажется мне гораздо более сносной,
чем раньше. Может быть, я и не так много теряю, оттого что приходится
уходить отсюда. Слушай, мы ведь и втроем не скучали, надо же как-то
скрашивать горькую жизнь, а нам ее отравили с самой юности, ну а теперь мы
трое держимся друг за дружку, стараемся жить красиво, насколько это там
возможно, тебе особенно понравится Генриетта, да и Эмилия тоже, я им уже про
тебя рассказывала, там все эти истории слушают с недоверием, будто вне нашей
комнаты ничего случиться не может, там тепло и тесно, и мы все больше жмемся
друг к дружке, но, хоть мы и постоянно вместе, друг другу мы не надоели,
напротив, когда я подумаю о своих подружках, мне почти что приятно, что я
отсюда ухожу. Зачем мне подыматься выше их? Ведь нас так сблизило именно то,
что для всех трех будущее было одинаково закрыто, но я все же пробилась, и
это нас разлучило. Разумеется, я их не забыла, и первой моей заботой было:
не могу ли я что-нибудь для них сделать? Мое собственное положение еще не
упрочилось -- хоть я и не знала, насколько оно было непрочным, -- а я уже
поговорила с хозяином насчет Генриетты и Эмилии. Насчет Генриетты хозяина
еще можно было уговорить, а вот насчет Эмилии -- она много старше нас, ей
примерно столько лет, сколько Фриде, -- он мне никакой надежды не подал. Но
ты только подумай -- они вовсе не хотят оттуда уходить, знают, что жизнь они
ведут там жалкую, но они уже с ней смирились, добрые души, и, по-моему, они
лили слезы, прощаясь со мной, главным образом из-за того, что мне пришлось
уйти из общей комнаты на холод -- нам оттуда все, что вне нашей комнаты,
кажется холодным -- и что мне придется мучиться в больших чужих комнатах, с
чужими людьми, лишь бы только заработать на жизнь, а это мне при нашем общем
хозяйстве и так до сих пор удавалось. Наверно, они ничуть не удивятся, если
я теперь вернусь, и только в угоду мне поплачут немного и пожалеют меня за
мои злоключения. Но потом они увидят тебя и сообразят, как все-таки вышло
хорошо, что я уходила. Они обрадуются, что теперь мужчина будет нам помощью
и защитой, и придут в восторг от того, что все должно остаться тайной и что
тайна эта свяжет нас еще крепче, чем до сих пор. Пойдем же, ну, пожалуйста,
пойдем к нам! Ты себя ничем не обяжешь и не будешь привязан к нашей комнате
навсегда, как мы. Когда настанет весна, и ты найдешь пристанище где-нибудь в
другом месте, и тебе у нас не понравится, ты сможешь уйти; конечно, ты и
тогда обязан сохранить тайну и не выдавать нас, иначе для нас это будет
последний час в гостинице; разумеется, когда ты будешь у нас, ты должен быть
очень осторожен, нигде не показываться, если мы сочтем это небезопасным, и
вообще ты должен будешь слушаться наших указаний; вот единственное, что тебя
свяжет, но ты в этом так же заинтересован, как и мы, а в других отношениях
ты совершенно свободен, работу мы тебе дадим не трудную, не бойся. Ну как,
пойдем?" "А до весны еще далеко?" -- спросил К. "До весны? -- повторила
Пепи. -- Зима у нас длинная, очень длинная и однообразная. Но мы там, внизу,
не жалуемся, мы хорошо защищены от холодов. Ну, а потом придет и весна и
лето, всему свое время, но, когда вспоминаешь, и весна и лето кажутся такими
коротенькими, будто длились два дня, не больше, да и то в эти дни, даже в
самую распрекрасную погоду, вдруг начинает падать снег".
отсюда, но вошла не Фрида, вошла хозяйка. Она сделала удивленное лицо,
застав К. еще здесь. К. извинился, сказав, что ждал хозяйку, и тут же
поблагодарил ее за то, что ему разрешили тут переночевать. У него создалось
впечатление, сказал К., будто хозяйка хочет еще раз с ним поговорить, он
просит прощения, если вышла ошибка, кроме того, ему сейчас непременно надо
уходить, слишком надолго он оставил без присмотра школу, где работает
сторожем, но всему виной вчерашний вызов, он еще плохо разбирается в таких
делах, больше никогда он не доставит госпоже хозяйке столько неприятностей,
как вчера. И он поклонился, собираясь уйти. Хозяйка посмотрела на него
странным взглядом, словно во сне.
еще слабо улыбнулась, и только удивленный вид К. как будто привел ее немного
в себя. Казалось, она ждала ответа на свою улыбку и, не получив его, только
тут пришла в себя. "Кажется, вчера ты имел дерзость что-то сказать о моем
платье?" Нет, К. ничего не помнил. "Как, ты не помнишь? Значит, к дерзости
добавляется еще и трусость". К. извинился, сославшись на вчерашнюю
усталость, вполне возможно, что он что-то наболтал, во всяком случае он
ничего не помнил. Да и что он мог сказать о платье госпожи хозяйки? Только
что таких красивых платьев он никогда не видел. По крайней мере он никогда
не видел хозяек гостиниц на работе в таком платье. "Замолчи, -- быстро
сказала хозяйка. -- Я не желаю слышать от тебя ни слова про мои платья. Не
смей думать о моих платьях. Запрещаю это тебе раз навсегда". К. еще раз
поклонился и пошел к дверям. "А что это значит? -- крикнула ему хозяйка
вслед. -- Никогда не видал хозяек гостиниц за работой в таком платье? Что за
бессмысленные слова! Это же полная бессмыслица! Что ты этим хочешь сказать?"
К. обернулся и попросил хозяйку не волноваться. Конечно, замечание
бессмысленно. Он же ничего в платьях не понимает. Ему в его положении всякое
незаплатанное и чистое платье уже кажется дорогим. Он только удивился, когда
увидел хозяйку ночью там, в коридоре, среди всех этих полуодетых мужчин в
таком красивом вечернем платье, вот и все. "Дra, -- сказала хозяйка, --
кажется, ты, наконец, вспомнил свое вчерашнее замечание. Да еще дополняешь
его новой чепухой. Правильно, что ты в платьях ничего не понимаешь. Но тогда
воздержись, пожалуйста, -- и я серьезно тебя об этом прошу -- судить о том,
дорогое ли это платье, неподходящее оно или вечернее, -- словом, про все
такое... И вообще... -- тут она передернулась, словно от озноба, --
перестань интересоваться моими платьями, слышишь? -- И когда К. хотел молча
повернуться к выходу, она спросила: -- Да и что ты понимаешь в платьях? --
К. пожал плечами: нет, он в них ничего не понимает. -- Ах, не понимаешь, --
сказала хозяйка, -- так не бери на себя смелость судить об этом. Пойдем со
мной в контору, я тебе что-то покажу, тогда, надеюсь, ты навсегда прекратишь
свои дерзости". Она первой вышла из дверей, и Пепи подскочила к К. под
предлогом получить с него деньги, и они торопливо договорились, это было
просто: К. уже знал двор, откуда вели ворота в проулок, а подле ворот была
маленькая дверь, примерно через час Пепи будет ждать за ней и на троекратный
стук откроет К.
прихожую, и хозяйка уже стояла в освещенной конторе и нетерпеливо ждала К.
Но тут им помешали. Герстекер ждал в прихожей и хотел поговорить с К. Было
не так легко отвязаться от него, но тут помогла хозяйка, запретив Герстекеру
приставать к К. "Да куда же ты? Куда?" -- закричал Герстекер, когда уже
захлопнулись двери, и его голос противно прервался кашлем и охами.
Акунин Борис
Шилова Юлия
Курылев Олег
Володихин Дмитрий
Куликов Роман
Шилова Юлия