Чтение 57–й страницы книги ~Тени в раю~

- Двойняшки уже ушли? - спросил я Танненбаума. - На этот раз вы ущипнули
за задницу не ту сестру?

- Глупости! Как вы думаете, они похожи не только внешне, но и...

- Конечно.

- Вы имеете в виду темперамент?

- На этот счет существует две теории...

- Идите к черту! А вы что скажете, доктор Равик?

- Ничего.

- Для такого ответа вовсе не обязательно быть врачом, - сказал
Танненбаум, явно задетый.

- Именно, - спокойно парировал Равик.

Вошла госпожа Фрислендер в платье эпохи империи с поясом под грудью.
Эдакая дородная мадам де Сталь. На руке у нее позвякивал браслет с сапфирами
величиной с орех. -----------------------------------------(1) Прошли эти
времена (итал.). [280]

- Коктейли, господа! Кто желает?

Мы с Равиком попросили водки; Танненбаум, несмотря на наше возмущение,
предпочел желтый шартрез.

- К селедке? - удивленно спросил Равик.

- К сестрам-близнецам, - ответил Танненбаум, все еще уязвленный. - Кто не
знает одного, не имеет права говорить о другом.

- Браво, Танненбаум! - воскликнул я. - А я и не подозревал, что вы
сюрреалист.

Фрислендер появился вместе с двойняшками, Кармен и еще несколькими
гостями. Сестры были живые как ртуть, Кармен оделась во все черное, что
подчеркивало ее трагическую красоту; в данный момент она, правда, грызла
шоколад с орехами. Я с любопытством подумал: неужели после шоколада Кармен
примется за селедку? Она так и сделала. Желудок у нее был такой же луженый,
как и мозги.

- В ближайшие две недели я уезжаю в Голливуд, - громко возвестил
Танненбаум, в то время как гостей обносили гуляшом. Надувшись как индюк, он
метал взоры в сторону сестер-близнецов.

- В качестве кого? - спросил Фрислендер.

- В качестве актера. А вы как думали?

Я встрепенулся. Впрочем, я не верил Танненбауму. Слишком часто он говорил
о Голливуде. Правда, он уже раз побывал там - сыграл маленькую роль, роль
беженца в антифашистском фильме.

- Кого вы будете играть? - спросил я.

- Буффало Билла.(1) - сказал кто-то.

- Группенфюрера СС.

- Несмотря на то, что вы еврей? - спросила госпожа Фрислендер.

- А почему бы и нет?

- С фамилией Танненбаум?

- Мой артистический псевдоним Гордон Т. Кроу. Буква "Т" - от Танненбаума.

Все взглянули на него с некоторым сомнением. Правда, эмигранты нередко
исполняли роли нацистов: гол-----------------------------------------(1)
Известный персонаж ковбойских фильмов. [281] ливудские боссы до сих пор
валили в одну кучу всех европейцев, считая, что кем бы они ни были -
друзьями или врагами, - европейцы все же больше походят друг на друга,
нежели коренные американцы.

- Группенфюрера СС? - переспросил Фрислендер. - По-моему, там у них это
соответствует генералу. Танненбаум кивнул.

- Может быть, штурмбаннфюрера? - спросил я.

- Группенфюрера. Отчего нет? В американской армии тоже есть
генералы-евреи. Не исключено, впрочем, что моего персонажа повысят в чине, и
тогда он будет чем-то вроде обер-генерала.

- А вы вообще разбираетесь в их субординации?

- Чего там разбираться? У меня есть роль. Конечно, этот группенфюрер -
чудовище. Симпатичного эсэсовца я бы, разумеется, не стал играть.

- Группенфюрер, - протянула госпожа Фрислендер. - А я-то думала, что
такую важную птицу должен играть сам Гарри Купер.

- Американцы отказываются исполнять роли нацистов, - пояснил маленький
Везель, соперник Танненбаума. - Это может испортить им репутацию. Они во что
бы то ни стало должны быть обаятельными. Роли нацистов они дают эмигрантам.
И те их играют, чтобы не подохнуть с голоду.

- Искусство это искусство, - высокомерно возразил Танненбаум. - Разве вы
не согласились бы сыграть Распутина, или Чингисхана, или Ивана Грозного?

- Эта роль - главная?

- Конечно, нет, - вмешался Везель. - Да и как это может быть? В главной
роли всегда выступает обаятельный американец в паре с добродетельной
американкой. Таков закон!

- Не спорьте, - увещевал гостей Фрислендер. - Лучше помогайте друг другу.
Что у нас сегодня на третье?

- Сливовый пирог и торт с глазурью.

И на этот раз, как обычно у Фрислендеров, гостям приготовили миски с
едой. Равик отказался от своей доли. Танненбаум и Везель попросили
добавочную пор[282] цию торта. Я тайком сунул фрислендеровской кухарке два
доллара, и она вынесла мне удобную луженую кастрюлю с ручками и раскрашенную
коробку для торта. Двойняшки получили по двойной порции. Кармен не пожелала
взять ничего: ей было лень нести.

Наконец мы попрощались с хозяевами. Бедные родственники!

- Как мне разлучить этих близнецов? - тихо спросил меня группенфюрер -
Танненбаум. - Они вместе едят, вместе живут, даже спят вместе!

- По-моему, это не так уж сложно, - ответил я. - Вот если бы они были
сиамскими близнецами, тогда это была бы проблема.

В тот вечер Наташа собиралась к фотографу. Она дала мне ключ от квартиры,
чтобы я мог дождаться ее. Я поднялся наверх с гуляшом и тортом. Потом еще
раз спустился - купил пива.

Когда я открыл дверь своим ключом и вошел в пустую квартиру, меня
охватило странное чувство. Я никак не мог вспомнить в своем прошлом сходной
ситуации - мне казалось, что я всегда входил либо в гостиничный номер, либо
в чужую квартиру как гость. А теперь вдруг я вернулся к себе домой. В ту
минуту, когда я отпирал дверь, мурашки поползли у меня по телу от какого-то
тайного трепета. И мне почудилось, что издалека до меня донесся тихий призыв
- наверное, из отчего дома, о котором я уже давно не вспоминал.

В квартире было прохладно, я услышал слабое гудение кондиционера у окна и
холодильника на кухне. Казалось, это бормотали добрые духи, охраняющие нашу
квартиру. Я зажег свет, поставил пиво в холодильник, а гуляш на газ, на
маленький огонь, чтобы он был горячий к приходу Наташи. Потом опять погасил
свет и открыл окно. Горячий воздух неудержимо хлынул с улицы и мгновенно
заполнил комнату. Маленький синий венчик пламени на газовой плите излучал
слабый таинственный свет. Я включил приемник и настроился на станцию,
которая передавала классическую музыку, без рекламы. Исполнялись прелюды
Дебюсси. Я сел в кресло у окна и стал смотреть на город. Впервые я ждал
[283]

Наташу в этой квартире. На душе у меня был мир, напряжение спало, и я
наслаждался покоем. Я еще не сказал Наташе, что мне придется ехать с
Силверсом в Калифорнию.

Она пришла примерно через час. Я услышал, как ключ повернулся в замке. И
вдруг подумал, что это нежданно нагрянул хозяин квартиры. Но потом услышал
Наташины шаги.

- Ты здесь, Роберт? Почему ты сидишь в темноте?

Она швырнула в комнату свой чемоданчик.

- Я грязная и ужасно голодная. С чего мне начать?

- С ванны. А пока ты будешь в ванне, я принесу тебе тарелку гуляша. Он
уже горячий, стоит на плите. К гуляшу есть огурцы, а на десерт - торт с
глазурью.

- Ты опять был в гостях у этой несравненной поварихи?

- Да, я был у Фрислендеров и притащил уйму корма, как ворона для своих
птенцов. Два-три дня мы можем не покупать еды.

Наташа уже сбрасывала с себя платье. От ванны шел пар, благоухавший
гвоздикой фирмы "Мэри Чесс". Я принес гуляш. И на мгновение на земле
воцарились мир и покой.

- Сегодня ты опять была императрицей Евгенией - тебя снимали с диадемой
от "Ван Клеефа и Арпельса"? - спросил я в то время, как Наташа с
наслаждением вдыхала запах гуляша.

- Нет. Сегодня я была Анной Карениной. Стояла на вокзале не то в
Петербурге, не то в Москве, вся закутанная в меха, и ждала свою судьбу в
образе Вронского. И даже испугалась, когда, выйдя на улицу, не обнаружила
снега.

- Ты похожа на Анну Каренину.

- Все еще?

- Вообще похожа.

Наташа засмеялась.

- Каждый представляет себе Анну Каренину по-своему. Боюсь, что она была
гораздо толще, чем теперешние женщины. Нравы меняются. В девятнадцатом [284]
веке были еще рубенсовские формы и носили твердые длинные корсеты с
пластинками из китового уса и платья до полу. И этот век почти не знал
ванн... А что ты без меня делал? Читал газеты?

- Как раз наоборот. Старался не думать ни о газетных шапках, ни о
передовицах!

- Почему?

- Думай не думай, ничего не изменишь.

- Изменить что-либо могут лишь единицы. Не считая солдат.

- Вот именно, - сказал я. - Не считая солдат. Наташа протянула мне пустую
тарелку.

- А ты хотел бы стать солдатом?

- Нет. Ведь и это ничего бы не изменило.

Некоторое время она молча смотрела на меня.

- Ты очень тоскуешь, Роберт? - спросила она потом.