Чтение 57–й страницы книги ~Следователь по особо важным делам~

но верным...

Может, надо было ему перебеситься, перебродить, возможно, тоже понять,
почем фунт лиха? Или его действительно настроили родители против
"неравного брака", а он, послушный телок, одумался лишь тогда, когда
всерьез научился разбираться в отношениях между мужчиной и женщиной? А не
сыграл ли основную роль Сергей, сын Залесского? Неисповедимы пути
человеческих чувств. Слава, положение, деньги-все это в какой-то степени
фантазия, производное от сущего. Ребенок - это уже серьезно.

Во всяком случае, для Нади... Прочтя дневник Ани, я отметил очень
важное обстоятельство-ее стойкость.

"Надо жить" - последние слова в записях. Как призыв к себе. Причем в
этой скупой фразе словно прочувствовано и понято, что предстоят испытания.
И Залесская как бы дает клятву все выдержать.

С этим совершенно не вяжется утверждение Валерия, что Аня помышлял.а о
самоубийстве, когда умерли ее родители. Как бы ни было ей тяжело остаться
сиротой, она не сдалась, закончила школу и поступила в институт.

Теперь Генрих. Он же - "коробейник". Все мои сомнения отпали. После
того, как Аня упомянула в дневнике о вещах и японских носках. Последний
штрих, венчающий портрет.

Предположим... Да, установив его причастность к чете Залесских еще
шесть лет назад, можно было кое-что предположить.

Может быть, Аня крепко приглянулась ему в Таллине (в ее дневнике есть
намек на это). Для разведки он приехал в Вышегодск. Разговор об иконе
"Параскева Пятница" мог быть только предлогом для более близкого
знакомства.

А может быть, наоборот: Генрих притворялся влюбленным, чтобы иметь
возможность уговорить Аню продать ему антикварную вещь.

Кстати, кажется, стал ясен вопрос об иконе, которую Аня попросила у
Завражной. Видимо, "коробейник" знаток и ценитель икон. Работу
"деревенского маляра", как выразился Коломонцев, он не признал стоящей.
Поэтому Залесский и подарил ее своему крылатовскому приятелю "в знак
дружбы". Дорогую вещь наверняка оставил бы у себя, для Генриха. И скорее
всего, ночной визитер за десять дней до убийства Ани - Генрих... А
Залесский ждал его, собирая для него иконы.

Пойдем дальше. Может быть, узнав, что свадьба расстроилась,
"коробейник" действует более активно?

Не знаю, чтр было за то время, пока Валерий обретался в нетях.
Единственное известно: материально Ане приходилось очень туго. Даже Анфиса
Семеновна удивляется, как ей удавалось свести концы с концами... А не
помогал ли ей Генрих, изредка наезжая в Вышегодск? Не бескорыстно,
конечно...

И вот возвращается Валерий. Женится на Ане. Узнает про ее связь с
Генрихом. Тогда отъезд в Крылатое более понятен.

Если Ильина Валерий действительно опасаться не. мог, то своего давнего
приятеля, человека необычного и богатого, побаиваться он имел основания.

Вертелась в голове и такая безумная идея: а что, если весь сыр-бор
из-за "Параскевы Пятницы"? Она, вероятней всего, у Залесского.

Среди писем, присланных по моей просьбе от знакомых Залесских, было
также послание от Пащенко. У него чудом сохранилось письмо, которое
написал ему из Крылатого Валерий.

"Привет, старик! - писал Залесский. - Извини, что только теперь
собрался черкнуть тебе пару слов. Надеюсь, село Крылатое и его обитатели
тебя не интересуют, поэтому о них - ни звука. Ты спрашиваешь, как я живу?
Сплошная фантастика пополам с культпросветработой. Конечно, старик, ты был
прав, что белому человеку нечего делать среди степей, но мне здесь еще
нужно быть по мотивам, которые я объяснил. Искусство требует жертв.
Побарахтаюсь тут еще немного (не знаю, на сколько хватит) и вернусь в
цивилизацию - стричь дивиденды со своих страдании.

Надо, видать, пересидеть в Крылатом. Судьбу не перепрыгнешь. Анька
хандрит, боюсь, чтобы в ее теперешнем интересном положении не добило
морально и психически наше житье-бытье. И тут еще этот бугай лезет со
своими партийными принципами. Ты понимаешь, о ком я говорю, о твоем
"любимом" однокашнике, Кольке. Мне смешно, как этот петух до сих пор
хорохорится перед Аней. Но за нее, матушку, боюсь. Чего от Крылатого не
отнимешь - колорит, красотища степная, играет своими неповторимыми
красками. Кончая свое послание из добровольной почетной ссылки, поздравляю
тебя с повышением по служебной лестнице и благословляю на дальнейшие
подвиги. Твой Валерий.

29 июня, с. Крылатое".

Из этого письма я понял: Ильина Залесский не любил.

Может быть, все-таки ревновал? Несмотря на свои принципы. И еще меня
насторожило слово "пересидеть". Для чего? С другой стороны, это могло быть
просто бравадой.

Кроме дневников и корреспонденции Залесскнх я еще занимался
предсмертным письмом Анн. Советовался с экспертами. Но ничего нового не
открыл. Я вспомнил совет Ивана Васильевича - "нужен новый взгляд". Но
какой?

Начальство хотя и не торопило меня, однако я сам себе поставил задачу
раскрыть дело к Новому году.

Но как-то меня вызвал Эдуард Алексеевич, продолжавший
исполнять.обязанности заместителя прокурора республики. Он поинтересовался
ходом расследования. Я доложил.

- Значит, думаешь до января иметь результат? - спросил он.

- Надеюсь.

- Ну-ну.

По этому "ну-ну" я догадался, что вызов подразумевает нечто другое. Я
ждал, что же это такое другое, по он вдруг заговорил об Иване Васильевиче:

- Говорят, ты бываешь у старикана?

Хоть слово "старикан" и было сказано с оттенком симпатии, но это мне не
понравилось. Раньше Эдуард Алексеевич его так никогда не называл.

- Захожу. Он, оказывается, живет вместе с тещей.

Я думал - мать.

- А ты разве не знаешь? - удивился Эдуард Алексеевич.

- Что?

- Страшная штука. У него вся семья погибла в Ашхабаде в сорок седьмом.
То знаменитое землетрясение. Жена, две дочери. Иван Васильевич был в
командировке. Одна теща осталась жива.

- Не мог рассказать раньше, - сказал я с обидой.

- Да сам только недавно узнал. От прокурора.

Теперь мне стало все попятно. И нежная преданность Друг другу, и
родство, рожденное горем, тяжелее которого трудно представить... Мы еще
немного поговорили о бывшем зампрокурора, после чего последовал сюрприз.

- Игорь, что ты дразнишь гусей? Надо быть посолиднее, - сказал он
вдруг, стараясь быть при этом доброжелательным.

- Ты о чем?

- О Крылатом. Какое-то купание устроил на морозе.

Зачем обращать на себя внимание? Ты же представляешь прокуратуру
республики.

- Кукуев? - спросил я с ехидцгй. - Замначальннка следственного отдела?

- Какое это имеет значение?

- Если уж о солидности... Мне кажется, у исполняющего обязанности
зампрокурора республики есть дела поважнее.

- Честь мундира - это, брат... Ладно. Я тебе сказал.

Кстати, ты женился?

- Скоро.

- На свадьбу пригласишь?

- А придешь? - съязвил я.

- Приду...

Кому там еще неймется? Определенным образом Кукуеву.

В тот же день я получил сообщение из паспортного стола, Приятельница
Залесского, у которой он обретался несколько месяцев перед тем, как
вернуться к Ане в Вышегодск, жила в районе Песчаных улиц. Ирина Давыдовна
Палий.

Сначала я хотел вызвать приятельницу Валерия в прокуратуру. Но отбросил
эту мысль. Надо идти к ней самому.

Быт, вещи зачастую говорят о человеке больше, чем он сам.

Прежде чем отправиться к Палий, я через участкового инспектора выяснил,
что это за птица. То, что узнал, насторожило. Думал, какая-нибудь девица
на выданье, а Ирина Давыдовна оказалась балериной на пенсии да еще в
бальзаковском возрасте.

Что могло привлечь парня, молодого и видного, к этой самой Ирине
Давыдовне? Впрочем, чем черт не шутит.

Артистка, возвышенная натура. Залесского ведь влекло искусство.

Палий когда-то работала в музыкальном театре. Видел ли я ее в
спектаклях? Вспоминал, вспоминал, но ничего припомнить не мог. Ведущих
солистов я знал. Возможно, она танцевала в кордебалете?

Я уже собрался идти к Палий, надел пальто. Но тут...

Открылась дверь, и на пороге появилась робкая фигура.

Я даже не сразу узнал отца. Мой родитель, в валенках, в синем
бостоновом старомодном костюме, виновато топтался па месте, не смея
сделать шага вперед по вытертой дорожке.

Мы обнялись. От отца пахло крепкими дешевыми папиросами-он всю жизнь
курил "Прибой", - и на меня повеяло таким родным и близким, что к горлу
подступил комок.

Отец крякнул, оправил пиджак.

- Садись, панка. - Я назвал его так, как обычно называл в детстве.

Батю совершенно добивал солидный кабинет и моя форма.

- Садись, садись. - Я буквально силком усадил его на стул. Отец, сложив
на коленях руки, осматривал стены, мебель и, казалось, едва дышал. Он