повиновении доверчивых местных жителей; исчезли куда-то безвозвратно
золотоноши, за которыми не раз охотился Шараборин в тайге, пуская в ход
свой длинный нож, и из карманов которых он не раз пересыпал золото в свой
карман; не стало совсем людей, так любивших дурманить свой мозг и кровь
опиумом, морфием, кокаином и расплачиваться за это граммами золота.
думать о том, чтобы у якута, эвенка или юкагира получить за склянку спирта
шкуру черно-бурой лисы-серебрянки, как это было два-три десятка лет тому
назад. Так поумнел, что его теперь перестали волновать золотые самородки,
ради которых люди ранее перегрызали друг другу глотки. Так поумнел, что
сразу опознает в тайге чужого человека и считает своим долгом присмотреть
за ним. Так поумнел, что уже не нуждается в услугах такого опытного
проводника, как он, Шараборин.
нужна. Судьба на этой родине никогда не была милостива к нему. Наоборот,
она часто так сильно прижимала его, что нечем становилось дышать, она
заталкивала его в такие темные щели, из которых, казалось, никогда уже не
выбраться. Как много было в его жизни дней, когда он не загадывал о
будущем, а с шаткой надеждой думал лишь о том, как бы уцелеть до завтра и
не оказаться в тюрьме или лагере за прошлые дела.
тайгой, своей родиной? Как можно не питать злобы к этой родине?
мельчайших крупиц неудовлетворения, отчаяния, крушения надежд, неуемной
тяги к старому, отмирающему на глазах миру, непримиримой вражды ко всему
новому, побеждающему. Злоба постепенно росла, формировалась, крепла,
твердела и превратилась, наконец, в лютую ненависть, которую уже никак и
ничем нельзя было заглушить.
скитания. Довольно считать деньги копейками! Тысячами буду считать. Буду
жить и брать все радости мира, как говорил Василий. Только он говорил не
"брать", а вкушать.
ногами, стал растирать руки о шерсть оленя. Разные мысли боролись в нем.
него. План у меня есть. Пойду на Большой Невер, встречу Гарри, отдам ему
фотоаппарат и получу деньги. Скажу, что с Василием несчастье случилось.
Скажу, что подстрелили его, а он мне передал фотоаппарат. Придумаю, что
сказать. И никто не сможет проверить меня. И Гарри не сможет. А Василию
конец. Совсем конец. Если его не успеет изловить майор, он подохнет в
тайге. С голоду подохнет. От мороза околеет. Пурга его прикончит. И так
лучше. Довольно, поводил я его. Поводил, а что видел? Ничего. Однако,
все-таки он большая сволочь. А я выберусь отсюда. Не раз выбирался. Лыжи
есть, олень есть, мясо есть, нож есть. Я не пропаду.
даже теплее. Он начал впадать в забытье, в полусон, засыпал и просыпался,
возвращался к действительности, поплотнее прижимался к оленю и не отгонял
сна. Время еще много, и если спится, так почему не спать? И сон его
одолел.
часы на руке человека неутомимо продолжали свое дело.
всадил нож на перекрестке. Удар был силен, и нож вошел в бок по самую
рукоятку. После такого удара человек не сможет больше жить. Не сможет жить
и Быканыров. В этом Шараборин был твердо уверен. Но что это? Старик вдруг
зашевелился, приподнялся, встал на четвереньки, начал что-то сильно
кричать и пополз на него. Шараборин попятился, обронил нож. Старик поднял
нож, встал на ноги и, размахивая ножом, стал приближаться. И старик стал
не похож на себя. Он превратился в огромного медведя с головой человека.
Надо бежать. Бежать, как можно скорее, но ноги не слушаются. А медведь все
ближе и ближе, и в руке его уже не нож, а огонь.
вздрогнуть. И сам испугался своего голоса, показавшегося ему чужим. Он уже
проснулся, но не мог еще освободиться от какой-то истомы, заволакивавшей
его мозг. Перед ним еще стоял страшный образ, навеянный сновидением.
руки его костенеют от холода, на ногах же его лежал олень, и они так
замлели, будто отмерли.
чудом не попали под оленя, то он бы их уже не имел. Мороз сделал бы свое
дело.
теперь ощутил, что замерзли не только руки, но и все тело.
ногами и стал спиной рушить снежную кровлю. Без особых усилий он
разворотил спасшую его от смерти берлогу и поднялся. Вслед за ним поднялся
и олень.
сторонку и отряхнулся.
посмотрел на часы. Стрелка перевалила за двенадцать. - Сколько же я спал?
Дурак. Вот дурак!
облака. Снег уже не шел. Ветер улегся и был почти неощутим.
руками и тут вспомнил, что пора разводить костер, а берестяной коры он так
и не достал.
их на ногах. - И оленя возьму. Навалю на него побольше. И хворосту
прихвачу еще. А то ведь долго придется костры палить.
запад.
который уже не хочет больше служить человеку!
голову, увенчанную рогами, всхрапнул, пригнулся и крупными прыжками стал
удаляться.
сквозь зубы Шараборин и, повернув назад, бросился к тайге. Возвратился он
с большой охапкой сухой березовой коры и, проверив время, начал быстро
раскладывать хворост на пять кучек конвертом.
которой стало не по себе и похолодело под сердцем. - Прилетал, а я спал и
ничего не слышал. Страшно...
и подсунул ее под поленья каждого костра. Потом вздул огонь, и тот змейкой
взвился сначала на одной, затем на другой и, наконец, на всех пяти кучках.
остановившись около центрального, задрал голову в небо. Оно уже совсем
очистилось от облаков, но на нем нельзя было увидеть ничего, кроме звезд.
Они дрожали, перемигивались и будто дразнили Шараборина.
вслушиваясь в тишину. А томительная тишина, завладевшая природой, ничего
не обещала.
огорчением, но идти в лес не решился.
только время перевалило за час, он уже больше не отрывал глаз от
циферблата. С каждой новой минутой надежда слабела, угасала и на ее место
приходило отчаяние.
средством передвижения, но и пищей, без запасов которой нечего было и
мечтать о возвращении в тайгу. Значит, сейчас решалась его судьба.
услышал звук, заставивший его вначале вздрогнуть, а затем застыть на
месте. Звук возник где-то на юго-востоке. Ясно - это пел свою песнь
авиационный мотор. Робкий и неуверенный звук постепенно рос и наплывал с
высоты.
движениями не спугнуть этот долгожданный звук.
вскрикнул:
точно родился вторично на свет.
начал вытанцовывать от радости на месте, издавая какие-то окающие звуки и
Шилова Юлия
Акунин Борис
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Шилова Юлия