Чтение 57–й страницы книги ~Суть дела~

аккуратно повесил ее на спинку стула.

- Довольно церемониться. Давайте поговорим о любви, - предложил
Багстер.

- А зачем? - спросила Элен. - Уже?

- Скоро зажгутся огни, - сказал Багстер. - Посумерничаем. Управление
передадим Джорджу...

- Какому Джорджу?

- Автопилоту, темное вы существо. Вам еще многому надо учиться.

- Ради бога, оставьте мое обучение до другого раза!

- Лучше времени для небольшого кувырка не найдешь, - сказал Багстер,
твердой рукой подталкивая ее к кровати.

А почему бы и нет? - подумала она. Почему нет... если он этого хочет.
Чем этот Багстер хуже любого другого? Я никого на свете не люблю, а на том
свете - не считается, почему же отказывать им в "кувырках" (как выражается
Багстер), если им так уж этого хочется? Она безмолвно легла на спину и
закрыла глаза, ощущая рядом с собой в темноте только пустоту. Я одна,
думала она без всякой жалости к себе, спокойно констатируя факт, словно
путешественник, у которого погибли все спутники.

- Клянусь богом, в вас немного жару, - сказал Багстер. - Неужели вы
меня ни капельки не любите? - Его проспиртованное дыхание било ей в нос.

- Нет. Я никого не люблю.

Он крикнул в бешенстве:

- Скоби вы любили. - И тут же раскаялся: - Простите. Я сказал подлость.

- Я никого не люблю, - повторила она. - Ведь мертвых любить нельзя,
правда? Их ведь нет, правда? - Это ведь все равно, что любить бронтозавра,
правда? - спрашивала она, словно ожидала ответа хотя бы от Багстера.

Глаза она крепко зажмурила, потому что в темноте смерть казалась ей
ближе - смерть, которая его унесла. Кровать задрожала, когда Багстер
освободил ее от своей тяжести; стул скрипнул, когда он снял с него
тужурку. Он сказал:

- Я уж не такая сволочь, Элен. Вы, видно, не в настроении. До завтра,
ладно?

- Ладно.

Незачем отказываться в чем бы то ни было кому бы то ни было, и все же
она почувствовала огромное облегчение оттого, что в конце концов от нее
ничего не потребовали.

- Покойной ночи, малютка, - сказал Багстер. - До скорого.

Она открыла глаза и увидела какого-то чужого человека в запыленной
синей тужурке, возившегося с дверным замком. Чужим людям можно сказать
все, что угодно, - они проходят мимо и все забывают, как существа с другой
планеты.

- Вы верите в бога? - спросила она.

- Да как сказать, наверно, да, - ответил Багстер, пощипывая усики.

- Как бы я хотела верить, - сказала она. - Как бы я хотела верить.

- Да знаете, многие верят, - сказал Багстер. - Ну, мне пора. Всего.

И она снова осталась одна в темноте своих зажмуренных глаз, а тоска
билась в ее теле, как ребенок; губы ее шевелились, но все, что она смогла
сказать, было: "Во веки веков, аминь..." Остальное она забыла. Она
протянула руку и пощупала подушку рядом, словно каким-то чудом все же
могло оказаться, что она не одна, а если она не одна сейчас, то уже
никогда больше не будет одна.

- Я бы этого никогда не заметил, миссис Скоби, - сказал отец Ранк.

- А Уилсон заметил.

- Мне почему-то не нравятся такие наблюдательные люди.

- Это его профессия.

Отец Ранк быстро кинул на нее взгляд.

- Профессия бухгалтера?

Она тоскливо спросила его:

- Отец мой, неужели у вас не найдется для меня ни слова утешения?

Ах уж эти разговоры в доме покойного, думал отец Ранк, пересуды о том,
что было, споры, вопросы, просьбы, - сколько шума на краю тишины!

- Вас слишком много утешали в жизни, миссис Скоби. Если то, что думает
Уилсон, правда, тогда он нуждается в утешении.

- Вы знаете о нем все, что знаю я?

- Конечно нет, миссис Скоби. Вы ведь были его женой пятнадцать лет, не
так ли? А священник знает только то, чего можно и не знать.

- Чего можно и не знать?

- Ну, я имею в виду грехи, - нетерпеливо объяснил он. - Никто не
приходит к вам исповедоваться в добродетелях.

- Вы, наверное, знаете о миссис Ролт. Почти все знают.

- Бедная женщина.

- Не понимаю, почему вы ее жалеете.

- Я жалею всякое невинное существо, которое связывает себя с одним из
нас.

- Он был плохим католиком.

- Это пустые слова, их часто говорят без всякого смысла.

- И под конец это... этот ужас. Он ведь не мог не знать, что обрекает
себя на вечное проклятие.

- Да, это он знал. Он никогда не верил в милосердие... кроме милосердия
к другим людям.

- Но ведь тут даже молитвы не помогут...

Отец Ранк с яростью захлопнул дневник.

- Господи спаси, миссис Скоби, не воображайте, будто вы... или я...
хоть что-нибудь знаем о божественном милосердии!

- Но церковь утверждает...

- Я знаю, что она утверждает. Церковь знает все законы. Но она и
понятия не имеет о том, что творится в человеческом сердце.

- Значит, вы считаете, что надежда все-таки есть? - вяло спросила она.

- Откуда у вас к нему столько злобы?

- У меня не осталось даже злобы.

- И вы думаете, что у бога больше злобы, чем у женщины? - спросил он с
суровой настойчивостью, но она отшатнулась от поданной ей надежды.

- Ах зачем, зачем ему было нужно так коверкать нашу жизнь?

- Может, вам покажется странным то, что я говорю, - ведь этот человек
столько грешил, - но я все же думаю, судя по тому, что я о нем знал: он
воистину любил бога.

Она отрицала, что таит в душе злобу, но последние капли горечи упали,
как слезы из высохших глаз.

- Да, уж во всяком случае никого другого он не любил.

- Кто знает? - ответил отец Ранк.