Чтение 57–й страницы книги ~Огонь на поражение~

лица, светлые волосы аккуратно зачесаны назад, подбородок жесткий,
выдающийся вперед, губы плотно сжаты. Взгляд умных серых глаз холоден,
спокоен и немного насмешлив. Взгляд человека, привыкшего повелевать.

Спортивная фигура вводит в заблуждение относительно его возраста. Что-то
мне подсказывает, что он старше меня, и значительно - лет на двадцать, а то
и на все двадцать пять. Как и крепыш. Покойный.

Выходят на арену силачи,

О, Арлекино, Арлекиио...

Не ведают, что в жизни есть печаль,

Они подковы гнут, как калачи,

И цепи рвут движением плеча...

Человек останавливается у столика, приветствует меня чопорным кивком - и
правильно делает, руки я ему не подам! - усаживается напротив.

Поет Катя, пытаясь подражать Пугачевой. Ну да что говорить, Алла -
королева, подражать ей можно, а вот превзойти - нельзя.

Сцена освещена юпитерами - красный, фиолетовый, белый. Девочки шоу-группы
танцуют. Прозрачный "газ", усыпанный блестками, окутывает обнаженные тела
цветным туманом; блестки вспыхивают искрами огня и золота. Белого золота...

Вообще-то это номер ночного варьете. В стиле "ретро". Ну да гость я
сегодня особенный. И - дорогой.

Официант материализуется снова.

- Кофе, пожалуйста. Очень крепкий, без сахара. Большую чашку, -
произносит блондин.

- Мне тоже. И - шоколад, весовой, с орехами, - добавляю я.

Звучат заключительные аккорды песни. Из одежды на девочках - только туфли
и ленты в волосах... Замирает хохот паяца, замирают танцовщицы - позы их
дерзки и соблазнительны...

Снизу сцену окутывает туман, свет густеет до темно-фиолетового, а когда
подмостки снова вспыхивают белым - девушек уже нет, только колышется
прозрачный серебристый туман, настолько реальный, что кажется влажным на
ощупь...

Принесли кофе. Отвожу взгляд от сцены.

- А все-таки вы неисправимый Дон Жуан, Дронов, - улыбается блондин. Вот
только глаза его остаются серьезными. Абсолютно. И - холодными.

- Да. Только...

- Что - только?

- Дон Жуан - это не волокита. Это человек, который не может не принять
вызов. Будь он брошен бретером, женщиной или... куклой. Маской. Даже
высеченной из гранита и величественной... Словно... статуя Командора... -
произношу я, а сам смотрю на Михеича. Метр едва различимо опускает веки.
Значит, и кофе, и шоколад - без ненужных мне примесей. Тогда - опробуем...

- Ну что ж... Будем знакомиться... - Мужчина отхлебнул кофе. - Можете
называть меня...

- Марик, - произношу я. Наудачу. Попал. Теперь пусть шевелит
извилинами...

- Впрочем, вы человек не очень молодой и мне малосимпатичный, чтобы я
называл вас так запросто... Значит, полное имя - Марк... Любопытно только,
Марк Туллий Цицерон или Марк Юний Брут?

- Ни то и ни другое. Меня зовут Марий.

- Не Гай6, случаем?

- Дронов, у вас разыгравшееся воображение. Марий Леонидович Глинский.

- Тоже красиво. Из поляков?

- Возможно. Кто вам назвал мое имя?

- А какая разница?

Официант принес заказанный мускат. Отошел. Наливаю в фужер.

- Выпьем?

Блондин поморщился.

- Олег, давайте поговорим о деле.

Делаю глоток, еще. Мускат великолепен.

- Давайте. Во-первых, я хочу видеть здесь Крузенштерна. Немедленно,
сейчас. Во-вторых, вы не контролируете ситуацию.

- Вы полагаете...

- Да. Полагаю. Свидетельство тому - инцидент при передаче заложников.

- Вы ошибаетесь. У нас были проблемы. Но теперь ситуация под контролем, -
блондин усмехнулся, - поскольку вы сидите здесь.

- Контролируется - это без балды... Но не вами...

Пусть двигает мозгами. Пашет. В смысле - кто из Организации работает
"налево", кто - на себя... На кого работает Дронов... С кем он связан и
как...

Пусть для него эта встреча станет такой же шаткой, как для меня.

Вот только. Если сомнения и терзают его мятежный ум, то по лицу это никак
не заметно. Марий Леонидович или действительно уверен в себе и своих людях
на все сто, или - высокий профессионал. Скорее всего - и то, и другое.

- Дронов, вы ведете себя неразумно. Я понимаю, почему вы избрали столь
рискованную и агрессивную тактику - на свой страх и риск.

- Как и вы. Только вам больше терять.

- Вы полагаете?

- Уверен.

- Может, и так. Только... Дронов, взгляните на это... - Марий Леонидович
кладет на стол пачку фотографий. - Узнаете?

Ну да. Приморск. Особнячок. Трупы. Изуродованные трупы.

- Кроме этого, у нас имеются кассеты с записями истязаний девушек, с их
убийствами. Следствие по Приморску еще продолжается...

- И вы хотите повесить все на меня?

- А почему нет? Я могу допустить, что вы готовы умереть... За идею, если
можно так выразиться... Оставить нас с носом и уничтожить Досье. Возможно,
вам даже все равно, как вы умрете: такое редко, но случается... Но я твердо
обещаю: именно вас мы представим организатором всех приморских убийств,
насильником и маньяком, все средства массовой информации будут смаковать эту
тему - и не одну неделю, уж мы позаботимся... Поверьте, все сказанное - в
наших возможностях...

- Все это ахинея, батенька, - произношу достаточно надменно и по
возможности развязно, - по "ту сторону добра и зла" мне будет совершенно
начхать на то, что обо мне настрочат здешние борзописцы... - Прихлебываю
мускат.

- Вы не дослушали. В глазах ваших друзей вы окажетесь не просто в дерьме
- в крови. И жена Крузенштерна, и его дочери будут помнить, что их отца
убили именно вы. Как?..

А я смотрю на вино в бокале...

- Белый мускат, - произношу тихо.

- Что?

- Мускат белый, крымский, марочный. А я хочу - красный.

- Дронов, вы понимаете, о чем я говорю?

- Естественно. Шантаж. Мелкий, - щелкаю пальцами, подзывая метра.

Михеич движется к столику почтительно, неторопливо.

Замирает.

- Уважаемый, нет ли красного муската?

- Если вы предпочитаете к мясу, то я бы рекомендовал бордо. У нас
отличное бордо. Урожая тысяча девятьсот тридцать второго года. Для знатоков.

- Несите, - нетерпеливо требует Марик.

- Слушаюсь.

Михеич удаляется так же неспешно.

- Что за игры вы тут играете, Олег?

- Я? Это вы, похоже, играете в игры. Я не подсадная утка с куриными
мозгами, я - птица Додо. А вы мне пудрите челку.

- Что вы хотите сказать? Что мы не в силах...

- Слушай, Гай Марий, у вас что, человека поумнее не нашлось - поговорить
со мной? Ты же не хуже меня понимаешь, что дело ваше - дрянь...

- Вы внимательно слушаете радио? Телевизор? Не такая уж и дрянь...

- То, что вы подставили Президента, - это полдела. Ваша цель - власть.
Так что имеет место быть заговор целью захвата... А ты мне толкуешь о
посмертной славе террориста или маньяка...

- Дронов, у вас что, моральный взгляд на вещи? - Слово "моральный" он
выделил с едва уловимым смешком.

- Бросьте. Тирания - унизительна, народовластие - безнравственно, как
говаривал Ги де Мопассан...

- Вот именно. - Марий вынимает из портсигара длинную папиросу и
неторопливо закуривает.

- Ваше вино, господа, - торжественно объявляет Михеич, демонстрируя
запечатанную бутылку. - Желаете увидеть сертификат?

- Нет, мы вам верим. Открывайте! - улыбается Глинский.

Но сбить Михеича с ритуала - это не боевика укокошить. Неторопливо,
каким-то допотопным штопором он вытягивает пробку, официант рядом
расставляет два специальных бокала - чуть тонированных, на высоких витых
ножках. Плескает на дно одного - и подает .Марию: старику очевидно, кто
здесь в каких чинах. Тот пробует, кивает. Глинскому процедура доставляет
удовольствие не меньшее, чем Михеичу. Пробую налитое в мой бокал.

- Ничего винцо. Не кисляк!

Страдальческая гримаска на лице метра сменяется ликом смирения. Он
наливает в бокалы ровно столько, сколько положено по этикету, и удаляется.
Официант ловко сервирует стол мясным - и тоже исчезает.

Недрогнувшей рукой доливаю бокал с бордо мускатом - до краев и
опрокидываю единым духом. Наполняю снова. Выдыхаю:

- А теперь, господин Глинский, о деле. Умирать я не собираюсь, ни за
идею, ни просто так. Я устал от стрельбы, грохота, дыма, пьяных рож на
улицах и лживых речей на экране. Люблю, как вы успели заметить, море, покой,
спорт...

- Красивых женщин и хорошие вина...

- Вот именно. Имею я право на личное счастье?

- Естественно.