дорогой атаман, из таких густопсовых мужиков, что мы друг от друга
недалеки. Происхождением куражиться - забота аристократов, а мы с братом -
плебеи и, право, горды этим!
конников подброшу, чтоб визгом подмогли. Посмотрите, на что мои
семеновцы-молодцы горазды. А там решим, кем мне идти: кобылами заправлять,
либо людишками командовать. В газетенке, понимаешь, об этом черканите,
что, мол, семеновцы-удальцы порубали вдосталь саблями во славу оружия
российского. Про меня можешь не писать, я не гордый, я здесь тихо живу,
как в Тульчине.
ему звание генералиссимуса.
саблями и визжат - дико, по-звериному, так, что мороз леденит кожу. А
следом за ними - шеренги каппелевцев: бегут - штыки наперевес. И в
прозрачной дымке над Амуром им виден Хабаровск на высоком берегу реки,
весь в солнце, церкви светятся, небо высокое, а солнце в нем синеватое,
крохотное, морозное.
русских, мужики на мужиков, братья на братьев, отцы на сыновей.
по-русски решает свою судьбу: на кулаках. Молчаливый идет бой, только
сипят люди или слезливо матерятся, но это уже предсмертно, в последний раз
это.
короткими вспышками редких выстрелов.
Хабаровска уходят последние составы.
эшелоны, уходящие со станции. Слышно, как где-то близко урчат танки, в
городе визжат конники - здесь им не с руки, тут рельсы, кони ноги
поломают, - видно, как в городе один за другим возникают пожары -
поднимаются белыми языками пламени, швыряет их по ветру, и кажется, будто
хотят они поджечь унылое зимнее небо.
казаков, вопли женщин, которых семеновцы затаскивают в подворотни; звенят
стекла, крошатся зеркала в парикмахерских и оседают на пол пенными черными
водопадами.
он видит, как трое семеновцев сдирают шубку с гимназистки и рвут на ней
юбчонку, он видит, как па фонаре болтается повешенный, а на груди у него
табличка: "Учитель Широких - красный прихвостень". Он видит, как двое
пьяных семеновцев методично бьют по щекам мужчину в касторовой шубе, судя
по всему присяжного поверенного, и приговаривают:
нагайкой через все лицо.
Меркулову. Охранник говорит, что Николай Дионисьевич на лесных складах
возле Амура.
вопли избитых, пьяные крики казаков, шальные выстрелы, пожары и - ставни,
ставни, ставни. Все окна закрываются ставнями. Город словно слепнет на
глазах, словно прячет свое лицо от победителей - озверевших,
окровавленных, страшных.
сейчас оживленно. Несколько купцов, те, кто постарше, в поддевках и
картузах, а которые помоложе - все на американский манер с коротких
пальтишках и гетрах, окружив Меркулова, ходят среди громадных штабелей
леса. Сколько же здесь леса! И мачтового, и строительного, и под спички, и
кругляков на топку, и распиленного под шпалы, и заготовленного под доски,
- золото вокруг, бесценный клад здесь захвачен.
приказчикам на штабеля леса и говорит:
заимок пришли, тут на семьсот тысяч долларов должно быть, завтра проверим,
а сейчас поставьте охрану из трезвых солдат. Если хоть одну спичку здесь
бросят - к стенке!
отдышаться, хрипит:
улицы, чтобы навести порядок! Творится ужас!
безобразие. Сейчас что-нибудь придумаем. Слышите, как древесиной пахнет,
а? Понюхайте, понюхайте - божественный запах. Нет ничего слаще запаха
убитого дерева.
полыхающих в городе. - При чем здесь лес?! В городе творится ужас! Мы так
все погубим. Какие, к черту, общенациональные задачи и манифесты?
Опомнитесь...
считая штабеля, - сейчас едем. А с другой стороны, чего вы хотите?
Народный гнев не знает границ... Господа, отчего вы не пометили на
кедрачах, что мы не в Токио, а к американцам эту партию запродали? Синим
крестиком надо, а вы желтым ставите. Как же так невнимательно, господа?
шубу, бредет по городу, объятому пожарами.
просыпался без будильника и делал гимнастику, мылся ледяной водой до
пояса, отфыркивался, как конь, лупил себя ладонями по загривку, по груди и
по плечам, чтобы заиграла кровь. Одевался, тщательно брился, менял
подворотничок, - с ночи он обязательно наглаживал себе смену и больше дня
один подворотничок не носил, надраивал сапоги с высокими - бутылочками -
голенищами и входил к себе в кабинет - сверкающий, свежий и спокойный.
часа - только после прибытия последних сводок с фронта, просыпались с
трудом и долго не могли подняться из-за того, что болел затылок и в веках
была тяжесть. Блюхер сам ходил по кабинетам - теперь все жили в штабе, на
казарменном положении, - грохочуще смеялся и срывал рыжие, замученные
дезинфекциями одеяла со своих людей, а иногда еще брызгал холодной водой
из алюминиевой кружки.
командующим Восточным фронтом Серышевым и комиссаром Постышевым,
просматривал сообщения за ночь, заходил в комнату, обитую цинком, - там
помещался особый отдел разведывательного управления, с полчаса сидел в
управлении тыла. Сейчас главное значение Блюхер придавал организации
снабжения дивизий, готовившихся к отправке на фронт. Ездил в Дальбюро ЦК,
докладывал положение на фронте и уже потом шел к себе в кабинет, чтобы
принять посетителей перед тем, как отправиться в части, на полигоны и в
правительство: чуть ли не каждый день Совет министров заседал в экстренном
порядке, обсуждая положение под Хабаровском.
представляющий в ДВР американское телеграфное агентство.
сдержанно и спокойно, сел в кресло, не спеша вытянул ноги, хрустнул
длинными, плоскими пальцами и сказал:
признателен за согласие принять меня. Америка - я имею в виду не только
большой бизнес, но вообще широкое общественное мнение - интересуется тем,
как вы объясните поражение ваших армий.
вазочки несколько остро отточенных цветных карандашей. - Мне правится, что
вы ставите вопрос в лоб. Я отвечу вам. В связи с переговорами в Дайрене мы
не предпринимали чрезвычайных мер по охране нашей границы вдоль
нейтральной полосы по Иману, потому что, по условиям перемирия двадцатого
года, за эту границу отвечали японцы. И еще - мы знали о существовании
сильнейших белых группировок вдоль наших границ с Китаем и Монголией,
откуда до Читы - рукой подать. Следовательно, мы обязаны были держать
чересчур громоздкую пограничную армию для защиты тылов.
Максимов Альберт
Свержин Владимир
Никитин Юрий
Корнев Павел
Каргалов Вадим
Шилова Юлия