Чтение 57–й страницы книги ~Приказано выжить~

родиться голландцем... Любите живопись?

Хетль полез за сигаретами, начал нервно прикуривать; порывы ветра то
и дело гасили пламя зажигалки.

- Да не курите вы на прогулке! - сердито сказал Штирлиц. - Поберегите
легкие! Неужели не понятно, что при здешнем воздухе никотин войдет в самые
сокровенные уголки ваших бронхов и останется там вместе с кислородом... Уж
коли не можете без курева, травите себя дома...

- Штандартенфюрер, я так не могу! - закашлялся Хетль. - Вы включили
аппаратуру?

- Вы же видели... Конечно не включал...

- Покажите...

Штирлиц достал из кармана диктофон, протянул Хетлю:

- Можете держать у себя, если вам так спокойнее.

- Спасибо, - ответил Хетль, сунув диктофон в карман своего кожаного
реглана. - Почему вы спросили о голландской живописи? Потому что знаете
про шахту Аусзее, где хранятся картины Гитлера?

Штирлиц снова закинул голову и, вспомнив стихотворные строки из
затрепанной книжечки Пастернака: "...в траве, меж диких бальзаминов,
ромашек и лесных купав лежим мы, руки запрокинув и в небо головы задрав, и
так неистовы на синем разбеги огненных стволов...", - почувствовал всю
в е с о м о с т ь слова, ощутил поэтому горделивую, несколько даже
хвастливую радость и, вздохнув, сказал:

- Как это ужасно, Хетль, когда люди ни одно слово не воспринимают
просто, а ищут в нем второй, потаенный смысл... Отчего вы решили, что меня
интересует хранилище картин, принадлежащих фюреру?

- Потому что вы спросили меня, как я отношусь к живописи... Мне
поэтому показалось, что вы тоже интересуетесь хранилищем.

- "Я тоже". А кто еще интересуется?

Хетль пожал плечами:

- Все, кому не лень.

- Хетль, - вздохнул Штирлиц, - вам выгодно взять меня в долю. Я не
фанатик, я отдаю себе отчет в том, что мы проиграли войну; крах наступит в
течение ближайших месяцев, может быть, недель... Вы же видите отношение ко
мне спутников, которые не выпускают меня с территории этого замка... Меня
подозревают так же, как вас, но вы имеете возможность днем уезжать в Линц,
а я этой возможности лишен... А в этом я заинтересован по-настоящему...

- Но как же тогда понять, - пропустив Штирлица перед собою на
узенький мостик, переброшенный через глубокий ров, по дну которого,
пенясь, шумел ручей, сказал Хетль, - что вас, подозреваемого, отправляют
со специальным заданием в штаб-квартиру Кальтенбруннера? Что-то не
сходится в этой схеме... Да и потом Эйхман вводил меня в свои комбинации:
он играл "друга" арестованного, а я бранил его за это во время допроса -
все-таки не первый год работаю в РСХА, наши приемы многообразны...

- Это верно, согласен... Но вам ничего не остается, кроме как верить
мне, Хетль... Мне ведь тоже приходится вам верить... А я вправе допустить,
что вы работаете на Запад с санкции Кальтенбруннера, он знает о вашей
деятельности, давным-давно ее разрешил и вы поэтому еще вчера передали ему
в Берлин мою шифровку и сообщили о нашем нежданном визите.

- Но если вы допускаете такую возможность, как вы можете работать со
мною?

Штирлиц пожал плечами:

- А что мне остается делать?

Хетль согласно кивнул:

- Действительно, ничего... Но даже если мне - в силу личной выгоды,
говорю вполне откровенно, - придется сообщить Кальтенбруннеру о визите
вашей группы, о вас я не произнесу ни слова, которое бы пошло вам во вред.

- Призываете к взаимности?

- Да.

- Но вы ведь уже сообщили Кальтенбруннеру о нашем прибытии, нет?

- Мы ведь договорились о взаимности...

- Я бы советовал повременить, Хетль. Это - и в ваших интересах.

- Постараюсь, - ответил тот, и Штирлиц понял, что он, конечно же,
ищет возможность каким-то ловким способом сообщить Кальтенбруннеру, если
уже не сообщил...

- Кого интересуют соляные копи, где складированы картины? - спросил
Штирлиц.

- Американцев.

- Их люди давно заброшены сюда?

- Да.

- Где они?

- Под Зальцбургом.

- Вы с ними контактируете?

- Они со мною контактируют, - раздраженно уточнил Хетль.

- Да будет вам, дружище, - сказал Штирлиц и вдруг поймал себя на
мысли, что произнес эту фразу, подражая Мюллеру. - Сейчас такое время
настало, когда именно вы в них заинтересованы, а не они в вас.

Хетль покачал головой:

- Они - больше. Если я не смогу предпринять решительных шагов, то
штольни, где хранятся картины и скульптуры, будут взорваны.

- Вы с ума сошли!

- Нет, я не сошел с ума. Это приказ фюрера. В штольни уже заложено
пять авиационных бомб; проведены провода, установлены детонаторы.

- Кто обязан отдать приказ о взрыве?

- Берлин... Фюрер... Или Кальтенбруннер.

- А не Борман?

- Может быть, и он, но я слышал про Кальтенбруннера.

- Сможете на него повлиять?

- Вы же знаете характер этого человека...

- Человека, - повторил Штирлиц, усмехнувшись. - Животное... Он знает
о ваших контактах?

- Нет.

- Думаете открыться ему?

- Я не решил еще...

- Если вы говорите правду, то погодите пару недель. Он относится к
числу тех фанатиков, которые ночью признаются себе в том, что наступил
крах, а утром, выпив водки, от страха норовят написать исповедь фюреру и
молить о пощаде. Признавайтесь ему, когда здесь станет слышна канонада...
Он намерен приехать сюда?

- Не знаю.

- Он прибежит сюда. Навяжите ему действия. Сам он не умеет
поступать... Ни он, ни Гиммлер, ни Геринг... Они все раздавлены их
кумиром, фюрером... В этом их трагедия, а ваше спасение... Скажите ему,
что обергруппенфюрер Карл Вольф стал равноправным партнером Аллена Даллеса
именно после того, как гарантировал спасение Уффици... Признайтесь, что
можете сообщить Даллесу о его благоразумии - утопающий хватается за
соломинку... А вас - если сможете повлиять на него - это действительно
спасет от многих бед...

Хетль задумчиво спросил:

- А что будет со мною? Если вы всех просчитали далеко вперед - в том
числе и меня, - то, значит, могут просчитать и другие? Я готов сделать то,
что в моих силах, но я хочу получить гарантию... Я должен выжить... Я
готов на все, штандартенфюрер, у меня прекрасная семья, я пошел в СС ради
семьи, будь проклят тот день и час...

- Вы мне тоже выгодны в качестве живой субстанции, Хетль, наши
интересы смыкаются... У меня есть идея... Точнее говоря, она возникла
после того, как вы сказали мне про ваши контакты с американской разведкой
здесь, под Зальцбургом... Видимо, надо будет вам договориться с вашими
контактами, чтобы они вышли на связь со Швейцарией... Вы работаете на
швейцарский центр, нет?

- Да.

- На Даллеса?

- Я виделся с высоким черным мужчиной...

- Лет тридцати пяти, надменен, коммунистов ругает не меньше, чем
национал-социалистов, нет?

- Так.

- Это Геверниц, - убежденно сказал Штирлиц, - заместитель Даллеса,
натурализовавшийся немец. Сильный парень, толк в деле знает... Так вот,
пусть те, кто оперирует здесь, вокруг Альт Аусзее, выйдут в эфир с длинной
радиограммой - ее немедленно запеленгуют, а вы в это время будете сидеть
за столом вместе с Ойгеном и Вилли - полное алиби. Я стану работать с
документами, для вас лучше, если отчет о случившемся напишет Ойген...
Очень, кстати, страшный человек, старайтесь наладить с ним добрые
отношения... Сможете организовать такой радиосеанс?

- Смогу.

- А запросить Швейцарию, отчего я не получаю ответа, сможете?

- Это самое легкое задание, - усмехнулся Хетль.

- Но оно повлечет за собою - в случае если мы не получим ответа,
который меня устроит, - более сложное.

- Какое? - вновь насторожился Хетль, даже голову втянул в плечи.

- Вы мне устроите встречу с американцами.

- Здесь работают не американцы, но австрийцы... И встречу я вам не
стану устраивать...

- Так уж безоговорочно?

- Да.

- Боитесь, что прихлопну всех скопом?

- Да.

- Но ведь если бы я этого хотел, то попросил Ойгена и его команду
заняться вами, и тогда вы устроите такую встречу через час, самое большее.