ночь, простуду переносил на ногах; он умел лечить зависть, переламывать в
себе тоску - никто и не знал, что он с юности был подвержен страшным
приступам ипохондрии. Так же он умел "лечить" и такую вот, остро
вспыхнувшую в нем недостойную радость.
Кальтенбруннер. Я прошу вас приехать ко мне незамедлительно.
Кальтенбруннера. И Кальтенбруннеру я ничего не скажу. Я только попрошу его
повторно вызвать Вольфа в Берлин; я скажу Кальтенбруннеру, что Вольф, по
моим сведениям, изменяет делу рейхсфюрера. Я попрошу его ничего не
передавать "моему другу" Гиммлеру, чтобы не травмировать его попусту. Я
прикажу Кальтенбруннеру взять Вольфа под арест и выбить из него правду. А
уже после того, как Вольф даст показания и они будут запротоколированы и
положены лично Кальтенбруннером на мой стол, я покажу это фюреру, и
Гиммлеру придет конец. И тогда я останусь один возле Гитлера. Геббельс -
истерик, он не в счет, да и потом, он не знает того, что знаю я. У него
много идей, но нет денег. А у меня останутся их идеи и деньги партии. Я не
повторю их ошибок - и я буду победителем".
Борман в своих умонастроениях допускал лишь одну ошибку: он считал, что он
все может, все умеет и все понимает объемнее, чем соперники. Считая себя
идеологическим организатором национал-социалистского движения, Борман
свысока относился к деталям, частностям - словом, ко всему тому, что
составляет понятие "профессионализм".
Гиммлеру - таково было указание рейхслейтера. Он повторно приказал
немедленно вызвать из Италии Карла Вольфа. В громадном аппарате РХСА
ничего не проходило без пристального внимания Мюллера и Шелленберга.
Радист при ставке Кальтенбруннера, завербованный людьми Шелленберга,
сообщил своему негласному начальнику о совершенно секретной телеграмме,
отправленной в Италию: "Проследить за вылетом Вольфа в Берлин". Шелленберг
понял - тревога! Дальше - проще: разведке не составило большого труда
узнать о точной дате прилета Вольфа. На аэродроме Темпельхоф его ждали две
машины: одна - тюремная, с бронированными дверцами и тремя головорезами из
охраны подземной тюрьмы гестапо, а в другой сидел бригаденфюрер СС,
начальник политической разведки рейха Вальтер Шелленберг. И к трапу
самолете шли три головореза в черном, с дегенеративными лицами рядом с
интеллигентным, одетым для этого случая в щегольскую генеральскую форму
Шелленбергом. К двери "дорнье" подкатили трап, и вместо наручников
холодные руки Вольфа сжали сильные пальцы Шелленберга.
проследили за машиной Шелленберга. Бригаденфюрер СС отвез
обергруппенфюрера СС Вольфа на квартиру генерала Фегеляйна, личного
представителя Гиммлера в ставке фюрера. То, что там уже находился Гиммлер,
не остановило бы Бормана. Его остановило другое: Фегеляйн был женат на
сестре Евы Браун и, таким образом, являлся прямым родственником Гитлера.
Фюрер даже называл его за чаем - "мой милый шурин"...
Каким образом Борман и Кальтенбруннер узнали о ваших переговорах?! Как
ищейки этого негодяя Мюллера могли все пронюхать?!
очень спокойно сказал:
был подготовить я. У меня все в порядке с операцией прикрытия. Я придумал
для Вольфа легенду: он внедрялся в ряды заговорщиков, которые
действительно ищут путей к сепаратному миру в Берне. Все частности мы
обговорим здесь же. И здесь же под мою диктовку Вольф напишет рапорт на
ваше имя об этих раскрытых нами, разведкой СС, переговорах с американцами.
вышли от фюрера. Пожимая руку Вольфа и принося ему "самую искреннюю
благодарность за мужество и верность", Борман обдумывал, стоит ли вызвать
сюда Штирлица и устроить очную ставку с этим молочнолицым негодяем,
который предавал фюрера в Берне. Он думал об этом и после того, как
Гиммлер увел свою банду, успокоенный своей победой над ним, Борманом.
Мюллере.
обговорю все возможности: и о Штирлице я поговорю с ним. У меня все равно
остается шанс: данные Штирлица. Они могут прозвучать на партийном суде над
Вольфом".
Мюллера.
как и в честности и надежности г-на Черчилля. У меня идет речь о том, что
в ходе переписки между нами обнаружилась разница во взглядах на то, что
может позволить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не
должен позволить себе. Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на
фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой
встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из
союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей
другого союзника. Во всяком случае, это безусловно необходимо, если этот
союзник добивается участия в такой встрече. Американцы же и англичане
думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого,
они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии.
Я уже писал Вам и не считаю лишним повторить, что русские при аналогичном
положении нив коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве
на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения
единственно правильной так как она исключает всякую возможность взаимных
подозрений и не дает противнику возможности сеять среди нас недоверие.
Западном фронте объясняется только лишь тем, что они оказались разбитыми.
У немцев имеется на Восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба
для своего дела снять с Восточного фронта 15-20 дивизий и перебросить их
на помощь своим войскам на Западном фронте. Однако немцы этого не сделали
и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то
малоизвестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же
нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие
важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель.
Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и
непонятным.
и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют
намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на
деле..."
его личный рапорт фюреру о той работе, которую он провел по срыву
"предательских переговоров изменника" Шлага в Берне.
связника из Центра: нельзя продолжать работу, не имея надежной связи.
Приезд связника должен был также означать, что с Кэт все в порядке и что
его донесение дошло до ГКО и Политбюро. Он покупал советские газеты и
поражался: дома всем казалось, что дни рейха сочтены и никаких
неожиданностей не предвидится.
переговоров с Западом, зная изнутри потенциальную мощь германской армии и
индустрии, опасался трагических неожиданностей - и чем дальше, тем больше.
Возвращаться туда одному, чтобы просто погибнуть, - это не дело. Штирлиц
научился рассуждать о своей жизни со стороны, как о некой категории,
существующей обособленно от него. Вернуться туда, имея надежную связь,
которая бы гарантировала немедленный и надежный контакт с Москвой, имело
смысл. В противном случае можно было выходить из игры: он сделал свое
дело.
шальная девка привязалась к Штирлицу. Девка была пьяная, толстая и
беспутно-красивая. Она все время шептала ему: "О вас, математиках, говорят
как о сухарях! Ложь! В любви я Эйнштейн! Я хочу быть с вами, седой
красавец!"
трубке, портфелю и бумажнику, должен был наладить контакт, но никак не мог
Акунин Борис
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Акунин Борис
Шилова Юлия
Афанасьев Роман