размахивая флагами и якобинскими пиками, к какой-то неведомой цели.
прямоугольный лист кишел более мелкими фигурками, будто бильярдный стол -
шарами. Вот миниатюрный бог ветров выдувает облако с надписью ?МОР?. Вот
артиллерийский снаряд или бомба взрывается стилизованными угловатыми
осколками, раскидывая во все стороны угольно-черных чертенят. Заваленный
цветами гроб, поверх цветов лежит удавка. Голая женщина сидит на корточках у
ног чудовища - прилично одетого джентльмена с головой рептилии. Крошечный,
сложивший руки, как для молитвы, человечек в эполетах стоит под виселицей,
крошечный палач в колпаке с прорезями для глаз и куртке с закатанными
рукавами указывает ему на петлю... Клубы дымовых туч, наляпанные на
изображение, как комки грязи, которые связывают все воедино, как тесто -
начинку пирога. А в самом низу был текст. Его заголовок, исполненный
огромными расплывчатыми буквами машинного шрифта, гласил: ?СЕМЬ ПРОКЛЯТИЙ
ВАВИЛОНДОНСКОЙ БЛУДНИЦЫ?.
плакат был наспех сляпан из первых попавшихся под руку машинных трафаретов.
Мэллори знал, что в современных типографиях есть специальные перфокарты для
печати стандартных картинок - по смыслу, нечто вроде дешевых деревянных
матриц, использовавшихся когда-то при печати жестоких баллад. В машинном
наборе грошовых изданий можно было по сотне раз встретить одну и ту же
намозолившую глаза иллюстрацию. Но здесь - цвета были кошмарны, изображения
втиснуты куда попало, словно в лихорадочном бреду, и, что хуже всего, плакат
явно пытался выразить - пусть даже диким, судорожным способом - нечто
абсолютно немыслимое.
не мытых волосах неожиданного собеседника сидел высокий, донельзя
замусоленный цилиндр. Нижнюю часть его лица прикрывала веселенькая, в
горошек, маска, глаза сверкали пьяным, полубезумным блеском. Новехонькие,
явно ворованные башмаки дико контрастировали с кошмарными, недостойными даже
называться одеждой лохмотьями. От кокни несло застарелым потом - вонью
заброшенности и безумия. Он прищурился на афишу, а затем посмотрел Мэллори
прямо в глаза.
как ты тут бормотал. Ты ведь знаешь? Знаешь, да?
звериной ненавистью.
пальцы месили воздух. - Святая кровь Христова, омывшая нас от греха...
голос.
зарядили и без того мрачную атмосферу, как лейденскую банку. Внезапно
Мэллори и его противник оказались в центре толпы, из случайных частичек
превратились в фокус возможной - и очень серьезной - беды. Высокий кокни,
которого, возможно, кто-то подтолкнул, налетел на Мэллори, получил удар в
живот и согнулся пополам. Над толпой взвился чей-то высокий, леденящий
сердце голос. Слов Мэллори не разобрал - да и были ли там какие-нибудь
слова? Неумело брошенный ком грязи пролетел мимо его головы и шмякнулся о
плакат; это словно послужило сигналом, внезапно вспыхнула беспорядочная
драка, яростные крики перемежались глухими звуками ударов, люди падали,
снова поднимались.
оттоптанных ногах и, ругаясь сквозь до боли сжатые зубы, он выхватил из-за
пояса револьвер, направил его вверх и нажал на спуск.
голове, болезненно ударил по барабанным перепонкам, эхом раскатился по
улице.
уползали на четвереньках в нерассуждающем стремлении спасти свою шкуру.
Несколько человек осталось лежать на мостовой, по ним успели потоптаться те,
что пошустрее. Какую-то секунду Мэллори стоял неподвижно, скрытая батистовой
маской челюсть отвисла от изумления, ствол револьвера все так же глядел в
небо.
бежать сию же секунду. И Мэллори побежал; пытаясь запихнуть револьвер за
ремень, он обнаружил к вящему своему ужасу, что курок почему-то взведен,
малейшее прикосновение к спусковому крючку - и снова громыхнет оглушительный
выстрел. Времени разбираться не было; Мэллори убрал палец со спуска и
побежал дальше, стараясь не очень размахивать правой, сжимающей оружие
рукой.
грязной пелены тумана доносились крики животной злобы, ненависти, ликования,
изредка перемежаемые выстрелами.
оружие.
газов в прикрепленный к стволу цилиндр. Давление газов отвело барабан назад,
косые бороздки и выступающие из рамы зубцы заставили его повернуться, на
место стреляного патрона встал новый, то же самое движение взвело курок.
Мэллори придержал курок большими пальцами, осторожно его спустил и
облегченно сунул револьвер за ремень.
притихшей улице и читал объявления, жирно напечатанные на влажных, вкривь и
вкось наклеенных на стену листках. Откуда-то издалека доносились звон
бьющегося стекла и взрывы мальчишеского хохота.
плакат. ?КРАСИВЫЕ ДОЖДЕВИКИ ДЛЯ ИНДИИ И КОЛОНИЙ?. ?ОБУЧАЕМ СПЕЦИАЛЬНОСТЯМ
ПРОВИЗОРА И ФАРМАЦЕВТА?.
возник фургон расклейщика - высокая черная повозка, сплошь оклеенная
огромными кричащими плакатами. Малый в маске и широком сером плаще лепил на
стену очередное объявление. Стена располагалась футах в пяти от тротуара, за
высокой кованой оградой, но это ничуть не мешало расклейщику, вооруженному
хитрым валиковым устройством, прикрепленным к концу длинной палки.
самый ответственный момент. Объявление, плотно намотанное на черный
резиновый валик, прижималось и раскатывалось снизу вверх по стене.
Одновременно с этим расклейщик ловко нажимал на рукоятку маленького
насосика, прикрепленного к палке; два кривых патрубка, установленные на
концах валика, выплескивали жидкую кашицу клея. Затем - проход вниз, уже без
клея, чтобы пригладить лист, и все готово.
?Колгейт? придает коже лица неповторимую свежесть.
однако расклейщик, которому явно не нравилось быть объектом внимания, что-то
пробормотал кучеру; и тот отъехал подальше.
фургон сделал на углу Флит-стрит у щитов, где испокон века вывешивались
городские газеты. Расклейщика это обстоятельство ничуть не смутило, он нагло
налепил поверх ?Морнинг Клэрион? одно объявление, затем другое и третье.
прочесть лекцию на тему ?Терапевтическая ценность ВОДНОГО СНА?.
теме ?Социальная философия покойного доктора КОЛЬРИДЖА? <Шатокуасское
братство сусквеганнского фаланстера организует симпозиум по теме ?Социальная
философия покойного доктора Кольриджа?. - Шатокуасское братство: по названию
поселка Шатокуа в штате Нью-Йорк, где с 1874 г. каждое лето проводились
публичные лекции (своего рода летняя воскресная школа с расширенной
программой); после 1900 г. возникли передвижные шатокуа, где устраивались
уже не только лекции, но и концерты. Кольридж, Сэмю-эль Тэйлор (1772-1834) -
выдающийся английский поэт, критик, философ. В начале 1790-х гг. выдвинул
идею ?пантисократии? (в буквальном переводе с греческого - ?власть всех?) -
коммуны абсолютно равноправных интеллектуалов и художников, организовать
которую предполагалось на реке Сусквеганна (в современной русской
транскрипции Саскуэханна) в Пенсильвании. Кольридж зажег этой мечтой
нескольких своих друзей, в том числе поэта-романтика Роберта Саути
(1774-1843), но их план так и остался неосуществленным из-за разногласий
?пантисократистов? и нехватки денег. Позднее Кольридж и Саути стали членами
так называемой ?Озерной школы поэтов? (?лейкисты?), возглавлявшейся Уильямом
Вордсвортом (1770-1850). (Также см. далее реплику маркиза Гастингса:
?...пантисок-рат? <...> То есть вольный проповедник Сусквеганнского
фаланстера? <...> Я говорю об утопических доктринах профессора Кольриджа и
преподобного Вордсворта?.) Строго говоря, начало широкому романтическому
движению в английской поэзии положил совместный сборник Вордсворта и
Кольриджа ?Романтические баллады? (1798); вернее, книга была почти целиком
вордсвортовская - Кольридж поместил там всего три стихотворения (правда,
открывался сборник не чем-нибудь, а ?Балладой о старом мореходе?). Что
любопытно: английские романтики ?второго призыва? Байрон, Шелли и Ките
относились к творчеству ?лейкистов? крайне неприязненно, делая исключение
разве что для Кольриджа и ранних стихов Вордсворта; кроме того, радикальные
политические взгляды Байрона и, особенно, Шелли резко контрастировали с
умеренным либерализмом Вордсворта и Саути (Шелли издевательски писал о