Чтение 58–й страницы книги ~Торговцы жизнью~

стороне не хватило, наиболее отчаянные брали стулья оттуда, где сидели
Марамод и Ростик, но усаживались за Председателем, вторым, так сказать,
рядом.

Посидели. Сначала молча, потом кто-то в заднем ряду человечества стал о
чем-то усиленно шептать. Тогда Рымолов провозгласил:

- Тихо, пожалуйста. - Посмотрел на Ростика:

- Ну, так и будем сидеть?

- Не знаю, - удивился на этот раз Ростик. - Я думал, вы скажете
что-нибудь.

- А чего говорить? - пробормотал кто-то с левого края. - Он же все равно
не понимает.

- Да, нелепо, - согласился Рымолов. Потом поинтересовался:

- А где мешки с порошками?

Тогда Рост объяснил, что порошки можно брать у них на стройке без всякой
официальщины. И вдруг взорвался какой-то дядька с правого края стола.
Приглядевшись, Ростик узнал в нем чуть было не навязанного в Одессу
губернатора.

- Нет, Арсеньич, я так не согласен. Все, хотя бы с нашей стороны, в
человечестве, должны получать порошки централизованно. Мы обязаны
контролировать их распределение и использование. Иначе...

- Вы что, знаете, кто каким образом собирается их использовать? - спросил
Ростик. В зале повисла тишина. - На все сто представляете, кто какую
постройку задумал соорудить? - Он еще немного подождал, ответа не
последовало. - А почему люди сами не могут придумать, что им нужно, что
следует попросить... у тех же широв?

- Это подрыв дисциплины, - заговорила толстая тетка, лицо которой Ростик
смутно помнил. Кажется, он видел ее со своей тещей, раньше она занималась
рынками.

- Я спрашиваю, где мешки? - спросил Рымолов. - Мы же договорились, что
состоится символическое, так сказать, вручение.

Внезапно в приемной послышался топот. Потом в полуоткрытую дверь, в
которую заглядывало немало чинуш рангом поменьше, ввалилось двое широв. А
вот за ними... Ростик даже рассмеялся от облегчения, потому что следом за
ними бежал Каменщик. Он-то и провозгласил:

- Вот, мы принесли всего три. С другими решили не мучиться.

Рымолов исподлобья, но вполне победительно осмотрел сидящих на его
стороне галстучников и с достоинством произнес:

- Тогда приступим к официальной церемонии. - Он указал рукой вновь
прибывшим носильщикам:

- Товарищи, вставайте за спину нашего гостя. Начнем.

И он заговорил. А Ростик смотрел на говорившего Рымолова, разумеется не
вслушиваясь в слова, и думал о том, что никогда, никогда не будет таким. Не
позволит себе так распуститься, чтобы в один отнюдь не прекрасный день
превратиться в политика, чтобы вдруг стать чиновником, чтобы оскотиниться до
начальственного состояния.

И еще он думал, что главная беда даже не в самой глупости, которая
буквально облаком висела над людьми, собравшимися тесной стаей на той
стороне стола. Главная беда в каких-то маловразумительных и непонятных
обычному человеку правилах, которые укатывают, оболванивают, обезображивают
даже самых лучших почти до потери человеческого облика. А потому, чтобы
что-то изменилось, нельзя просто разогнать одну банду и набрать другую,
пусть и декларирующую лучшие намерения... Но что делать, он не знал. И от
этого испытывал отчаяние, с которым так контрастировал спокойный и уверенный
вид шира Марамода.

Это была даже не человеческая проблема, которую не знали другие разумные
расы Полдневья. Это была русская проблема, и решению она подлежала только с
учетом ее национальной особенности.

36

Проводив шира гошода Марамода, официального представителя широв, назад в
свежевыстроенное обиталище, Ростик поболтался с полчаса на стройке,
поразился еще разок удивительному искусству зеленых и отправился в больницу.
Тут обреталась его Любаня, благоверная, женушка-подружка, его пряник
медовый, мастерица задавать вопросы, на которые никто не умеет ответить.

Ввиду куда как солидного срока, ее пару недель назад перевели в аптеку,
где ей осталось только растирать и смешивать разные травы, скатывать пилюли
и распихивать их по пузырькам. Вид жены, странно изменившейся, с выдающимся
под белым халатом пузиком, переваливающейся на вдруг ставших короткими
ножках, заставлял Ростика чуть не мурлыкать от нежности.

Вот и сегодня дело кончилось тем, что он так откровенно начал
"облизываться" на благоверную, что две старшие сестры, ответственные за
работу в аптеке, собравшись с духом, высказали ему:

- Вы, Гринев, конечно, жуткий там у себя герой...

- И рассказывать умеете, - добавила вторая, белая мышка, которая в первые
несколько дней сама не отходила от Ростика, пока он не рассказал, что и как
случилось в Одессе.

- Но у нас тут все-таки работа.

Ростик скроил непонимающую физиономию:

- И что?

- А то, - высказалась беленькая.

- Если вы быстро-быстро не оставите нас в покое, то мы...

Они не решались высказать свою угрозу.

- Да? - снова спросил Рост.

- Позовем Чертанова!

Хирург Чертанов, кстати, тот самый, который в свое время выходил Любаню и
за прочие заслуги величина абсолютная для всех сестер и многих врачей, был
страшнейшим аргументом. После этого Ростику осталось только изобразить ужас
и уйти.

Вообще-то его ухаживания за женой никакой угрозы дисциплине не несли, но
они странным образом настраивали чуть не всех больничных теток на откровенно
романтический лад, что в Боловске стало редкостью ввиду отсутствия мужского
населения. Поэтому его, из-за разных тайных переживаний могущественной в
больничном царстве и обуреваемой сложными желаниями женской души, проще было
прогонять, чем терпеть перед собой. Да и Любане повышенное внимание подружек
к ее Ростику почему-то оказывалось... неприятно. Поэтому Рост, как обычно,
отправился в палату, где лежал Антон. Дела у него за три месяца, что прошли
после несчастного случая, вроде бы пошли на лад. Иногда он узнавал Ростика и
просил рассказать, что в мире творится. Но в половине случаев, когда Рост к
нему заглядывал, он просто лежал, закрыв глаза, с восковым лицом под
ледяной, как после сотрясения мозга, повязкой, со спекшимися, беззвучно
шевелящимися губами и безостановочно дергающимися руками. И тогда
становилось ясно: до выздоровления тут еще далеко.

Иногда после всех этих приятных и не очень переживаний Ростику, как
глоток спасительного кислорода, был необходим кто-то, с кем он мог бы просто
поговорить на равных. В таких случаях он шел на аэродром. Но последнюю
неделю ни Кима, ни других знакомых пилотов, как правило, не бывало, они
обретались в разгоне, вернее, в "разлете" - крутились на периферии
обживаемой человечеством зоны, работали, создавали пригодную для обитания
среду.

А новых пилотов, набранных в самое последнее время, которых одноногий
Серегин дрессировал день и ночь, Ростик не знал. И говорить с ними было
ему... гм... затруднительно. Этот молодняк, иным из которых было всего-то
лет по пятнадцать, - непонятно было, как они тяжеленные блины на гравилетах
ворочают, - разговаривал с Ростом, вытягиваясь чуть не в струнку.

Потому Рост сегодня никуда не пошел, а отправился домой. Проходя мимо
университета, он вздумал заскочить в библиотеку, чтобы взять не очень
мудреную книгу. Но в последнее время его попытки почитать что-либо
оканчивались плачевно. Иногда его хватало просмотреть десяток страниц, но
лишь затем, чтобы понять - эта книга в Полдневье совершенно бесполезна, И
нет тут уже такой науки, а следовательно, не нужна и методика изложения, и
даже мышление в предложенном направлении представляется бессмысленным. Тогда
книга выпадала из его рук, и Рост принимался за что-нибудь простое и
известное - например, носил воду в бак на душе.

Вспомнив эту книжную муку, Ростик и в библиотеку не зашел, тем более что
Рая Кошеварова, также ввиду большого срока собственного интересного
положения, на работе уже не появлялась, а сидела дома и готовила
пеленки-распашонки, что в Полдневье было, по словам Любани, заботой немалой.
Разумеется, Рая - добрая душа - готовилась уделить часть своих трудов и
подруге. То есть ее будущему детенышу... Ну, в общем, тому, что...,
Бессмысленно улыбаясь, Ростик так и дошел до дома, ни о чей толком не
соображая.

Помимо намерений, дом, в котором он вырос и который принялся потихоньку
перестраивать в соответствии с новыми технологиями зеленокожих, все больше
становился похож на жилище широв - неприступное и надежное, глухое и
одновременно удобное, массивное, но и подъемное в строительстве силами даже
одного человека. Полюбовавшись на дом, такой знакомый, а теперь такой...
странноватый, обозрев всю Октябрьскую, знаменитую лавочку под липой, которая
потихоньку сбросила большую часть листьев, готовясь к зиме, он пошел
готовить ужин.

А вот ужин удался на славу. Но Любаня, едва переступив порог, заявила,
что не сможет съесть ни крошки, если он не разотрет ей ноги. Ростик с
готовностью принялся за дело, про себя удивляясь, как это его стройная и
вполне спортивная женушка вдруг да не способна носить всего-то лишних пять -
семь килограммов. Но вот - не могла. И вид распухших ног, отяжелевших и
набрякших мускулов, которые еще с год назад могли без труда крутить педали
велосипеда километров восемьдесят или танцевать полдня без остановки,
подтверждал это.

Потом Ростик подал ей еду в кресло, а когда она чуть-чуть отдохнула,
проводил в душ и обратно. Он кружил над ней, как какая-нибудь здоровая и не