Чтение 58–й страницы книги ~Искушение Фраги~

- Не надо. Мать, говоришь, его?.. Знаю, что не он, но не выпущу.

- Как не выпустишь? - мать привалилась спиной к стене. Опешила.

Следователь встал - не резко так, и сказал:

- Давай по порядку. Твой сын знал, что брат укрывает? Знал. Ты не знала?
Знала. И что вы сделали? Сообщили? Предотвратили? Вот и расхлебывайте сами
свое дерьмо. Я не собираюсь. Пускай теперь сидит, раз взяли. Ясненько?

Мать подалась вперед. Она поняла только одно: этот с белыми ресницами
хочет отобрать у нее обоих сыновей и возненавидела его так, что если бы можно
было изрезать его на мелкие кусочки тяжелыми портновскими ножницами - изрезала
бы.

- Не имеете права держать.

Следователь удовлетворенно кивнул. Видно, не первый раз слышал.

- Жаловаться будешь, мать?

- Буду.

- Давай жалуйся, чего встала? Сейчас и жалуйся! - белесый услужливо
подвинул звякнувший телефон. - Вот и номера: прокуратура, суд... Да только...

В руках следователя появилась папка из серого картона. Новая и совсем
тонкая. Папка открылась, и картонная серость на столе удвоилась.

- Вот смотри... Имеется свидетельство, что он - младший твой - принимал от
последственного Рубахина Н.В., 1971 г.р., телевизор "Сони", диагональ
пятнадцать, серийный номер такой-то... для передачи брату, имея ясное
представление о криминальном происхождении телевизора. Подпись твоего сына -
вот она - подтверждает факт...

Воробей в матери ожил, как всегда в минуты волнения. Два полпрыжка к
столу, полпрыжка назад. Схватить бумагу, порвать... Нельзя.

- Да как же... он же разве...

Следователь хлопнул ладонью по столешнице. Несильно хлопнул, но
отработанно. Телефон звякнул. Мать вздрогнула.

- Короче, слушай, мать: больше повторять не буду. Не в игрушки играем.
Сдашь старшего - получишь младшего. Не сдашь - будет сидеть дальше. Парень
податливый - много накрутить можно. Да не только накрутить - сама думай.

Каким внутренним чутьем мать просекла, что кричать бесполезно, плакать
тоже. Следователь был не страшный, но внутренне собранный, тяжелый.
Человек-ядерцо.

- Дома не ночует, не звонит. Вот и вчера заходил ваш товарищ, -
запричитала она.

- Врешь, мать. Ну ври... Только там ври, в коридоре.

Следователь кивнул матери на дверь, сел и стал писать.

Тогда мать быстро, неумело, опустилась на колени и стала кланяться. Зачем?
Сама не знала. Только поняла вдруг, что стоит на коленях. И сама в глубине
удивилась: откуда взялись эти поклоны, ведь в церковь-то сроду не ходила.

Следователь коротко посмотрел и отвернулся. Видно, и к этому привык. Мать
стала плакать, потом спросила:

- А сколько сидеть-то?

Это был уже торг. Почти сговор. Сговор двоих во имя третьего предать
четвертого.

- Так... - следователь деловито заглянул в папку. - У него уже три есть.
Условно. Ну еще четыре дадут, за рецедив. Считай, мать: семь, но по факту лет
пять. При хорошем поведении года четыре. И если сам придет - тоже зачтется.

Белесые ресницы пытливо моргали. Они ждали, очень довольные собой. И мать
это поняла.

- Значит, сына тебе привести, говоришь? Зачтется, говоришь, да?

- Зачтется, мать, зачтется.

Она шагнула к столу, откинулась и неумело плюнула. Плевок упал почти
отвесно, попав между папкой и телефоном. Потом мать повернулась и вышла.

Следователь схватился было за трубку, но передумал. Вместо этого вытащил
из корзины скомканный лист и аккуратно, начиная от краев, вытер плевок. Потом
взял еще один лист и промокнул насухо, пока не остался доволен.

* * *

Через два дня мать вновь пришла к следователю, за рукав, почти насильно,
волоча за собой старшего. Нашла у того плосколицего.

- На, жри мясо! На!

Младшего брата выпустили сразу, как посадили старшего. Гришка несколько
дней пролежал на диване носом в подушку, а потом отлежался и стал жить дальше.
Мать тоже живет дальше: все так же прыгает воробьем. Вот только пирожки у нее
пригорают, чего раньше не было - ну да это мало ли почему может быть. Ну да
сколько веток не ломай - всякая по-своему треснет.

Старший сидит пока в городе. Мать ходит к нему часто: навещает, носит
передачи. Писем Гошка почти не пишет, а если пишет, то с жалобами и просьбами
присылать шерстяные носки и сигареты. Говорит: на них все остальное можно
выменять. Ему виднее.

Дмитрий Емец

Добрынюшка Никитич млад

ПРОЕЗДОЧКА БОГАТЫРСКАЯ

кибербылина

ЗАЧИН

Из-под белой березы кудреватыя,

Из-под чугунного креста Леванидова,

Шли выбегали четыре тура златорогие,

И шли они бежали мимо славного Киева-града,

И видели они над Киевом чудным-чудно,

И видели над Киевом дивным-дивно:

По той стене городовой

Ходит гуляет душа красная девица,

Во руках держит Божью книгу Евангелие,

Сколько не читает, а вдвое плачет.

Побежали туры прочь от Киева,

Встретили они турицу, родную матушку,

Встретили они турицу, порадовалися:

"Здравствуй, турица родная матушка!" -

"Здравствуйте, туры, малы деточки!

Где вы ходили, где вы бегали?" -

"Шли мы мимо славного города Киева,

Мимо стены городовой,

Видели мы над Киевом чудным-чудно,

Видели мы над Киевом дивным-дивно:

По той стене городовой

Ходит гуляет душа красная девица,

Во руках держит Божью книгу Евангелие,

Сколько не читает, а вдвое плачет."

Говорит тут турица, родна матушка:

"Уж вы глупые, туры златорогие!

Ничего вы, деточки, не знаете:

Не душа красна девица гуляла по стене,

А ходила та Мать Пресвята Богородица,

А плакала стена мать городовая,

По той по угрозе великой -

Нависнут над Русью тучи черные,

Поднимутся на Русь народы иноземные,

Поднимутся тьмою-тьмущей, бесчисленной.

Захотят они полонить землю русскую,

Церкви Божии православные до камней срыть,

Книги священные во грязи стоптать,

Чудны образы-иконы на поплав воды пустить,

Станут сиротить они роботят малых,

Уводить к себе полоны великие..."

Спрашивают мать туры златорогие:

"Ты скажи нам, мудрая наша матушка,

Будет ли русской земле спасение?"

Говорит турица таковы слова:

"Испокон веков стояла Русь на двух столбах.

Первый столб - душа русская,

Второй столб - силы богатырские.

Коль рухнут те столбы, тут и Руси не жить,

Коль устоят - и Русь матушка стоять будет, не пошатнется..."

ДОБРЫНЯ

По чаще глухой, по бронзовой, среди стволов чугунных ехал могучий русский
богатырь Добрыня Никитич млад. Конь под ним железный, подковки у коня
кремниевые, гвоздики на подковках титановые, седло под витязем кобальтовое на
двенадцати подпругах, тринадцатая не ради красы, а ради крепости богатырской;
глаза у коня - линзы драгоценные, из рубина выточенные. Сам Добрыня Никитич
богатырь не простой - тело у него стальное, в трех кузнях кованное, в печи
огненной закаленное, кудри у Добрынюшки серебрянные, кольчуга на нем
молибденовая, нагрудничек - вольфрамовый, шлем - с шишаком никелевым. Едет
Добрыня посвистывает, коня своего по крупу похлопывает, вспоминает он матушку
родную, что оставил он в Рязани купеческой.