которую он пока скрывал не только от Корлиса, но и от Инты. Сделать это
было непросто и не потому лишь, что их жизнь протекала на глазах друг у
друга, но и в силу его прямого характера.
Кей не был болтлив, его даже считали молчуном: он знал цену словам и не
разбрасывался ими. Но не был и скрытен. Прежде ему не приходилось скрывать
что-либо: на Базе тайн не существовало, в них не возникало нужды.
А сейчас, по крайней мере, две причины заставляли Кея хранить тайну. Одна
заключалась в Корлисе. Ученый и без того болезненно переживал кажущееся или
действительное интеллектуальное превосходство бывшего космокурьера. Можно
было, конечно, посвятить его в суть электронного подсознания, привлечь к
эксперименту, однако Кей не знал, выдержит ли психика Корлиса такую
сверхнагрузку. В себе же он был уверен.
Другая причина - не хотелось тревожить Инту, которая ждала второго ребенка.
Думая об этом, Кей испытывал острое беспокойство: из ума не шел рассказ
Сарпа. А вдруг и у них родится уродец?
Сама же Инта сохраняла спокойствие, со стороны казавшееся безмятежным.
- Все будет хорошо! - уверяла она мужа. - Говорю тебе это как врач.
Наблюдаю за собой и вижу: нормально!
Кей внутренне улыбался, слыша из уст Инты свое излюбленное словечко: как
много все-таки они переняли друг у друга!
Между тем Инта просто оберегала покой Кея. Она легко - даже слишком легко!
- переносила беременность, но плод развивался с необычной быстротой. До
родов, судя по срокам, было еще далеко, казалось же, что они начнутся
завтра. Однако завтра наступало, а плод продолжал расти.
Инта уже ловила на себе обеспокоенный взгляд Корлиса, а Кей по-прежнему
ничего не замечал.
Перестройка его мышления происходила отнюдь не гладко. При всем
самообладании бывшего космокурьера первые подключения к электронному
подсознанию вызывали у него шок. Как в далекие, уже подернутые патиной
забывания дни, когда он впервые очутился в открытом космосе один на один со
звездами, возникало тягостное ощущение собственной ничтожности,
незащищенности перед могуществом мироздания. Но тоже как тогда ущербное
чувство постепенно уступало место осознанию своей силы, питаемому гордостью
за человеческий разум, осмелившийся противопоставить себя этому слепому, а
следовательно, преодолимому могуществу.
Теперь Кей мог общаться с "призраками" не в обычном для человека, а в
неизмеримо ускоренном темпе, и не на своем, а на их, так же несоизмеримо
возросшем, интеллектуальном уровне.
Он не сразу понял, что в этом общении уже не употребляет слов и
воспринимает тоже не слова, а мысленные образы, которые, примыкая друг к
другу, как модули строящегося здания, создают в мозгу исчерпывающую
ясность.
Кей чувствовал, что "призраки" бережно, словно за руку, ведут его по
ступеням интеллектуального развития. И с каждой следующей ступенью мышление
раскрепощается, обретает все большую свободу.
Давно уже он не испытывал к "призракам" неприязни. Ныне же, оставаясь живым
человеком, одновременно чувствовал себя одним из них. Отключив блок
электронного подсознания, оказывался прежним Кеем, таким же, как Инта или
Корлис, а присоединив его к мозгу, превращался в "призрака". И это
последнее состояние день ото дня становилось для него все более
привлекательным.
Он стал замечать, что медлительность разговора с другими людьми, даже столь
дорогими ему, как Инта и Корлис, вызывает раздражение. И сам Кей в
естественном своем состоянии казался себе тугодумом, с трудом ворочающим
жернова слов. Ведь слова, которыми обмениваются люди, стремясь выразить
мысль, невероятно ленивые я далеко не всегда добросовестные посредники...
Мысль несет в себе первичную информацию, а слово упрямо трансформирует ее
из совершенной формы в несовершенную, вторичную. И сколько потерь при этом
происходит, сколько возникает недоразумений. Извращая мысль, слово ранит, и
добро невольно становится злом...
Число слов в самом совершенном языке ограничено, мыслям же нет предела.
Подменяя мысли словесным "эквивалентом", человек обедняет их,
приспосабливает к скудному словарному запасу, надуманным грамматическим
правилам.
Кей был уверен, что рано или поздно человечество перерастет языковой
барьер. Люди избавятся от слов, перейдут, подобно "призракам", от речевого
общения к мысленному. И это, как никогда, сблизит их, послужит
взаимопониманию.
Если бы научились мыслеобщению раньше, то не существовало бы множества
различных языков, разобщенных культур, раскола. Не было бы лжи, измен и, в
конечном счете, постигшей Гему катастрофы.
Но было! Приходится все начинать заново, и в это есть единственный плюс:
строить с нуля проще, чем перестраивать устоявшееся веками...
... Кей опустился а кресло и надел на голову шлем с датчиками. В
поликристаллической пленке, устилавшей внутреннюю поверхность шлема, их
были миллиарды, и каждому такому микродатчику соответствовал нейрон мозга.
Связь между ними осуществлялась с помощью биоэлектрической индукции.
Нелегко было поверить объяснениям Сарпа, что зондаж мозга вовсе не требует
нейрохирургического вмешательства, вживления в нежную мозговую ткань
множества электродов, как делали когда-то при лечении психических
заболеваний. Но по примеру других гениальных решений биоиндукционная связь
оказалась простой и в замысле своем поразительно изящной.
Одно лишь не нравилось Кею. Вернее, вначале не нравилось. Простота идеи
сочеталась со сложностью и громоздкостью реализующей ее аппаратуры.
Аппаратура привязывала к помещению, где была смонтирована.
Все эти разновеликие стойки с бессчетными блоками и субблоками, в каждом из
которых таились миллионы, а то и миллиарды многокомпонентных микросхем, не
позволяли распоряжаться телом. И пока Кей пребывал в состоянии "призрака",
оно оставалось узником, накрепко запертым в четырех стенах.
Впрочем, это не мешало Кею-"призраку" свободно перемещаться в пространстве,
причем с быстротой мысли. Лишаясь на время плоти, он получал взамен
энергетические возможности пространственно локализованного поля.
Скромная идея электронного подсознания, вызвавшая, однако, изумление Сарпа,
превратилась с его помощью в грандиозный замысел. Высказывая ее, Кей
представить не мог, во что она вырастет. Открылся принципиально новый путь
в развитии человечества. Исчезла пропасть, разделявшая людей и "призраков".
Сама мысль о бессмертии, вызывавшая столь резкий протест со стороны Кея,
приобрела иное толкование: не существующая в безвременье тень человека, а
его продленная творческая жизнь - вот над чем следовало задуматься!
... Внутренне собравшись, Кей включил питание. Превращаясь в "призрака", он
всякий раз испытывал сложное, в первый момент неприятное чувство. Тело
деревенело, теряло чувствительность, переставало слушаться. Казалось, его
разбивал паралич. И Кея охватывал страх: а вдруг это навсегда?
Затем возникало чувство иной, не мышечной силы, независимости от ставшего
чужим тела. Сознание, и до того казавшееся ясным, прояснялось настолько,
что появлялась мысль: каким же тупицей я был минуту назад!
И вот уже заново рождался по-настоящему великий человек, способный на
равных общаться с природой, не покорять ее, а вести с ней мудрый и
продуктивный диалог.
... Кей еще долго будет присматриваться к этому новому человеку, к себе,
прежде чем решится позвать за собой Корлиса, все возрождающееся
человечество...
3. Поединок с роботом
В один из дней Игина вызвал по информу Председатель.
- Вы работаете на износ. Нельзя так!
- Иначе не умею, - ответил Игин.
Березин Федор
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Маккэфри Энн