ее, но мертвеющая на глазах его сила жизни - та сила, что отделяет все живые
существа от неживых, заставила волчонка делать то, что делал бы он, увидев
открытую рану. Приблизившись, он лег и стал вылизывать огненное темя, как бы
лизал раскаленную сковородку, однако боль черным потоком устремилась ей в
затылок и спину, отчего самка выгнулась дугой и закричала. Тогда волчонок
разорвал куртку, блузку и принялся зализывать позвоночник. Через несколько
минут унял крик боли, однако она продолжала корчиться, ворочать головой и
мешать ему. Волчонок отскочил, слегка присел, будто перед броском, и зарычал,
сам того не ведая, какую силу вкладывает в этот рык. Кажется, на короткий миг
сотряслось пространство, замолкли птицы, перестали звенеть комары и разом
оборвался бесконечный стрекот кузнечиков.
конвульсивные движения ее становились слабее, короче, напоминая всхлипы
наплакавшегося человека, и скоро вообще стихли. Тело, наконец, расслабилось,
растеклось, и лишь мелко подрагивали кисти рук.
задышала ровно и лишь чуть-чуть постанывала от остывающей боли; волчонок же,
вылизав огонь с головы и позвоночника, принялся за лицо, потом руки и в
последнюю очередь вылизал ступни ног, стащив зубами туфли. Над спящей самкой
забрезжил розоватый свет, словно от невидимой, скрытой тучами зари. И только
после этого, широко разинув пасть и вывалив язык, как запаленный долгим бегом
зверь, он пошел на реку и в несколько приемов долго пил и срыгивал воду, лежа
на сыром песке- так, словно отравился ядом.
откуда в прошлый раз начинал поиск, и только забежав с другой стороны, к другим
дверям, и переполошив гончих щенков за нею, порыскал вдоль тропинки, наконец
почуял настоящий след. Он уже был староватым, плохо уловимым, иногда терялся,
забитый пахучими травами" и вел по бездорожью к сетчатому забору. В лесу, где
было меньше ветра и более застойный воздух, след оказался ярче, и волчонок
потрусил рысью, не поднимая головы. Мало того, убегающая самка в некоторых
местах хваталась за кустарник или высокую траву, оставляя мазки крови и острый,
знакомый запах. Через некоторое время он "вошел" в след, изучил всякие его
проявления и теперь ориентировался на разные составляющие. Он почти отключился
от других запахов, однако ему все время мешал след кормящего человека,
путающийся за следом самки, слишком знакомый, привычный и потому сбивающий с
толку.
дороге, где на искомую, еще довольно слабую нить наложилось много следов более
свежих, в том числе и вожака - целый жгут тянулся по дорожному просвету до
самой реки. И здесь все рассыпалось, разлетелось по сторонам, волчонок
заметался, вынюхивая береговую кромку: несколько человек до него точно так же
рыскали вдоль воды. Трижды он обернулся по большому кругу, распутывая
хаотический клубок запахов, пока снова не перехватил след самки на торчащих из
берега бревнах.
на другом берегу, отряхнулся и сразу же бросился искать выходной след. Между
тем начало смеркаться, что ему не мешало, а напротив, спадающая жара меньше
раздражала ноздри. И только он подхватил разреженную, прерывистую нить, как
услышал далекие голоса и молчаливое приближение собак, бегущих впереди. От них
исходили усталость и недовольство, притупляющие чутье, и все-таки волчонок
свернул с дороги в лес и затаился. Две гончих пробежали рядом, ухо в ухо. и
скоро исчезли в траве. Они стремились к воде, дышали тяжело, запа-ленно;
казалось, им сейчас ни до чего нет дела, но он ощутил опасность. Выслушав
пространство, он пересчитал идущих людей, сделал стремительный рывок вперед,
обошел и выскочил на дорогу, дабы заслониться от собак их же хозяевами. И через
мгновение услышал тревожное повизгивание: гончие взяли его след на берегу.
никогда ее не видел, а лишь слышал лай в вольере. Его кормилица Гейша,
привыкшая к волчьему запаху, давно потеряла осторожность и потому устремилась
по следу, изредка взлаивая; кобель же, огрузший за лето от малоподвижности и
плохо вылинявший, затрубил с дороги, но в лес не сунулся. Люди закричали,
отзывая собак, остановились, но Гейша пролетела лесом мимо, и поймали только
кобеля, который особой прыти не проявлял и сдался. Волчонок мчался изо всех
сил, делая высокие прыжки в траве, чтобы осмотреться, и на какой-то миг
полностью сосредоточился на преследующей его кормилице. Он бы не смог на
длинной дистанции оторваться от гончей и потому выкладывался, чтобы отвести ее
подальше от людей и там объявиться Гейше.
волчонок на всем скаку вылетел ему под ноги. Человек отпрыгнул в сторону и не
испугался, сорвал ружье и закричал:
Волчонок тотчас же спрыгнул с дороги в канаву, пробежал ею немного, продираясь
сквозь заросли у самой земли, и резко повернул вглубь леса. А кормилица,
вдохновленная выстрелом, завизжала еще азартнее, затрубил спущенный с поводка
кобель. Люди заорали, ринулись на голоса собак, но запутались в густом
придорожном малиннике. Но тот, что стрелял, уже прорвался и летел скачками,
криком увлекая остальных.
оттуда наперехват несся расхрабрившийся кобель. Охотники же затаились, замерли,
рассчитывая встретить его внезапно, когда собаки выгонят на засады, но они были
так близко и так предались азарту добычи, что не волны - поток агрессивной
энергии фиолетовыми сполохами плыл и кружил по лесу. Они могли сидеть и того
тише, и ветерок был им на руку, однако охотничий азарт - самое древнее и самое
сильное чувство из всех, которые испытывает хищник.
паре. И тогда волчонок развернулся к собаке и встал. Увлеченная гоном, она
поздно заметила его и, резко останавившись, пробуравила лапами мягкую лесную
землю, срывая мох.
лобастую, вислоухую голову. Волчонок прыгнул ей навстречу и сходу сунулся под
брюхо, так что ввел в еще большее замешательство. Материнская память,
замешанная на страхе и неимоверной тяге к своему прапредку, сдавила ее волю
крепче, чем ошейник. У собаки давно присохло молоко, но повинуясь
бессознательному чувству, она легла на бок и откинула заднюю ногу, подставляя
вымя. Волчонок еще помнил вкус ее молока и это наслаждение: на короткий миг
припасть к сосцам и тянуть не пищу, а обволакивающую, согревающую и дающую силу
жизни энергию.
страшась, повернула к нему голову и стала вылизывать за ушами.
сразу же замолк, будто подавился. Он запалился от бега и должен был бы часто и
быстро дышать, вентилируя легкие, - не дышал, хотя язык вывалился длиннее, чем
ухо. Он оторопел еще больше, чем Гейша, ибо в его собачье сознание подобное не
укладывалось. Минуты две стояла полная тишина: охотники слушали собачьи голоса,
собаки лишились их, каждая по своей причине. Наконец, кобель сделал вперед пару
шагов и задышал, что не понравилось волчонку; скосив глаз и не отпуская сосца,
он зарычал. Гончак встряхнул головой, возмутился и залаял, отчего теперь на
него ощерилась и кормилица. Этого он уже вынести не мог - с точки зрения
собаки, налицо был сговор с противником, яростным, непримиримым и смертельным
врагом, откровенное предательство, измена хозяину. Кобель запрыгал возле них,
затрубил, и сейчас же за его спиной послышались голоса, тяжелый бег и хруст
пересохшего от жары лесного подстила.
вырвав сосок из пасти звереныша и с материнской яростью бросилась на кобеля.
Еще через несколько секунд они уже крутились и катались клубком. Тем временем
волчонок отбежал на несколько сажен, забрался под ель и лег. Прибежавшие люди
кинулись растаскивать гончаков, тянули их за хвосты, орали, пинали обоих и, с
горем пополам расцепив, взяли на поводки. Но и тогда кормилица улучила момент и
коварно, без прелюдий, снова кинулась на кобеля. И когда охотники, наконец,
окончательно развели собак в разные стороны, сами чуть не сцепились, поскольку
обвиняли того, который стрелял, а он оправдывался и кричал:
переярок! Чуть, падла, меж ног не заскочил!
на дорогу, где простывал на ветру след человеческой самки, из-за которой и
происходил весь сыр-бор...
растоптать, растереть в порошок, и это бы даже выглядело естественно, если
"Горгона" отслеживала его по другой камере, однако на такое поведение и был
расчет: ввести его в неистовство, демонстрируя полный контроль.
деревьях, в беседке-курилке, в родительском доме чуть ли не в каждом углу, а в
святом месте, на повети, где находилось правило, в запертом, без окон и,
казалось бы, недоступном помещении, Ражный насчитал четыре сильных источника
излучения энергии. Охранная фирма дело свое знала, работала чисто и незримо -
наверняка воспользовались вчерашним вечером, когда Ражный плавал на моторке
искать Каймака- и одновременно допускала явную небрежность, словно заранее
сдавая часть дорогушей аппаратуры в руки того, за кем наблюдала. У въездных
ворот камеру установили на низкорослой, уродливой липе, так что Ражный спокойно
достал рукой, а одну, верно, дающую общий план, затащили на один из отростков
старой березы и довольно объемный блок питания никак не замаскировали, так что
он качался и поблескивал на солнце. А на повети электронику скрыли тщательно -
при самом внимательном осмотре найти ничего не удалось. Поджаров и в самом деле
долго и пристально изучал его образ жизни и уровень знаний, касаемых
Дальский Алекс
Василенко Иван
Куликов Роман
Семенова Мария
Перумов Ник
Сертаков Виталий