стихии, которая и есть суть его врага. Весь мир был Ричардом. ?Я заставлю
тебя заплатить за это, приятель Джерри?. Где-то на улице выше их дома с
ревом включился мотор автомобиля; Джерри съежился, сознавая, что силуэтом
выделяется на фоне окна. Визжа шинами, автомобиль промчался мимо - какие-то
мальчишки, никого: выстрела не последовало. Джерри улыбнулся. ?Ты малый
потрясающий. Потрясающе жестокий?. До сих пор его никто еще не ненавидел. Не
любили, не считались с ним, но никто не ненавидел; а это, оказывается,
помогает чувствовать себя живым. ?Смотрика, Салли-О, верно, из Иисуса Христа
получилась хорошая ногтечистка?? Глядя сквозь черное, мутно отсвечивавшее
стекло, - стекло, похожее на холодную оболочку его разума, - Джерри
порадовался, что нанес своему врагу - мраку неизлечимую рану. Кинжалом своей
плоти он заставил умолкнуть насмешников. Иисус был отомщен.
V. ВАЙОМИНГ
негнущихся ногах по гулким стальным ступеням, и Джерри, вдохнув всей грудью
воздух, понял, что он - дома: непередаваемый воздух Запада, казалось, навеки
освободил его легкие от угрозы удушья. В порыве признательности он поспешно
обернулся, чтобы проверить, ощутила ли и Салли эту благодать, - она
спускалась за ним следом, держа обоих мальчиков за руки, тогда как он нес
Теодору и выданный авиакомпанией большой пластиковый мешок, набитый
игрушками и книжками. При виде Салли на душе снова - как всегда - стало
радостно. На ней был полотняный костюм в тонкую полоску, с рукавами,
доходившими до половины ее длинных, покрытых пушком, рук, поперечные
складки, образовавшиеся спереди на юбке от долгого сидения, подчеркивали
красоту ее широких бедер. Она улыбнулась и сказала:
голубизне, припудренной и строгой, кипели, кипели грозовые тучи, снизу
прозрачные, а выше - белые, такие исконно, девственно белые, что глаз
невольно окружал их черной каймой, увеличивавшей их массу. По форме они были
самые разные, но не тяжелые и не насыщенные дождем, - достаточно появиться в
воздухе малейшему дуновению, малейшей перемене, казалось Джерри, и они
рассеются.
пятнах; в прозрачном воздухе далекие пики казались совсем близкими и в то же
время необитаемыми, ненастоящими, как внезапно прыгающий на тебя пейзаж с
укороченной перспективой, если смотреть на него в телескоп. В рыжеватых
просторах, где-то на полпути к горам, бежала одинокая, видимо, невзнузданная
лошадь без всадника, а череда деревьев - скорее всего тополей - возвещала
близость воды. Долина была устлана свежим, серебристым, изысканно-зеленым
ковром - должно быть, полынь, подумал Джерри. Созвездие камней вдали
превратилось в отару овец. На переднем плане были озера, поле для гольфа,
красный форт. А как раз под ними кричаще-черной страницей лежал макадам
аэродрома, испещренный полосами и нефтяными пятнами, цифрами, стрелами и
разноцветными крышками закопанных в землю резервуаров - всеми этими знаками
сложного языка, которым пользуется во всем мире раса близоруких гигантов.
Став на твердую землю, Джерри поднял глаза и сказал:
совсем свободным?
шагнула вперед. Она устала. Бобби и Теодору тошнило, пока они летели над
шахматной доской центральных штатов. Наверное, потому, что Бобби больше всех
похож на отца, Джерри обнаружил, что подыгрывает ему, - то ли стремясь
преодолеть инстинктивную неприязнь, то ли желая умиротворить мерзкую
властность, которую он чувствовал в Ричарде. И сейчас он обратился к
мальчику:
кока-колы в аэропорту.
вменил себе в обязанность быть буфером между братом и отчимом, отвлекая их
от мертвой схватки, которую им вечно предстоит вести.
и было, потому что даже механики на аэродроме и те носили десятигаллоновые
шляпы.
труппа ждет самолета на Нью-Йорк - все в узких джинсах от Леви, сапогах в
гармошку, распахнутых жилетах, крученых шнурках на шее. Но нет, то были
обычные люди, запрограммированные и подогнанные под костюм, который в свою
очередь подогнан под местную природу. Взглядом, отточенным непогодой до
жестокой скуки, бесцветными глазами, из которых небо вытянуло всю краску,
ковбои изучали Салли, ее ситцевую красоту. Джерри легонько обнял ее за
талию, демонстрируя свое право и отклоняя подозрение в импотентности: ему
казалось, всем и каждому ясно, что все трое детей - не его. Салли вздрогнула
от его прикосновения, повернулась с застывшим от испуга взглядом и резко
сказала:
виноградная содовая.
фонтанчика. Это у него от рвоты раздражено горло.
стремится перетянуть на свою сторону этого мальчика, оторвать его от матери,
которая слишком с ним крута. Он почувствовал, что начинают возникать
ситуаций, над которыми ему и в голову не приходило задуматься; внезапно все,
даже получение багажа, - а ведь это был, несомненно, их багаж, - показалось
ему необычайно сложным, хуже того - непорядочным, нечестивым, вызывавшим
чувство клаустрофобии. Он явно переоценил себя. Собрать разбросанные вещи,
вывести их всех из аэровокзала на улицу представлялось ему поистине
невозможным.
громкоговорителей и шарканье спешащих пассажиров девочка опустилась на пол и
заплакала. - Твой новый папа решит, что ты очень несчастна.
такси, дух приключения - повеление рисковать, завещанное нам Священным
писанием, - объединил их вновь. Бобби сел с шофером; Джерри, Салли и двое
младших детишек разместились сзади. Машину - вместительный старый ?понтиак?
- вел индеец. Голос у него, когда он спросил, куда ехать, был низкий, и он
тщательно произносил слова, словно выкапывал их из земли или мысленно
переводил на английский с какого-то более древнего языка. Бобби, как
зачарованный, уставился на блестящие черные волосы, пергаментную щеку и
амулет из бусинок на зеркальце заднего обзора, и Джерри почувствовал
облегчение от того, что ему удалось на какое-то время умиротворить этого
сложного ребенка - его новую совесть. Дорога, которая сразу за аэропортом
пошла по голым окраинам, где то и дело приходилось снижать скорость и
останавливаться на перекрестках, вывела их на просторы долины, и к Джерри
вернулось первое впечатление шири и благодати. Воскрешая познания,
почерпнутые из путеводителей, он наугад определял буйволову траву, маттиолы
и колокольчики; между пучками полыни были гладкие проплешины, где ничто не
желало расти. Чтобы не наслаждаться таким счастьем одному, он протянул руку
за спинами детей и переплел свои пальцы с пальцами Салли. А она остекленело
глядела на однообразный пейзаж. Ее рука на ощупь была твердой и напряженной
- рукою труженицы, что ему нравилось. Хотя она ответила на его застенчивое
пожатие, которым он давал понять, что готов оберегать ее, в уголке ее рта
появилась горькая складка, словно она сожалела, что уже не может по своей
воле дарить ему то, что им завоевано и принадлежит по праву. И будто капнули
ядом. Самый воздух изменился - чуть-чуть, но достаточно, чтобы нарушить
хрупкое равновесие их обоюдной иллюзии. Запах полыни усилился; такси поехало
быстрее; светло-зеленые побеги замелькали с такой стремительностью, что
казались голубыми. Голова индейца, как изваяние, вырисовывалась на свету.
Детские головки словно застыли изящными черными силуэтами; Джерри
произнес: ?Эй??, и Салли не ответила; пустыня вокруг них - и они вместе с
нею - испарилась, исчезла, ее никогда и не было.
***
сверкающее Средиземное море прыгнуло на них: пилот совершил серьезную
ошибку. В самый последний момент, словно карта, вытянутая со дна колоды, под
ними все же открылась земля; колеса самолета ударились так, что затрещали
шасси; все закачалось, моторы яростно взревели: они приземлились. Чарли
рассмеялся. Маленькие, крытые черепицей домики Лазурного берега потянулись
мимо, точно игрушки на веревочке, пока самолет подруливал к стоянке.
Надпись ?АТТАСНЕZ VOS CEINTURES? погасла, затем
погасло ?DEFENSE DE FUMER? . Они схватили свои
Василенко Иван
Каргалов Вадим
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Рыбаков Вячеслав