падавшего за церковь солнца. Очевидно к вечерне в церковь шли люди. Вера
смотрела на них и думала: счастливы ли они, ну вот та дама, что идет под
руку с мужчиной в кепи? Он ее крепко держит, что-то говорит. Вера старалась
скрыть, как завидует встречным на улице, по виду счастливым людям.
необычайным чувством и настанет момент, она отдаст себя всю этому чувству,
будет держать в руках свое счастье и счастье любимого единственного
человека. Этот момент, казалось, наступил, когда в квартиру к ним вошел
Савинков. Вера шла навстречу любви, но в любовь вплелась странная темнота, в
которой не выговаривалось настоящее, темнота ширилась и покрыла все чувство.
Пришли дети, страхи, боязни, горе, одиночество, вся гордость, страсть были
растоптаны. А жизнь стала уходить. И вот Вера, словно вчера отворившая дверь
студенту Савинкову, выброшена и никому ненужна. Ведь жизнь не начиналась
еще, а уж кончилась и другой нет. Вера чувствовала в этих сумерках
безграничное отчаяние и рыдала.
В это утро Вера не узнала себя. Она прошла быстро в комнату, еще слыша
голоса Тани и Вити, которых уводила мадемуазель. Вера прошла, словно в
комнате забыла что-то важное. Но войдя, остановилась, сжала руки, потом
схватилась за голову и почувствовала жутко и остро необходимость порвать эту
невыносимую жизнь.
Вера заплакала, встал, уехал и не вернулся на ночь.
расстегнула платье. От внезапного узнания, что она действительно уйдет,
стулья с гнутыми ручками-головами львов, которые вместе выбирали,
темно-красные портьеры, кресла, зеркала, все показалось сразу чуждым, словно
Вера вошла в незнакомую квартиру.
чувств. Словно руки, ноги, вся она была в то же время не она. Вспомнилось:
когда пришла мебель, как распаковывали, развертывали бумагу, как смеялся
Борис. Вера, рыдая, упала на диван - "Боже мой, как любим, как любим, о, как
ненавижу я этот Париж, товарищей, всю эту революцию, разбившую мое счастье".
иным, сильным юностью. Все ушло, даже выражение лице стало жестоким и
надменным. И вот такой, неласковый, он приходил к ней, она отдавала ему
тело, а душа замирала от ужаса, голова была холодна и той любви, которой
хотела, не было, не было. "Я не виню", - шептала Вера, - "я сама ошиблась, я
ошиблась всей жизнью".
лицо и слова. Внутренне знала, как все будет.
день наступит. Но у него не было сил смотреть ей в лицо. Он боялся слез. Был
еще странный, почти необъяснимый стыд, который он скрывал даже от самого
себя. Разговор был короток, сух, поэтому мучителен.
чтоб у детей осталось к отцу чувство неприязни.
улыбнувшись. Вера пошла, чтоб не разрыдаться при нем. Он ждал с нетерпением,
когда она выйдет. И с удовлетворением слушал удалявшийся по коридору шелест
ее юбки.
была молчалива. Беспричинно часто со слезами целовала детей. Дети были
веселы, они хотели ехать. Пришедшая проститься мадемуазель, смеясь, лопотала
с ними. Четырехместное извозчичье ландо уж подъехало к дому. В последний раз
Вера, из ландо, взглянула на окна. В окнах никого не было. Вера, не в силах
сдерживаться, зарыдала. И дети не умели успокоить мать. Дети думали, что она
плачет оттого, что долго не увидит отца. Она же плакала потому, что не
увидит его никогда.
местом, вырисовывая героя и фон романа так: - "Мне скучно жить. Однозвучно
тянутся дни, недели, года. Сегодня, как завтра, и вчера, как сегодня. Тот же
молочный туман, те же серые будни. Та же любовь, та же смерть. Жизнь, как
тесная улица: дома, старые, низкие, плоские крыши, фабричные трубы.
полюбил Пьеретту. Он клянется в вечной любви. У Пьеретты жених. Хлопает
игрушечный пистолет, льется кровь - красный клюквенный сок. Визжит за сценой
шарманка. Занавес. Номер второй: - охота на человека. Он - в шляпе с
петушьим пером, адмирал швейцарского флота. Мы - в красных плащах и масках.
С нами Ринальдо ди Ринальдини. Нас ловят карабинеры. Не могут поймать. Снова
хлопает пистолет, визжит шарманка. Занавес. Номер третий. Вот Атос, Портос,
Арамис. На золоченых камзолах брызги вина. В руках - картонные шпаги. Они
пьют, целуют, потом иногда убивают. Кто смелее Атоса? Сильнее Портоса?
Лукавее Арамиса? Финал. Шарманка жужжит затейливый марш.
треуголки, за петушиные перья, швыряют в ящик. Нитки спутались. Где адмирал
Ринальдо, влюбленный Пьеро - кто разберет? Покойной ночи. До завтра.
Завтра тащат меня. На сцене карабинеры. Через неделю опять: адмирал, Пьеро,
Пьеретта. И льется кровь - красный клюквенный сок.
проще. Вертится скучная карусель. Люди, как мошки летят на огонь. В огне
погибают. Да и не все ли равно?
спасется бегством Пьеро. Приходите. Открыт балаган".
патриарх партии, каторжанин Осип Минор. Он несколько раз ударял тростью в
дверь. Он был возбужден. И так как дверь все молчала, Минор не отпускал еще
и ручки звонка упершейся в пасть львенка. Наконец он услышал шаги. На пороге
стоял Савинков.
история! - закричал Минор. - Чорт знает, что такое! - с порога заковылял
старыми ногами по паркету, блестя лысиной, вея седыми волосами -
Воз-му-ти-тель-ней-шая!
кабинет.
Да как же, сию минуту на рю Ломонд около библиотеки встречаю Бурцева, он с
места в карьер заявляет, а знаете говорит, Осип Соломонович, что один из
членов вашего ЦК агент полиции? Я глаза выпучил, он ничтоже сумняшеся так и
брякает: - все, говорит, материалы налицо, я обвиняю члена ЦК Азефа в
провокации!
проговорил Савинков, уставясь куда-то в пространство. Савинков не мог еще
освободиться от власти романа.
трещит по всему Парижу! Я его спрашиваю, позвольте, говорю, да хорошо ли вы
знаете роль Азефа в революционном движении? Начинаю рассказывать, а он
руками машет, я говорит это лучше вас знаю! Азеф платный чиновник генерала
Герасимова!
осмеливается? Я потребую немедленного удовлетворения.
над Бурцевым! Ведь слухи идут о члене ЦК! О руководителе Б. О.! Вы
понимаете, какую дезорганизацию это внесет??!!
ходившего с веревкой на шее, творца террора? Какая низость!
отделения, он не расстается с каким-то охранником Бакаем, ну, и этот
охранник ясно подослан, чтобы дискредитировать партию.
метался чей-то кричащий голос, а когда метанье оборвалось, Савинков
проговорил. - У меня Осип Соломонович, он рассказал тоже самое. Бурцев с ума
сошел и надо его вылечить... что?.. вот именно... послезавтра?.. прекрасно,
прощайте, Виктор Михайлович!
заявил, что выступит в прессе, если партия не назначит расследования. Это
чорт знает что, Бурцев маньяк!
адрес? - взволновался Минор.
отложив рукопись романа, сел за письмо Азефу.
Возмущены были решительно все. Но такого гнева, каким был полон Виктор
Чернов, ни у кого не было. Чернов стоял с потемневшими глазами, он был
решителен, словно сейчас пойдет за Азефа на распятие.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Браун Дэн
Якубенко Николай
Белогорский Евгений
Шилова Юлия