Чтение 58–й страницы книги ~Ближний берег Нила, или Воспитание чувств~

- Так, пустышка... Вот сестричка у нее - очень ничего себе. Трогательный
человечек. Но я сразу не обратил внимания, а потом уж было поздняк метаться!
- Назаров усмехнулся.

- Познакомишь?

- А специально знакомиться и не надо. У той же хозяйки проживать будешь.

- А ты?

- А я там уж месяц жирую. Еще неделька - и отчаливаю в порт приписки.

Коечка моя тебе по наследству перейдет. А пока на насесте покантуешься.

- Насест - это что такое? - осторожно спросил Нил.

- А это на чердаке, три жердочки между люком и кладовкой. - Заметив тень,
пробежавшую по лицу Нила, Назаров тут же добавил:

- Ты сразу-то не отказывайся, осмотрись сперва. Это знаешь какой дом?
Особенный, и люди в нем особенные...

- Максик, если что - мы в Тихой бухте, - прощебетала, проходя мимо их
столика, Лера. - Придешь?

- Попозже... Доброе утро, экселенц! - Бородатый мужчина степенно кивнул,
не замедляя хода. - Доброе утро, Ирочка, - произнес Назаров совсем другим
тоном.

- Доброе утро, - опустив глаза, чуть слышно ответила темноволосая девушка
и, тяжело опираясь на палку, заковыляла следом за сестрой и отцом. Внешность
ее не произвела на Нила сильного впечатления.

- А почему "экселенц"? - спросил он, проводив взглядом семейное трио.

- Князь Оболенский, - с насмешливой искоркой во взгляде ответил Назаров.

- В самом деле князь?

- В самом деле Оболенский. Насчет князя очень сомневаюсь, хотя сомнения
стараюсь держать при себе. Уважаемый Робеспьер Израилевич преподает научный
коммунизм в Алма-Атинской консерватории, а потому причисляет себя и к
аристократии, и к богеме. Ты еще услышишь, как он в поддатом виде читает
стихи великого князя Константина. Лера закончила ту же консерваторию, а Ира
перешла на четвертый курс. На рояле играет, как богиня... Ну что, двинули?

Максим взвалил на плечо Нилов рюкзак и развалистой морской походочкой
двинулся к выходу.

- Постой, я сам... - сказал Нил ему в спину.

- Ты инструмент несешь, - не оборачиваясь, ответил Назаров.

Они спустились по ступенькам и пошли в горку вдоль забора писательской
резервации.

- Максим, а почему ты отпуск на море проводишь? - на ходу спросил Нил. -
Не надоело?

- Море-то? Да я его только в отпуске и вижу.

- Да? А я решил, что ты моряк.

- В общем, решил вполне правильно... Штурманом ходил на траулерах. Такие,
амиго, места повидал - одни названия чего стоят! Сейшелы, Мадагаскар,
Нантакет, Брисбен, Кейптаун.

- А теперь-то что, романтика надоела? - Ну уж куси-куси, Нира-сан. По
своей воле я б ни за что на берег не списался. Меня, если хочешь знать, сам
Рауль Кастро уволил.

- Это какой Рауль? Брат Фиделя, что ли?

- Он самый, каброн карраховый. Фидель, ведь он так, вроде знамени, а
рулит там все больше Рауль... Короче, приходим мы в Гавану, а к нам на борт
все портовое начальство является. Кэп принимает их чин чином, пузырь рому
выкатывает - очень они там свой ром жалуют, только для местного населения он
исключительно по тархетам, бутылка в месяц, и хорош. Так что они
обрадовались страшно, сидят киряют. Кэп меня зовет, поддержи, дескать,
Максим Назарыч, компанию... Я и выпил-то грамм семьдесят от силы, и меня по
жаре не то чтобы развезло, а с тормозов скинуло. Схожу я, значит, на берег,
а душа-то приключений ищет.

Определенного свойства приключений - четыре месяца в море, из женского
полу на судне - одна кошка. В общем, понимаешь... А тут навстречу мулаточка
гребет.

Фигурка - во, маечка красная в обтяжку, роза алая в волосах. Улыбается
мне, подмигивает. Я подхожу. Что, говорит, сеньор, сеньориту хочешь? Две
пачки "Шипки"... У них ведь с табаком та же история, что с ромом, и они за
курево на все готовые. Две пачки "Шипки", говорю, нету, есть одна, только
"Мальборо".

Смотрю, у нее аж ручки затряслись. Пойдем, говорит, я такое местечко
знаю...

Вышли мы за ворота, идем, слева пляжик такой красивый открывается, а
вокруг кустики. Симпатично. Вблизи, правда, в этих кустиках не так чтобы
очень.

Обертки, окурки, стеклотара, резинки использованные. Популярный такой,
видно, местный сексодром. Ну, мы мусор разгребли малость, штанишки долой и
это самое... культурный обмен осуществляем. Я в раж вошел, ничего не вижу,
не слышу, она, голубушка, тоже видать захорошела - глазки прикрыла, стонет,
извивается...

Короче, кончили оба, отвалились друг от дружки, а над нами рыл шесть
барбудос.

Стоят, скалятся, "калашами" поигрывают...

Подняли нас, не сказать чтобы нежно, - и на шоссе. А там джип открытый, а
в нем - Рауль Кастро собственной персоной, и выражение личности ох
неприветливое!.. Страна, понимаешь, тропическая, работать народ не шибко
любит, и Рауль придумал свой способ производственную дисциплину укреплять.
Разъезжает повсюду со своими головорезами, посматривает, и если кто из
граждан на месте своем рабочем не работает, а, скажем, в тенечке
прохлаждается и сервезу бухает, он без лишних разговоров достает маузер - и
пол-обоймы в брюхо. Меня, надо полагать, только форма иностранная от
Раулевой пули спасла... Даже на борт, сука, подняться не позволил, а прямым
ходом в аэропорт, на самолет и в Москву.

Без вещей, без денег, без документов. Долго я потом по одному
штурманскому аусвайсу жил, пока наш "Устойчивый" в Клайпеде не
пришвартовался. И больше мне в море ходу не было... Я тебе, амиго, так скажу
- если когда случится в загранку попасть, ты там на баб реагировать
воздержись. Если уж совсем невмоготу станет - рукоблудием займись. Оно
спокойнее и безопасней...

Заслушавшись рассказа Назарова, Нил даже не заметил, как они приблизились
к высокому забору, над которым кудрявились густые кроны яблонь.

- Пришли, - сказал Максим у самой калитки. Нил взялся за деревянную
ручку, чуть приоткрыл - и тут же захлопнул, привалившись спиной к доскам.
Поверх калитки мгновенно показалась громадная волчья морда с оскаленными
зубами.

- Гав! - оглушительно сказала морда. Назаров бесстрашно вытянул руку и
ухватил волчару за холку.

- Здорово, Джим... Эй, амиго, сдай куда-нибудь, а то фарватер перекрыл.

Собака... - пролепетал Нил.

- Да это ж Джим. Он с тобой поздороваться вышел. Не обижай маленького.

Нил отпятился от калитки, пропуская Назарова вперед.

***

- Ничего себе маленький! - изумленно выдохнул он.

Джим, размерами не уступающий годовалому теленку, моментально закинул
передние лапы на плечи Нилу и принялся нализывать ему лицо. Нил закрыл глаза
и невольно вспомнил собаку Баскервилей.

- Джим, фу, это что такое?! - услышал Нил женский голос, чуть
надтреснутый, но звучный, великолепно поставленный, с привычными ему
оперными модуляциями.

Пес моментально отпустил Нила и потрусил по увитой виноградом дорожке,
интенсивно виляя поросячьим хвостиком. Навстречу ему шла невысокая сухонькая
дама в ярком брючном костюме и широкой соломенной шляпе.

- Мария Александровна, я вам постояльца привел. На насест, - сказал
Назаров. - Рекомендую, Нил Баренцев.

- Вашей рекомендации, Максим, я доверяю безусловно, - сказала Мария
Александровна и протянула Нилу узкую ладошку. - Басаргина.

Нил наклонил голову и приложился к ладошке губами, почувствовав, что
здесь этот жест будет уместен и воспринят должным образом.

- Сразу видно воспитанного юношу, - удовлетворенно заметила Мария
Александровна. - Пойдемте, господа, пить чай... Скажите, Нил, а не в родстве
ли вы с той Баренцевой, которая в Мариинском поет. Я ее зимой слушала -
многообещающая барышня.

- Это моя мама, - сказал Нил, пряча улыбку - впервые при нем Ольгу
Владимировну назвали "барышней".

- Надо же, такой взрослый сын... Впрочем, для меня все вы - молодежь...

Прошу сюда.

Они уселись на старый широкий диван, накрытый бугристым стеганым одеялом.

Нил почувствовал под собой что-то жесткое и чуть сдвинулся. Жесткое тут
же выскользнуло из-под него, а за краем одеяла образовалась маленькая
всклокоченная голова.

- Что вы тут себе позволяете? - осведомилась голова, обводя
присутствующих гневным взглядом узких монгольских глазок.

Мария Александровна всплеснула руками.

- Ой, Володя, вы такой миниатюрный, вас так легко не заметить!

- Что еще не дает право всякому хамью садиться мне на голову! - проворчал
Володя и вновь скрылся под одеялом.

- Нил, вы, пожалуйста, не обижайтесь на Володю, он по утрам всегда такой,
- сказала Мария Александровна, разливая душистый, приправленный вишневым
листом чай. - А вообще тихий, интеллигентный человек, прекрасный поэт...

- Я гений, а вы все - говны! - донеслось из-под одеяла.

- А я еще его нахваливаю, - сокрушенно вздохнула Мария Александровна. -
Володя, в культурном обществе не говорят "говны", а исключительно "говно"
или "говнюки"...

Это был удивительный дом. Попадая сюда, каждый словно становился светлее,