длительный звук автоматов вверху, и слева в скачках ракетного света речной
лед то приближался к ногам, то стремительно соскальзывал, нырял в потемки.
Потом наверху, где было орудие, хлопнул выстрел из карабина, другой; донесся
сверху тонкий заячий, зовущий крик. Это был сигнал Чибисова.
семь...".
огонь лампы, на брезенте нарезанный хлеб, направленные на него, все понявшие
глаза Уханова, Рубина, Нечаева и подал команду в голос:
соединялись в небе частые взмахи света. Там, возле орудия, в третий раз
испуганно ахнул выстрел из карабина, слитно и разгульно затрещали автоматы,
стая пуль, светясь, пронеслась над берегом.
Наверх!..
мигом вытолкнутые этой командой,
лампу, появился из землянки последним, вскинул автомат за плечо, крепко
выругался:
и сунул в руку Кузнецова какой-то корявый комок. - К орудию! Шевелись, как
молодые!
побежал по берегу к земляным ступеням, ведущим наверх, а за спиной всплыл
прокуренный, густой бас Рубина:
голос Нечаева:
злостью: "Прекратить идиотские разговоры!" - но на высоте берега ветер кинул
в глаза колючую снежную крошку, замерцали впереди низкие трассы автоматов,
из этого мерцания, сплетенного над орудийной позицией, рванулся навстречу
истошный крик:
выпукло освещали орудие, площадку, ровик, что Кузнецов метров за десять
увидел под бровкой огневой площадки темную, склоненную к земле фигурку, а в
двух шагах от нее, за бруствером, бугорком проступало распластанное на снегу
человеческое тело, лежавшее животом вниз.
и, еще ничего не сообразив, он, пригнувшись, подбежал к Чибисову, упал рядом
у колеса орудия.
было; и, задирая голову, он выкрикнул рыдающе:
весь. А он сюда!.. Немцы стреляют, а он к орудию... Кричит: "Свой, русский!"
А я - как поверить?.. Немцы начали огонь.
его моргали потрясенно. - Бежал он, кричал: "Свой, русский!" А я... Как
поверить? Убил я его!
бровку, потянул из-за бруствера автомат с круглым диском, показал его
Кузнецову. - В самом деле, откуда славянин?
Сюда его, Уханов! Только осторожно! Не выскакивай на бруствер!
руками схватил за плечи лежащее без движения, распростертое человеческое
тело, показавшееся на вид каменным, с усилием, медленно вытянул его на
орудийную площадку, а когда стал поворачивать, чтобы прислонить удобнее к
брустверу, голова человека, кругло обтянутая черным танкистским шлемом,
широким в висках, немецким, откинулась назад, к кромке бровки, и он, не
раскрывая глаз, слабо, протяжно застонал, узкой полоской засветились
сцепленные зубы. Наклоняясь к его лицу, Уханов полуутвердительно произнес:
застонавшего человека, то на всполохи ракет, то на всплески автоматных
выстрелов впереди. Кузнецов молчал, толком не понимая, что здесь произошло,
но уже уверившись, что это, конечно, не немец - можно было хорошо различить
молодое курносое лицо под черным немецким шлемом, русское широкоскулое лицо,
искаженное болью; обросший подбородок, кадык на вытянутой шее облеплены
снегом, ватник сплошь в заледенелой корке, руки без варежек скрючены на
груди, как у мертвеца, валенки понеживому отвернуты носками в сторону Похоже
было, что он много часов пролежал на морозе в снегу
Ранен? Видать, вконец замерз...
он, кричал, а я...
позвал Уханов и чуть-чуть похлопал человека по щеке. - Слышь, парень? Ты
чего-нибудь слышишь?
процедился сквозь зубы протяжный стон.
Проверь карманы.
Рубин, обращаясь к Чибисову - Ежели он кричал, что русский, чего ж ты
по-глупому палил. В штанах тяжело было?
вывернул наизнанку карманы его гимнастерки, его ватных брюк, озадаченно
сообщил: "Пусто!" - и не без укоряющей злости бросил Нечаеву:
голову, бессознательно, как под пыткой, сопротивляясь, но, одной рукой
придержав его голову, Уханов решительно и даже грубо влил ему в рот
несколько глотков, говоря при этом:
телом и долго терся затылком о кромку бруствера. Веки его приоткрылись,
мутные, провалившиеся глаза поразили неосмысленным выражением, какое бывает
в полусознании у тяжелобольных; сведенные руки дернулись в сторону, где
должен быть автомат. И тогда Кузнецов спросил его:
осознавал, где он и что с ним; наконец послышался сип:
славянин!
замычал, вытянул ноги, обвел глазами небо, разрезанное неспокойными светами
ракет, затем посмотрел на орудие, на Кузнецова, на Уханова - и что-то
осмысленное прошло по его лицу.
Георгиев где?.. Георгиев?.. Утром..
догадкой при слове "утром" вспомнил бомбежку, ровик в расчете Чубарикова,
контуженного разведчика, в беспамятстве требовавшего полковника, командира
дивизии: да, тот разведчик тогда сообщил об оставшихся там, впереди...
заблудившегося по какой-то причине пехотинца из боевого охранения, но и
сейчас осенившая Кузнецова мысль о том, что это один из застрявших в поиске
разведчиков, о которых говорил тот первый, утренний разведчик, тот, что
сумел выйти к батарее в начале боя, казалась невероятной и невозможной.
Каким образом он остался в живых? Где же он был во время боя? Там, впереди,
прошли десятки танков, измяли, изрыли всю степь, целый день каждый метр
земли кромсали снаряды...
Уханов, вливая в рот парня еще несколько глотков рома из фляжки.
громко спросил его: