Мать Ашота, уставившись в стол, постукивала пальцами о скатерть, ребята, от
неловкости снисходительно улыбаясь, переглядывались.
Потом и тута разберемся, -- погрозив кулаком в потолок, звонким голосом
возвестил Корней Измоденович.
отволокли его в горницу, сами же торопливо снарядились в клуб, где, знали
они, призывно мерцало пятнышко лампы. В протоптанную под окном избы
Завьяловых щелку уж не раз вежливо стучали, вытребывая музыканта.
повысила голос. -- Халды! Бесстыдницы! Сами, сами к парням так и лезут. Мы
раньше...
вечерках не тискались, -- тут же подхватил Корней Измоденович. -- Война,
Тася, война. Молодым последняя радость. Ступайте, ступайте, робятушки.
Солдат идет селом, глядит орлом! Мы тут ишшо посидим. Гражданочка уложит
своего вояку спать, мы дале поведем с ей беседу про политику и про всякую
другую хреновину.
спящего сына, тяжело, со свистом и писком дышащего простуженной грудью,
стирала проступающий на лбу его, высоком и чистом, пот -- Завьяловы
подтопили в избе и в горнице, дров не жалея, -- смотрела на сморщенное у
рта, гиблым пухом обросшее костлявое лицо, неслышно плакала. Ей не
принадлежащим, может, еще от зверей-самок доставшимся чутьем или инстинктом
мать угадывала -- видит она свое дитя в последний раз...
деревянной рукоятки кнута. Все повскакивали в избе, даже парни, совсем
недавно домой вернувшиеся, проснулись, лишь Ашот спал
безмятежно-младенческим сном, мать припала ухом к его груди, послушала
сердце, коротко ткнулась губами в высокий лоб и вышла быстро из избы,
отворачивая лицо, уже на ходу одевая рукавицы.
от слез глазами в сторону Лешки и Гриши, которым постелено было на полу.
Парни сидели в ворохе шуб, дох, со сна ничего не соображали. -- Ребята,
миленькие, поберегите его там, поберегите!
наступление на чуть всхолмленную снежную целину, оставляя после себя густую
топанину, соломенный сор и воронки, точно как от взрывов мин на том месте,
где таилась под снегом, но была выковыряна и увезена хлебная копешка. Позади
цепей, как бы поддерживая пехоту, стоял наподобие танка комбайн и целился
пустым железным дулом хлебоприемника в пространство. За "танком" пылило,
чуть дымясь, ворохами валилось тут же рассыпающееся соломенное месиво.
Мирная картина привычного уже труда под привычным зимним небом, бугристым на
горизонте от недвижно лежащих, снегом набитых облаков, в любую минуту
готовых двинуться по высоким просторам, заполнить собою небо, вывалить весь
белый груз на зимнюю землю, да и понестись налегке вдаль, в вечное
странствие, во всегда им открытые небесные дали.
полководец, курил, жмурился, морщился, отворачивался от шатучего жара и
дыма, думая обо всем сразу и о братьях Снегиревых тоже, так некстати
помянутых Валерией Мефодьевной...
две-три копешки на брата, уж больно наловчились солдатики управляться с
копнами, больно уж наступательную стратегию тонко продумали: впереди
авангардом идут девки с лопатами, разгребают снег на копешках, да и тут их
мудрые воины научили не пыхтеть, не скрести лопатою поверху, но разрубать на
три-четыре пласта плотно слежавшийся снег, разъять пласты, разбросать их на
стороны -- и вся недолга. Маковка смирной копнушки светится младенческим
темечком или как плешь деда Завьялова, прелью пышет, слабеньким теплом
курится, движения, шороху, употребления, обмолоту жаждет.
Шестеро вил всаживаются по черенок в хрустящую копешку, под самый под теплый
соломенный подол забраться бойцы норовят, поддеть ее, опрокинуть, будто
бабу, ну и... плюнули, дунули, хо-хо! -- и вот лежит кверху бледной задницей
копешка-матрешка, зернышки из нее на снег высыпаются, ость пылится,
обнажившиеся, на свету ослепшие, тучами расплодившиеся, мечутся ожиревшие
мыши. Допревать бы по весне под жарким солнцем, среди снежных луж копнам,
затем гореть, освобождая землю для плуга, бороны и сеялок. Однако назначение
пусть и у занесенных снегом копешек было совсем другое: сколько ни есть
колосьев под снегом -- сохранить, зернышками людей, скот и птичек питать.
себе конь, он в чембарах, в химических скороходах, с оглоблей на плече
вышагивает, наевшись досыта столовской пищи, наверхосытку полный противень
до хруста зажаренной пшеницы срубавший, по-конски грохает на всю округу,
вилами поддевает копны, точно оладьи вилкой в масленицу за столом у бабушки
Секлетиньи, прет на горбу целый воз к сыто урчащему комбайну, да еще и песню
орет, совсем не стихирную, не божецкую: "Распустила Анька косы, а за нею все
матросы". Зазноба его, Анька, обучила Колю Рындина песне этой вольной.
Услышь бабушка Секлетинья такую срамотищу, теми же вилами по хребту внучка
отходила бы и епитимью велела б на него наложить, и бил бы добрый молодец
лбом об пол, замаливал грехи. Армия, конечно, не сахар, но в ней то хорошо,
что от утеснений веры полная свобода, да и "товаришшэв" много, как поется в
одной кужебарской песне.
расчет возле орудия, вилами копны растеребливает, рыхлит солому, граблями к
подавальщикам подгребает, те на полок вороха подают. Мчится солома под
гремящий барабан в пасть молотилке. Оно, конечно, сухие бы снопы туда, в
молотильный-то зев, да кто снопы нынче вяжет? Сжать, в снопы хлебушек
связать -- времени и сил у народа не хватило. Вот она, желтая, поникшая
нива, до самого горизонта, до лесов самых сиротски плачет, сердце рвет и все
ниже и ниже клонится, бумажно шуршит пустой колос -- ветру и снегу добыча.
горсть зерна -- спасение. Вон в Ленинграде голод, да какой! Провоевали
половину страны! Гитлер, гад, нарочно, видать, под урожай войска двинул, не
дал хлеб убрать", -- думает, но не успевает довершить думу полководец. По
дороге галопом скачет серый конь, из-под копыт его сыплется ледяное крошево.
Не из Осипова скачет конь, от центральной усадьбы совхоза скачет.
"Отра-або-ота-ались!" -- падает сердце у полководца. Видит он, как во поле,
на белых пространствах замирает наступление по мере приближения всадника,
как охнул и заныл на холостом ходу все пожирающий, душной гарью дышащий
комбайн.
ведется подготовка к отправке маршевых рот. Иван Иванович Тебеньков, по
делам бывший в полку, наметанным хозяйским взглядом тоже кое-что
предпоходное отметил, но все думалось: сборы да сборы, может,
недельку-другую еще потрудятся красноармейцы в совхозе, поокрепнут,
погуляют. Ну да чему быть, того не миновать. Уже и войско с поля разбродно
потянулось вслед за вестником- всадником к костру, к полевому штабу, уже и
комбайн, хокнув, замолк, но еще какое-то время крутилось в нем, чуть
завывая, маховое колесо да слышнее сделалось, как чиненые- перечиненые ремни
шлепаются, ударяясь швами о маховик.
помощнику Косте Уварову: собрать инструменты, снять ремни, слить горючее
обратно в бочку, воду -- наземь. А в ушах все слышен звук работающей машины,
все еще он по зимним полям разносится, тревожит глухостью объятое
пространство.
прочтет записку из совхоза и даст руководящее распоряжение насчет
дальнейшего существования.
заточенным карандашом. -- Пришла в совхоз телеграмма, и звонок был --
немедленно возвращаться вам в расположение полка. Домой, значит. Сегодня же
и отправляться, чтобы вечером пригородным поездом уехать в Бердск. Я подъеду
на станцию Искитим. Скажи Валерии Мефодьевне, чтоб хорошо накормили бойцов и
в дорогу сухим пайком снабдили. Ну да она сама женшына с умом, сообразит.
Ах, ты, Господи! Как подумаешь, куда вы отправляетесь и с кем мы остаемся...
Ну да ничего не поделаешь.
напряженно молчали. Девчонки, отступившие на второй план и как бы сразу
отделившиеся от своих соартельщиков, в растерянности и испуге таращили
глаза.
Щусь. -- Кончилась страда. Все! Всем быстро в деревню, в столовую на обед
и... -- Он подумал, прикинул что-то. -- И-и двадцать минут на сборы, на
расставанья. Ночью надлежит нам быть в полку. Все.
разбродной унылой толпою, за ними -- сами, без поводырей, опустив головы,
мели пустыми волокушами снег лошади и быки. В просторном безгласном поле
сиротским серым дымком сочился догоревший костерок в вытаявшей до земли,
плотно вокруг обтоптанной воронке да бугром чернел заваленный со всех сторон
соломою угрюмый, умолкший комбайн.
недели сделалось оно таким родным, таким необходимым, с такой привычной уже
работой, пусть нелегкой, пусть на холоду, на ветру, в пыли, в мякине, в
Панов Вадим
Акунин Борис
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Каменистый Артем