-- Не хнычь, -- грубо сказал он, развязывая на мне веревку. -- Давай
быстро вместе со мной, и летим.
Ночь пришла абсолютно темной, без единой звезды на небе. Кругом нас
была сплошная тьма, кроме слабого свечения приборов на приборной доске
винтокрыла. В какое-то мгновение я почувствовал себя пружиной, точным
хронометром, хотя и не думал о себе этими, да и другими словами. Чисто
интуитивно я дал а,Урку спрыгнуть первым, и только после, но сразу же
спрыгнул сам -- веревка, которой я был привязан, и мой легкий рюкзачок (я
схватил его за лямки, не завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной
темноте, и а,Урк этого не видел. Сразу же я залепил громкую фразу
позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада.
-- Как ты взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая,
ничего у тебя не выйдет, понял?! -- грубовато добавил я и хохотнул. Я
сердцем чувствовал, что именно в длине его ответа все и заключено, сказать
вторую фразу я уже не смогу, не буду иметь права, если создал нужную
ситуацию.
-- Ты что, обалдел малость?! -- рявкнул он. -- Или я тебя сильновато
пристукнул по башке?! Темнота, видите ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет,
этого тебе не понять! Ты на своей Земле, наверное, и не видел винтокрылов,
а?! А прожектор?! Соображаешь? Вряд ли ты соображаешь! Какой-то умишко у
тебя есть...
Да, я выиграл, пока выиграл: фраза его, громкая ругань и мерзкий смех
-- все было длинным и громким большими мягкими шагами я отступал куда-то
назад... шаг, шаг, шаг, еще шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь бы
скорее "пройти" поляну и упереться ногой, рукой, спиной в дерево, лишь бы
побыстрее оказаться в лесу.
-- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой,
как я. Учуял? -- продолжал он.
И этого хватило, чтобы я действительно наткнулся наконец на дерево,
сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще...
-- Ты готов? Чего ты молчишь?! -- рявкнул он, и я, продолжая большими
шагами (вроде "гусиного", но назад) отступать в лес, услышал, как он
взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал:
-- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но я молчал, застывая
и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь
на деревья и обходя их.
-- Сдох ты, что ли?! -- заорал он. Потом пауза. И потом, вероятно,
увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный:
-- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?!
Отступая и отступая назад, легонечко, чтобы ветка не хрустнула, я
слышал, как он, мерзко ругаясь, вывалился на землю из кабины, тут же
перестал орать и остановился (шагов его не было слышно) его окружала полная
тьма и он сообразил, что, куда ему броситься за мной, он не знает, потому
что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня вернуться,
крича о непроходимости леса и о диких зверях, а я все отступал и отступал
назад, в полный и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в
своем мерзком крике маленькие паузы. Продолжая гадко ругаться, он вновь
залез в машину (я подумал -- за фонарем), голос его из машины звучал тише,
да и он еще с меньшей вероятностью мог из кабины услышать меня, и я все
отступал, отступал, отступал...
Он, сообразив видно, что я не такой дурак и что вряд ли пошел в ту
сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его
и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери.
По тому, куда ярко светил его прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес
сумел я отступить, и теперь уже а,Урк ничего не сможет со мной поделать. Я
догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он покружит
в этом районе, "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья
стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я
уже отступал назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро стали
тише, еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись
к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он
летал над лесом кругами, взяв за центр поляну, на которой мы сели, он все
увеличивал круги, и вдруг я, обмерев, услышал, как заработал пулемет
винтокрыла и редкие постукивания пуль по листве. Это он уже делал зря: он
рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою смерть, если
бы потом меня нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится
в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я.
Наконец он улетел, шум двигателя замер вдали, и я остался один в
абсолютно полной темноте. Я сел в невысокую траву, прислонясь спиной к
дереву и напряженно вслушиваясь в шорохи дикого леса, попробовал думать.
Потом почти сразу же встал, поняв, что первым делом мне следует "покинуть"
землю. В темноте это было сложно. Завязав и надев на себя рюкзак и спрятав
веревку в его кармашек, я стал ходить от дерева к дереву, щупая ствол
каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При
этом все еще "помня" лицом направление, по которому я удалялся от поляны, я
старался не утратить этого ощущения. Конечно, все это было до чертиков
глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх, обхватил дерево
руками и, опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я
лез вверх упорно и вдруг почувствовал, что ствол слегка наклоняется все
больше и больше к земле, согнут, кривой я чувствовал, что наклон ствола
увеличивается и что он тянется почти параллельно земле, и в тот момент,
когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар,
я нащупал руками одну ветку, другую, третью, они росли и вверх, и вниз, и
тех, которые росли вверх, торчком, было несколько, и все они были вполне
прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю
защищали бы ветки, и я так и сделал, привязал веревку к рюкзаку, закрепил
его на стволе так, будто это подушка, а потом уже и сам лег, привязав
веревкой к основному стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво,
жестко, но лежать было можно, и я был не на земле.
Только улегшись таким образом, ерзая и ища наиболее удобное положение
тела, я и начал думать, постаравшись забыть, что если здесь есть крупные
кольво, то дерево для меня не защита. Но эта мысль не лезла у меня из
головы, я снова отвязал себя и рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил
его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его)
работал из рук вон плохо: треск, шумы, хрипы, и ни с кем из своих я
связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится
без страшных хищников поляну я найду как именно а,Урк сел на нее
относительно курса на Тарнфил, я определю курс на Тарнфил, пусть без
гарантий, что выйду прямо на него, но грохот и гул сражения мне подскажут.
Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев
-- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут,
они меня знают, видели по телеку, я для них тоже гость, -- не кокнут. Да,
может, я и от них опять сбегу. А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать
меня. Кажется, я "прилежался" на этом дереве, чуть расслабился,
почувствовав, как одни мышцы моего тела нашли удобные точечки, а другие,
найдя неудобные, смирились, даже привыкли, адаптировались. "Неужели я
засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось: этот полусон, сами
кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря,
счастливое лицо Оли), потом -- сцены кулачных боев, рыбы, рыбы, морские,
яркие, "цветики степные", -- замелькали на темном фоне за прикрытыми веками
глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое, улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя
им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул.
4
Поразительно: мое застывшее тело проснулось, вопреки неудобствам и
мыслям о кольво, вовсе не рано утром, скорее днем.
Отвязался и слез я довольно быстро и стал "тянуть" все мышцы: шеи, ног,
рук, спины -- этакая зарядочка, которую я не очень-то любил в обычной жизни.
Первым делом после зарядки я занялся коммуникатором -- и опять никакого
результата. Спрятав в рюкзак веревку, а его закинув за спину, я добрел до
поляны, она оказалась метрах в семидесяти от моего "спального" дерева. Вот
здесь стоял винтокрыл (следы в траве), вот там мы садились, и стало быть
ощущая заход на посадку, можно было предположить: скорее всего путь на
Тарнфил -- такой. Было еще не жарко, есть вдруг захотелось жутко, и я,
побаиваясь, не испортилась ли рыба, решил, идя по выбранному направлению и
все время делая поправку на движение солнца, -- решил найти в лесу волу. Я
брел по лесу, очень густому наверху и довольно просторному внизу (толстые
стволы, трава и никаких колючих зарослей и лиан), и все думал, как выгоднее
идти: медленно, сберегая силы (а тогда, может, и еще одна ночь впереди), или
все же быстро. Проснувшиеся птицы порхали на разных "этажах" леса, кричали,
чирикали, пели. Никаких зверей я не видел. Но все же стал повнимательней,
когда услышал впереди себя журчание воды: наконец-то я мог попить, но,
возможно, и звери здесь, а то и криспы-тутты. Метров через сто я вышел к
неширокой речке, скинул рюкзак, разделся, быстро выкупался, напился вволю и
только тогда достал из рюкзака свою рыбину. Обнюхав ее со всех сторон, я
понял, что она свежая, не испортилась (может, из-за травы?), достал свой
перочинный ножик, вскрыл рыбу и еще раз внимательно "понюхал" ее -- свежая.
Войдя в речку, я стал чистить рыбу, вырывая из нее и выбрасывая в воду куски
и ошметки ее внутренностей. Куски эти быстро "сплавлялись" по струе, и
метров через пятнадцать, на перекате (я даже обомлел), кто-то снизу, сделав
резкий бурун на поверхности воды, хватал их. Подумав, я часть внутренностей
оставил на берегу, промыл рыбу, понюхал, отрезал кусок и приготовился есть
скорее всего гадость -- соли-то не было. Не знаю, инстинкт, что ли, но я
сполоснул в реке кустик травы, ну, этой красной, и засунул ее в рот. Да-а,
тут мне крупно повезло, трава была ароматной, не жесткой и чуть солоноватой
на вкус -- ну, просто находка для гарнира к несоленой рыбе. Я съел с травой
куска три, засунул остатки поглубже в траву в рюкзаке, в пузо ей тоже сунул
травки и, зная, что время дорого, рискнул-таки произвести опыт. Всегда в
моей рубашке или куртке торчала булавка (папа приучил), я отстегнул ее и
перочинным ножом согнул ее острие еще раньше этой "операции" я отплел от