Корнилову.
напечатано-то грамотно.
собором и остался. И теперь в нем попов даже больше сидит, чем раньше.
Собрали их со всего города и отвели им ризницу - они сидят там и не
работают, а за милую душу распивают и говорят: "Ну чем же нам это не
жизнь?" И такое им доверие, что какой экспонат им не по нраву, он сразу же
и уничтожается. Он же нигде не отраженный. Что ж, не понимает всего этого
директор? Нет, он отлично все понимает, но молчит и допускает".
читайте.
губернский архиепископ Куторга. Он у всех на виду занимается антисоветской
деятельностью. Клевещет на советскую действительность, на наш колхозный
строй. Говорит: "Строили, строили, а есть нечего, зерно выдают на
трудодень по граммам". Рассказывает анекдоты про товарища Сталина и его
славных соратников. А про себя заявляет такое: "Как я тогда при
губернаторе пил-ел - так это как в сказке. И я этим жидам и босикантам,
что я такую жизнь потерял, я с того света приду мстить. Я еженощно служу
про себя литургию и всех их предаю анафеме".
этой он, наоборот, доволен! - воскликнул Корнилов.
вот этого мы от вас и ждали. Для этого и потревожили. Видите, какое дело:
каждое такое письмо у нас на особом учете. Получив его, мы обязаны дать
свой отзыв и либо расследовать, либо закрыть дело, но чтоб закрыть,
обязательно нужен другой документ. Вот, получив это письмо и обсудив его,
мы так и поступили. Вызвали Зыбина, сняли с него свидетельские показания о
Куторге, а потом со спокойным сердцем отправили все это в архив. То есть
дело потушили. Так оно было до прошлой недели, а сейчас Зыбин сам
арестован. Значит, то, что раньше было оправданием, стало обвинением.
Понимаете теперь, зачем мы вас позвали?
Смотряев. - Если начнется оперразработка, то моментально будет установлена
личность автора письма. Это дело несложное. Вызовут его как свидетеля,
снимут показания, и анонимка превращается в материал. Тогда старик пропал.
Дело будут вести товарищ Хрипушин и его заместитель товарищ Нейман, вы их
обоих сегодня видели. Пару нужных свидетелей они подберут. А мы вот
чувствуем, что Куторга - старик правильный, хороший, никакой он преступной
деятельностью не занимается. Просто сидит и пишет свое евангелие - и все.
Понимаете теперь, почему мы к вам обратились? Нам нужно честное,
совершенно беспристрастное показание человека, который заслуживает
доверия. Стойте, стойте, никакой лжи! Если старик виноват действительно,
распускает язык - ну что ж? Ничего не попишешь. Шила, как говорится, в
мешке не утаишь. Так нам и напишите - грешен! Все равно найдется такой
советский человек, который известит органы об этом, сейчас всякий покажет
все, что знает. Если же нет, если старик правильный, мы надеемся на вас.
Вашего показания будет достаточно. - Он помолчал и спросил отрывисто: -
Вот вы о чем с ним говорили? Политики касались?
Спасибо, говорит, что она избавила от лжи.
такие показания? Отлично! Спасибо! Но не сейчас, конечно. Сейчас мы ничего
записывать не будем. Ведь тогда все-таки была случайная встреча. Видел он
вас впервые, так что мог и не раскрыться. Кроме того, мы вызовем хозяйку и
у нас будет второе показание. А вас мы попросим вот что: встретьтесь с
этим отцом святым еще раз. Выпейте, посидите, поговорите толком - он
старик компанейский, поговорить любит. Заведите речь хотя бы о том же
Господе нашем Иисусе Христе. Ну а потом мы вас вызовем и составим
протокол. И эти ваши сегодняшние показания запишем тоже. Идет?
улыбался, говорил искренне и просто. Чувствовалось, что никакой ловушки в
его предложении нет. Просто ему почему-то захотелось спасти старика, и
все. "А кто же мог состряпать эту пакость? - подумал Корнилов. -
Массовичка, что ли? Да, вероятно, она. И грамотность ее! Ах сволочь! И
это, конечно, не единственная ее жертва. Поди, в аресте Зыбина есть и ее
капля меда".
началась другая, страшная тишина окружала Корнилова. Мир, в котором он жил
- эти сады и пригорки, - так опустел и обезлюдел, что иногда ему казалось:
никакого Зыбина и вообще не было на свете. И люди, к которым он уже привык
или привязался, тоже вдруг исчезли. Директор находился где-то далеко. Даша
не показывалась, бригадир не заходил. А рабочие копали землю и молчали.
Если бы Корнилов был чуть поопытнее, он знал бы, что такое всегда
наступает после арестов. Прежними остались только печальная Волчиха да
отец Андрей. Он вдруг снова появился у Волчихи. Веселый, довольный,
сияющий, с огромным портфелем в руках. Оказывается, какой-то приятель
уступил ему на несколько вечеров машинку, и вот он сидел в городе и
печатал и только вчера кончил.
Андрей под каким-нибудь предлогом откажет, но тот, наоборот, даже
обрадовался.
выверенный. И посмотрите, кстати, слог, а то я по старинке ведь пишу,
тяжело и обстоятельно, а теперь, говорят, нужна легкость.
возвращаясь домой с рукописью. - Больше ничего и не надо". Но его все не
вызывали и не вызывали, и он уже не понимал, хорошо это или плохо. И в
музее все было спокойно и тихо. В кабинете директора по-прежнему сидел
ответственный молодой человек, и раз в неделю Корнилов отвозил ему рабочие
и научные сводки. Он их брал, листал, спрашивал с быстрым смешком: "А коня
Ильи Муромца не нашли?" - и прятал бумаги в ящик стола. Но однажды он
попросил его подождать - в кабинете было много людей - и, когда все ушли,
сказал:
тихонько встал и закрыл дверь на ключ.
Суровцев. Корнилов поздоровался и сказал, что вот он случайно оказался в
городе и поэтому мог бы зайти сейчас же.
ответственному молодому человеку, застывшему в скромной позе чуткости,
понимания и невмешательства, и вышел.
Ведь вот этот уж уверен, что я там работаю! Надо мне это?" Но труд отца
Андрея лежал в портфеле, пропуск был заказан. Суровцев ждал, и
единственное, что оставалось сейчас, - это идти побыстрее.
коверкотовый костюм и яркий галстук.
целой эпохи. Тогда только что уступили японцам Китайско-Восточную железную
дорогу, и в магазинах появились неслыханные товары: консервированная соя и
тонкие благородные ткани - трико, коверкот. В магазинах за ними давились.
На прилавке они испускали нежное, тихое сиянье. Они были нежны и
прекрасны, как копенгагенский фарфор. А через пару месяцев секлись и
превращались в тряпку.)
стул.
сейчас он в командировке. Так что пока придется беседовать нам с вами, не
возражаете? Ведь речь, как я понимаю, идет все о том же отце благочинном?
Да? Отлично! Итак, вы разговаривали? О чем же?
забегали, как у разыгравшегося кота.
ведь эту историю читал когда-то! Это оттуда предатель?
сказано! - воскликнул он вдруг. - "Когда судья выносит несправедливый
приговор. Бог отворачивает от него свое лицо, но если он справедлив хотя
на час, то и весь мир становится от этого крепче". До чего же здорово! Это
что же, высказыванья тогдашних законодателей?!
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Лондон Джек
Конан-Дойль Артур
Орлов Алекс