Чтение 58–й страницы книги ~Ожерелье королевы~

против кардинала нужно выбрать такое оружие, которое при ярком свете
военных действий парализует любые демарши.

Да, это так. Но еще раз: если внушить королеве антипатию к кардиналу,
то ведь это касается только кардинала, добродетель королевы будет сиять
по-прежнему: другими словами, нужно дать волю принцессе, нужно дать ей
свободу в разговорах, которая будет способствовать любому обвинению и
которая придаст ему вес и влияние.

Необходимо доказательство и против де Роана, и против королевы, это
обоюдоострый меч, который наносит раны направо и налево, который наносит
раны, выходя из ножен, который наносит раны, разрезая самые ножны.

Необходимо такое обвинение, которое заставит побледнеть королеву,
которое заставит покраснеть кардинала, кардинал же, лицо уважаемое,
смоет всякое подозрение с Жанны, наперсницы виновных принципалов.

Необходима некая комбинация, под прикрытием которой, укрепившись во
времени и в пространстве, Жанна смогла бы сказать: "Не обвиняйте меня,
иначе я обвиню вас; не губите меня, иначе я погублю вас. Оставьте мне
богатство - я оставлю вам честь".

"Дело стоит того, чтобы поискать средства, - подумала коварная
графиня. - Что ж, поищем. Мое время оплачивается, начиная с сегодняшнего
дня".

Графиня де ла Мотт подошла к окну, согретому ласковым солнцем,
облокотилась на мягкие подушки и, перед лицом Бога, при светоче Бога,
принялась искать.

Глава 5

ПЛЕННИЦА

В то время, как графиня волновалась и раздумывала, совсем другая
сцена происходила на улице Сен-Клод, напротив дома, где жила Жанна.

Господин Калиостро, как помнит читатель, поселил в старинном особняке
Бальзамо беглянку Оливу, преследуемую полицией де Крона.

Встревоженная мадмуазель Олива с радостью ухватилась за эту
возможность убежать и от полиции, и от Босира. Итак, она жила,
уединившись, спрятавшись и трепеща, в таинственной обители, которая
укрывала столько страшных драм, более страшных - увы! - чем
трагикомическая авантюра мадмуазель Николь Леге.

Ведь самолюбие Оливы не позволяло ей верить, что Калиостро имел на
нее другие виды и не собирался делать ее своей любовницей.

Когда по утрам Олива, украсив себя всеми уборами, коими Калиостро
снабдил ее туалетные комнаты, разыгрывала из себя знатную даму и
воспроизводила все оттенки роли Селимены <Селимена - героиня комедии Ж.
- Б. Мольера (1622 - 1673) "Мизантроп", молодая, красивая, остроумная
девушка знатного происхождения>, она жила только ради этого часа дня -
часа, когда, два раза в неделю, приезжал Калиостро, дабы осведомиться,
легко ли она выдерживает такую жизнь.

К сожаленью, этому счастью не хватало одного элемента, необходимого
для того, чтобы оно было продолжительным. Олива была счастлива, но она
скучала.

Исчерпав все ресурсы, не осмеливаясь ни показаться в окне, ни выйти
из дому, она начала терять аппетит, но не воображение, которое,
напротив, удваивалось по мере того, как уменьшался аппетит.

И как раз в момент душевного волнения ей нанес визит Калиостро,
которого она сегодня-то и не ожидала.

Пылкая, как парижская гризетка, она бросилась навстречу своему
благородному тюремщику, желая обнять его.

- Вы очень плохо поступаете со мной, - произнесла она раздраженным,
хриплым, прерывистым голосом, - вы забываете, что есть некто, кого я
люблю глубоко, люблю страстно!

- Господина де Босира?

- Да, Босира! Я люблю его! По-моему, я никогда этого от вас и не
скрывала. Уж не воображаете ли вы, что я забуду моего дорогого Босира?

- У господина де Босира, - отвечал Калиостро, - а он чересчур умен,
так же, как и вы, - было небольшое дельце с полицией.

- Что же он натворил?

- Это очаровательная шалость, хитроумнейший фокус - я называю такого
рода вещи смешными историями, но люди угрюмые, к примеру, господин де
Крон, - ведь вы знаете, какой тяжелый человек этот господин де Крон, -
так вот: они называют это кражей!

- Вы можете поклясться мне, что он не арестован, что он не
подвергается ни малейшему риску?

- Я вполне могу поклясться вам, что он не арестован, но вот что
касается второго пункта, то тут я не дам вам слова. Вы понимаете,
дорогое дитя мое, что, когда человек привлек к себе внимание, его
преследуют или, по крайней мере, ищут, и, что если господин де Босир с
его лицом, с его осанкой, со всеми его хорошо известными приметами
где-то появится, сыщики тут же нападут на его след. Подумайте же, какой
ход сделает де Крон. Вас он возьмет через де Босира, а де Босира - через
вас.

- О, да, да, он должен скрываться! Бедный малый! И я тоже должна
скрыться! Помогите мне убежать из Франции, сударь! Постарайтесь оказать
мне эту услугу. Посудите сами: ведь здесь я заперта, я задыхаюсь, и в
один прекрасный день я не смогу побороть желание допустить какую-нибудь
неосторожность.

- Начиная с сегодняшнего вечера, - подходя к Николь, заговорил
Калиостро, - вы будете жить на верхнем этаже этого особняка. Это
помещение состоит из трех комнат, расположенных как обсерватория над
бульваром и над улицей Сен-Клод. Окна выходят на Менильмонтан и на
Бельвиль. Кое-кто может вас там заметить. Не бойтесь: это мирные соседи,
славные люди, у которых нет никаких подозрений относительно того, кем вы
можете быть. Пусть они вас увидят, но все-таки не высовывайтесь, а
главное, не показывайтесь прохожим - улицу Сен-Клод время от времени
осматривают агенты де Крона. По крайней мере, вы погреетесь на солнышке.

Олива нашла, что ее новое помещение очень хорошо обставлено, очень
нарядно и вполне пригодно для жилья.

- Я решительно не понимаю, что со мной происходит, - пробормотала
она, провожая глазами человека, который и впрямь был ей непонятен.

Глава 6

ОБСЕРВАТОРИЯ

Когда ушла горничная, которую прислал Оливе Калиостро, она легла в
постель.

Спала она мало; всякого рода мысли, порожденные разговором с графом,
вызывали у нее только беспокойные сновидения, дремотную тревогу; с
давних пор люди бывают счастливее всего, когда становятся слишком богаты
или слишком безмятежны после того, как они были слишком бедны или
слишком взволнованы.

С рассветом исчезли все эти ужасы, которые, однако, не были лишены
очарования...

Мы выразились бы правильно, если бы назвали детской радостью ту
радость, с какой Олива выбежала на террасу и разлеглась на плитах, среди
цветов и мхов, как уж, который выполз из норки, и мы несомненно так бы и
выразились, если бы нам не надлежало изобразить и ее удивление,
возникавшее всякий раз, как какое-нибудь ее движение открывало ей новое
зрелище.

Но ее горизонтальное положение, сколь бы сладостным оно ни было, не
могло продолжаться до бесконечности. Николь оперлась на локоть.

И, так как она могла видеть, не рискуя тем, что увидят ее, она,
сперва возведя очи горе, теперь опустила их долу, перевела их с далекого
горизонта на дома напротив.

Повсюду, то есть на том пространстве, которое занимали три дома,
Олива обнаружила закрытые или не очень приятные на вид окна. Здесь три
этажа занимали старые рантье, которые вывешивали клетки за окно или
кормили кошек в комнатах; там, в четырехэтажном доме, появлялся овернец,
верхний жилец, прочие же обитатели, казалось, отсутствовали, уехали
куда-нибудь за город. И, наконец, чуть левее, в третьем доме, были
желтые шелковые занавески, цветы и, как бы затем, чтобы дополнить уют,
стояло мягкое кресло, которое, казалось, поджидало у окна мечтателя или
мечтательницу.

Соседи начинали открывать двери, отдыхать после завтрака или
одеваться перед прогулкой на Королевскую площадь или по Зеленой дороге.

Часть дня Олива провела, наблюдая за их действиями и изучая их
привычки. Она произвела смотр им всем, за исключением неспокойной тени,
которая, не показывая лица, свернулась в кресле у окна и о чем-то
мечтала. Это была женщина.

Эта женщина, которую узнали мы и которую не могла узнать Олива, и не
подозревала, что ее могут увидеть. Окно напротив ее окон не открывалось
никогда. Особняк Калиостро, хотя Николь нашла там и цветы, и порхающих
птиц, никогда и никому не открывал своих тайн, и, кроме портретов,
которые были реставрированы, никого из смертных нельзя было увидеть в
окно.

Дама в здании напротив не шевелилась; казалось, она дремала в кресле.
В течение двух часов она не отклонилась ни на один градус.

Николь не знала о том, что эта претенциозная гордячка была Жанна де
Валуа, графиня де ла Мотт, которая со вчерашнего вечера искала иной
путь.

Если бы Николь все это знала, она бы разгневалась и не стала бы
искать убежища среди цветов.