он летчик. Девочка с косичками - художница, вышла замуж и живет в
Ленинграде.
поразительно. Даже помолодели!
вечер время от времени повторял, что он помолодел или, во всяком случае,
нисколько не переменился.
высокая полная женщина, которая показалась мне похожей в своей малице и
пимах на какого-то северного бога. Она сняла малицу и сменила пимы и
все-таки осталась такой большой, что даже длинный доктор выглядел в
сравнении с ней каким-то не очень длинным, не говоря уже обо мне. У нее
было совсем молодое лицо, и она очень подходила к этому чистому
деревянному дому, к желтому полу и деревенским половикам. В ней было
что-то старорусское, как, впрочем, и в самом Заполярье, хотя это был
совершенно новый город, построенный только пять-шесть лет тому назад.
Потом я узнал, что она поморка.
деревянного города с деревянными тротуарами и мостовыми - города, в
котором самая почва состоит из слежавшихся опилок.
Степановна. - Все полы, полы. И шоссе деревянное.
город был построен у него на глазах.
этом месте, где мы сейчас сидим и пьем чай, били зайцев.
собирались построить, да так и не собрались.
Мы их встречали с цветами. Они удивлялись, откуда у нас цветы, а у нас
сколько угодно.
любит...
вспоминаешь, очень интересно, - продолжал он. - Это было здорово! Когда
первый лесозавод строили - в газете вместо даты печатали: столько-то дней
до пуска лесозавода. Двадцать дней. Девятнадцать дней. И наконец - один
день! А первые самолеты! Как их встречали! А ты? - вдруг спохватился
доктор. - Как ты? Что собираешься делать?
пушнину.
столе, и мы принялись за очень вкусное самодельное вино из морошки, -
помните ли вы те письма, которыми мы обменялись, когда я еще был в
Ленинграде?
продолжал я, - и мне, прежде всего, хочется узнать, сохранились ли его
черновые тетради?
история, но я все-таки расскажу ее вам. Как известно, не кто иной, как вы,
в свое время научили меня говорить. Вот и расплачивайтесь.
читала мне вслух тетя Даша. О Кате я сказал только несколько слов - в
порядке информации. Но доктор в этом месте почему-то улыбнулся и сейчас же
принял равнодушный вид.
сущности, он умер не от гангрены, а от усталости. Он истратил слишком
много сил, чтобы избежать смерти, и на жизнь уже не осталось. Такое он
производил впечатление.
Сухуме, не то о Баку. Это у него была просто навязчивая идея. Все тогда
говорили о войне: только что началась война. А он о Сухуме - как там
хорошо, тепло. Должно быть, он был оттуда родом.
мне какими-то толстыми, в черном клеенчатом переплете. Но доктор вышел и
через несколько минут вернулся с двумя узенькими тетрадочками, похожими на
школьные словари иностранных слов. Невольное волнение охватило меня, когда
я наудачу открыл одну из тетрадок:
покинуть судно с целью достижение обитаемой земли..."
свободно!
читаешь то, что мне удалось разобрать. Я в нескольких местах вложил
листочки с прочитанным текстом. А все остальное - взгляни!
писал так, что педагоги долгое время думали, что он над ними смеется. Но
такой почерк я видел впервые: это были настоящие рыболовные крючки,
величиной с булавочную головку, рассыпанные по странице в полном
беспорядке.
проступал на желтой прозрачной бумаге. Дальше шла какая-то каша из начатых
и брошенных слов, потом набросок карты и снова каша, в которой не мог бы
разобраться никакой графолог.
гостях, и начиналась вьюга, а в Заполярье не принято выходить на улицу,
когда начинается вьюга. Анна Степановна приготовила мне постель в
Володиной комнате, на складной кровати, и я перед сном долго рассматривал
Володю, который спал на боку, подложив под щеку аккуратно сложенные
ладони. Во сне это был настоящий маленький доктор, только бороды не
хватало. Складная кровать громко заскрипела, когда я сел на нее, собираясь
снять сапоги. Он на мгновение открыл большие синие глаза и что-то
пробормотал не просыпаясь.
гений терпения мог прочитать эти дневники! Без сомнения, они писались на
привалах, при свете коптилок из тюленьего жира, на сорока пятиградусном
морозе, замерзшей и усталой рукой. Видно было, как в некоторых местах рука
срывалась и шла вниз, чертя длинную, беспомощную, бессмысленную линию.
свободные от полетов дни с утра - я с лупой в руках садился за стол, и вот
начиналось это напряженное, медленное превращение рыболовных крючков в
человеческие слова - то слова отчаяния, то надежды. Сперва я шел напролом
- просто садился и читал. Но потом одна хитрая мысль пришла мне в голову,
и я сразу стал читать целыми страницами, а прежде - отдельными словами.
гораздо отчетливее других, - например, приказ, который скопировал доктор.
Я выписал из этих мест все буквы - от "а" до "я" - и составил "азбуку
штурмана", причем в точности воспроизвел все варианты его почерка. И вот с
этой азбукой дело пошло гораздо быстрее. Часто стоило мне, согласно этой
азбуке, верно угадать одну или две буквы, как все остальные сами собой
становились на место.
нас юбилейный день. Мы считаем, что всего отошли от судна 100 верст.
Конечно, это не так уж много для месяца хода, но и дорога, зато такая,
Шломо Вульф
Суворов Виктор
Аникина Наталья
Конан-Дойль Артур
Флинт Эрик
Березин Федор