Чтение 58–й страницы книги ~Открытая книга~

- Не могу, Дмитрий Дмитрич.

- Ну что ж, тогда один. - Официантка ушла. - У меня всегда появляется
волчий аппетит от волнения. Нет, вот у вас какой вид, - сказал неожиданно
Митя, - как будто вы прекрасно знаете, где он!

Это было сказано как раз в ту минуту, когда я подумала, что, может
быть, мы с Андреем случайно разошлись в Филармонии и он поехал ко мне. Не
удивительно, что я покраснела.

- Нет, не знаю. Но мне пора. Может быть, вы проводите меня, Дмитрий
Дмитрич? Кстати, мы спросим, не заходил ли Андрей ко мне в общежитие.

Это нужно было сделать давным-давно - рассказать Мите о том, что
произошло в Анзерском посаде. Это нужно было сделать в первый день, в первую
минуту, когда я увидела Митю. Мне не пришлось бы теперь объяснять, почему
Андрей не мог не заехать ко мне. "Так сделай это сейчас", - мысленно
убеждала я себя. "Сейчас? Ни за что!"

И все время, пока мы ехали на вечернем, быстром трамвае и говорили о
Митином докладе и смотрели на Неву, по которой не плыл, а как бы влачился
туман, на баржи, которые, едва вырисовываясь, тоже как бы влачились в
тумане, - все время мне думалось: "Сказать или нет?"

Было уже без четверти девять, когда мы пришли в общежитие. Я разбудила
швейцара, который крепко спал в кресле у дверей своей комнаты, и он сказал,
что ко мне в пятом часу заходил "приличный молодой человек".

- А сейчас не заходил? Вечером?

- Нет.

Расстроенные, не зная, что делать, мы стояли в подъезде, и Митя
собрался ехать к себе, когда швейцар вдруг вспомнил, что "приличный молодой
человек" оставил записку. Кряхтя, он отправился в свою комнату и долго шарил
там, роняя стулья и на кого-то сердясь. Потом вернулся с маленькой запиской
в руке.

"Таня, родная моя, как видишь я - в Ленинграде. Твои соседки сказали,
что ты на кафедре, а если не на кафедре - у Нины, а если не у Нины - у Лены
Быстровой. В общем, если я тебя не найду, увидимся на съезде. Но до съезда
еще четыре часа - чертовски много! Я привез тебе сто один подарок. Милая,
дорогая, как я тосковал без тебя!

Твой Андрей".

Я прочла эту записку вслух (без последней фразы), и Митя мрачно
спросил, кто такие Нина и Лена.

- Мои подруги.

- Он знает их?

- Нину - да. Еще по Лопахину. И вы ее знаете.

- Не помню. Так, может быть, он у Нины?

- Она еще не вернулась с каникул.

Митя закурил.

- Нет, с ним что-то случилось, - помолчав, подавленно сказал он. - Что
же делать?

- Можно было бы позвонить Лене по телефону. Но последнее время у них
снимают трубку, очень болен отец. Дмитрий Дмитрич, может быть, мне съездить
к Лене? У нас условный знак: я постучу в стенку, и, она мне откроет. А вы
поезжайте к себе.

- Ну что вы! Поедемте вместе!

- Это очень далеко, на Международном.

- Все равно.

У него на щеке билась жилка, как у Агнии Петровны, когда она
волновалась. Мы сели в трамвай, и он сказал: -

- Нет его у Лены.

- Дмитрий Дмитрич, уверяю вас, что с ним ничего не случилось.

- Вы не знаете Андрея. Он не мог не подождать меня после доклада.

- Я знаю его лучше, чем вы думаете.

- Тем более. Вообще он был какой-то странный.

- Ну вот... придумайте еще что-нибудь!

- Я не придумываю. Это проскользнуло у меня в сознании, но как-то
смутно, потому что я должен был через несколько минут выступать. А теперь я
вспоминаю: он был очень расстроен.

- Чем же?

- Не знаю. Он побледнел, когда мы заговорили о вас, - вдруг вспомнил
Митя. - Да, да! Он побледнел и спросил: "Так она тебе ничего не сказала?" И
как раз в эту минуту Николай Васильевич объявил мой доклад. Что вы должны
были сказать мне, Таня?

Я ничего не ответила. Мы сошли с трамвая. Парадная дверь в доме, где
жили Быстровы, была почему-то закрыта. Митя позвонил. Дворничиха, шлепая
туфлями, показалась в темном подъезде.

- Танечка, я вас очень прошу: объясните, в чем дело?

Мы прошли темный пролет лестницы между первым и вторым этажами. Я
спросила:

- Андрей переписывался с вами последнее время?

- Нет. Я получил от него одно письмо - перед самым отъездом из Москвы.

- Ну, вот...

Лампочка горела на третьем этаже.

- Танечка, я вас умоляю! Я не пойду дальше. Что изменится от того, что
мы узнаем, что днем Андрей был здесь и справлялся о вас?

- А что изменится от того, что я...

Теперь мы снова были в темном пролете, а там; через несколько ступенек,
опять начинался светлый, и на черной, обитой клеенкой двери был виден
голубой почтовый ящик Быстровых.

- ...от того, что я скажу вам, что мы с Андреем хотим пожениться!

Это было глупо, что я заплакала, но ничуть не смешно, и по Митиному
лицу я видела, что он и не думал смеяться. Он взял меня за руки, усадил на
подоконник - на лестнице были низкие подоконники - и молча сел рядом.

- Ну вот, а теперь рассказывайте, - ласково сказал он, когда я
перестала плакать, и, как маленькую, погладил по голове. - Почему вы так
долго молчали? Почему вы плачете? И главное - где Андрей?

- Да не знаю я, где Андрей!

- Ш-ш! Ну ладно, все равно! Не провалился же он, в самом деле, сквозь
землю! А теперь...

Он взял мои руки, крепко пожал и хотел поцеловать, но я отняла.

- Поздравляю вас от всей души, милая, хорошая Танечка! Это великолепно,
что вы выходите за Андрея, потому что вы оба какие-то светлые, чистые и
будете превосходной парой. Но почему этот болван молчал - просто загадка!
Если бы у меня была такая невеста, я звонил бы о ней на каждом углу.

Я подняла глаза: у него было доброе лицо и голос звучал сердечно и
просто. "Если бы у меня была такая невеста"... О, если бы! У меня снова
стали капать слезы, сперва две-три, а потом сразу много, так что пришлось
встать и отойти в сторону, чтобы справиться со слезами.

- Спасибо, Дмитрий Дмитрич! Но все это... далеко не так просто. Вы даже
не можете себе представить, как я хорошо отношусь к Андрею! Но в тот день,
когда я получила от него письмо - это было в Анзерском посаде, - письмо, в
котором он спрашивал меня, разделяю ли я его чувства... я все-таки не
решилась ответить "да", хотя никогда еще не встречала человека лучше, чем
он, и часто думала, что, может быть, никогда и не встречу.

Кто-то не спеша поднимался по лестнице, и я говорила все тише, наконец
шепотом, так что Митя должен был встать и подойти поближе, чтобы услышать
меня.

- Но когда я наконец решила, что скажу ему "нет", за мной прибежали,
потому что ему стало плохо. И я... Он был при смерти, и я не могла... Это
вышло случайно. Но вы не скажете ему, что это вышло случайно? И вот теперь,
когда он приехал...

Я замолчала - не потому, что было сказано все, а потому, что мои слова
были так ничтожны, так жалки в сравнении с тем, что я чувствовала в эту
минуту! И так непохожи на правду!

Митя грустно смотрел на меня.

- И вы думаете, что вам это удастся?

- Что удастся?

- Да вот... не выйти за Андрея.

- Дмитрий Дмитрич...

- Пожалуйста, не думайте, что я шучу, - поспешно сказал Митя, - или не
понимаю, что произошло между вами. Но ведь вы не хотите сказать, что любите
кого-то другого?

Он взял меня за руки, но в это мгновение где-то очень близко от нас, за
стеной, послышался крик.

Дверь распахнулась, и Лена Быстрова, которую я не сразу узнала,
растрепанная, в халате, выбежала на площадку.

- Лена!

Она обернулась и бросилась ко мне.

- Это ты, Таня? Как хорошо, что ты пришла! Я хотела вызвать неотложную
помощь, а отец... Ему очень плохо. Идем, идем скорее! Он не отпускает меня!

ПРОСТАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ

Мы стояли в передней. Лена рассказывала, и ничего нельзя было понять -
ни того, что случилось утром, когда Василий Алексеевич порезал палец и три
часа нельзя было унять кровь, ни того, что случилось сейчас, когда почему-то
понадобилась неотложная помощь. Мария Никандровна ушла в аптеку и не
возвращалась что-то очень долго. Василий Алексеевич уснул и вдруг стал
вставать и сердиться на Лену, которая заставляла его лечь. С болезненным
возбуждением, в котором было что-то беспомощно-торопливое, Лена
рассказывала, путалась, искала анализы. Я смотрела на нее во все глаза и не
узнавала. И ничего не могла понять до тех пор, пока не вошла вслед за Леной