Был пасмурный, холодный день. Передонов возвращался от Володина. Тоска
томила его. Вершина заманила Передонова к себе в сад. Он покорился опять ее
ворожащему зову. Вдвоем прошли в беседку, по мокрым дорожкам, покрытым
палыми, истлевающими, темными листьями. Унылою пахло сыростью в беседке.
Из-за голых деревьев виден был дом с закрытыми окнами.
- Я хочу открыть вам правду, - бормотала Вершина, быстро взглядывая на
Передонова и опять отводя в сторону черные глаза.
Она была закутана в черную кофту, повязана черным платком и, посинелыми
от холода губами сжимая черный мундштук, пускала густыми тучами черный дым.
- Наплевать мне на вашу правду, - ответил Передонов, - в высокой
степени наплевать. Вершина криво усмехнулась и возразила:
- Не скажите! Мне вас ужасно жалко, - вас обманули.
Злорадство слышалось в ее голосе. Злые слова сыпались с ее языка. Она
говорила:
- Вы понадеялись на протекцию, но только вы слишком доверчиво
поступили. Вас обманули, а вы так легко поверили. Письмо-то написать всякому
легко. Вы должны были знать, с кем имеете дело. Ваша супруга - особа
неразборчивая.
Передонов с трудом понимал бормочущую речь Вершиной; сквозь ее
околичности еле проглядывал для него смысл. Вершина боялась говорить громко
и ясно: сказать громко - кто-нибудь услышит, передадут Варваре, могут выйти
неприятности, Варвара не постеснится сделать скандал; сказать ясно - сам
Передонов озлится; пожалуй, еще прибьет. Намекнуть бы, чтобы он сам
догадался. Но Передонов не догадывался. Ведь и раньше, случалось, говорили
ему в глаза, что он обманут, а он никак не мог домекнуться, что письма
подделаны, и все думал, что обманывает его сама княгиня, за нос водит,
Наконец Вершина сказала прямо:
- Письма-то, вы думаете, княгиня писала? Да теперь уже весь город
знает, что их Грушина
сфабриковала, по заказу вашей супруги; а княгиня и не знает ничего.
Кого хотите спросите, все знают, - они сами проболтались. А потом Варвара
Дмитриевна и письма у вас утащила и сожгла, чтобы улики не было.
Тяжкие, темные мысли ворочались в мозгу Передонова. Он понимал одно,
что его обманули. Но что княгиня будто бы не знает, - нет, она-то знает.
Недаром она из огня живая вышла.
- Вы врете про княгиню, - сказал он, - я княгиню жег, да недожег:
отплевалась.
Вдруг бешеная ярость охватила Передонова. Обманули! Он свирепо ударил
кулаком по столу, сорвался с места и, не прощаясь с Вершиною, быстро пошел
домой. Вершина радостно смотрела за ним, и черные дымные тучи быстро
вылетали из ее темного рта и неслись и рвались по ветру.
Передонова сжигала ярость. Но когда он увидел Варвару, мучительный
страх обнял его и не дал ему сказать ни слова.
На другой день Передонов с утра приготовил нож, небольшой, в кожаных
ножнах, и бережно носил его в кармане. Целое утро, вплоть до раннего своего
обеда, просидел он у Володина. Глядя на его работу, делал нелепые замечания.
Володин был попрежнему рад, что Передонов с ним водится, а его глупости
казались ему забавными.
Недотыкомка весь день юлила вокруг Передонова. Не дала заснуть после
обеда. Вконец измучила. Когда, уже к вечеру, он начал было засыпать, его
разбудила нивесть откуда взявшаяся шальная баба. Курносая, безобразная, она
подошла к его постели и забормотала:
- Квасок затереть, пироги свалять, жареное зажарить.
Щеки у нее были темные, а зубы блестели.
-- Пошла к чорту! - крикнул Передонов.
Курносая баба скрылась, словно ее и не бывало.
x x x
Настал вечер. Тоскливый ветер выл в трубе. Медленный дождь тихо,
настойчиво стучал в окошки. За окнами было совсем черно. У Передоновых был
Володин, Передонов еще утром позвал его пить чай.
- Никого не пускать. Слышишь, Клавдюшка? - закричал Передонов.
Варвара ухмылялась. Передонов бормотал:
- Бабы какие-то шляются тут. Надо смотреть. Одна ко мне в спальню
затесалась, наниматься в кухарки. А на что мне курносая кухарка?
Володин смеялся, словно блеял, и говорил:
- Бабы по улице изволят ходить, а к нам они никакого касательства не
имеют, и мы их к себе за стол не пустим.
Сели за стол втроем. Принялись пить водку и закусывать пирожками.
Больше пили, чем ели. Передонов был мрачен. Уже все было для него как бред,
бессмысленно, несвязно и внезапно. Голова болела мучительно. Одно
представление настойчиво повторялось - о Володине, как о враге. Оно
чередовалось тяжкими приступами навязчивой мысли: надо убить Павлушку, пока
не поздно. И тогда все хитрости вражьи откроются. А Володин быстро пьянел и
молол что-то бессвязное, на потеху Варваре.
Передонов был тревожен. Он бормотал:
- Кто-то идет. Никого не пускайте. Скажите, что я молиться уехал, в
Тараканий монастырь.
Он боялся, что гости помешают. Володин и Варвара забавлялись, - думали,
что он только пьян. Подмигивали друг другу, уходили поодиночке, стучали в
дверь, говорили разными голосами:
- Генерал Передонов дома?
-- Генералу Передонову бриллиантовая звезда.
Но на звезду не польстился сегодня Передонов. Кричал:
- Не пускать! Гоните их в шею. Пусть утром принесут. Теперь не время.
"Нет, - думал он, - сегодня-то и надо крепиться. Сегодня все
обнаружится, а пока еще враги готовы много ему наслать всякой всячины, чтобы
вернее погубить".
- Ну, мы их прогнали, завтра утром принесут, - сказал Володин, снова
усаживаясь за стол.
Передонов уставился на него мутными глазами и спросил:
- Друг ли ты мне или враг?
- Друг, друг, Ардаша! - отвечал Володин.
- Друг сердечный, таракан запечный, - сказала Варвара.
- Не таракан, а баран, - поправил Передонов. - Ну, мы с тобой, Павлуша,
будем пить, только вдвоем. И ты, Варвара, пей - вместе выпьем вдвоем.
Володин, хихикая, сказал:
- Ежели и Варвара Дмитриевна с нами выпьет, то уж это не вдвоем
выходит, а втроем.
- Вдвоем,- угрюмо повторил Передонов.
- Муж да жена - одна сатана, - сказала Варвара и захохотала.
Володин до самой последней минуты не подозревал, что Передонов хочет
его зарезать. Он блеял, дурачился, говорил глупости, смешил Варвару. А
Передонов весь вечер помнил о своем ноже. Когда Володин или Варвара
подходили с той стороны, где спрятан был нож, Передонов свирепо кричал,
чтобы отошли. Иногда он показывал на карман и говорил:
- Тут, брат, у меня есть такая штучка, что ты, Павлушка, крякнешь.
Варвара и Володин смеялись.
- Крякнуть, Ардаша, я завсегда могу, - говорил Володин, - кря, кря.
Очень даже просто.
Красный, осовелый от водки, Володин крякал и выпячивал губы. Он
становился все нахальнее с Передоновым.
- Околпачили тебя, Ардаша, - сказал он с презрительным сожалением.
- Я тебя околпачу! - свирепо зарычал Передонов.
Володин показался ему страшным, угрожающим. Надо было защищаться.
Передонов быстро выхватил нож, бросился на Володина и резнул его по горлу.
Кровь хлынула ручьем.
Передонов испугался. Нож выпал из его рук. Володин все блеял и старался
схватиться руками за горло. Видно было, что он смертельно испуган, слабеет и
не доносит рук до горла. Вдруг он помертвел и повалился на Передонова.
Прерывистый раздался визг, - точно он захлебнулся,- и стих. Завизжал в ужасе
и Передонов, а за ним Варвара.
Передонов оттолкнул Володина. Володин грузно свалился на пол. Он
хрипел, двигался ногами и скоро умер. Открытые глаза его стеклянели,
уставленные прямо вверх. Кот вышел из соседней горницы, нюхал кровь и злобно
мяукал. Варвара стояла как оцепенелая. На шум прибежала Клавдия.
- Батюшки, зарезали! - завопила она.
Варвара очнулась и с визгом выбежала из столовой вместе с Клавдиею.
Весть о событии быстро разнеслась. Соседи собирались на улице, на
дворе. Кто посмелее, прошли в дом. В столовую долго не решались войти.
Заглядывали, шептались. Передонов безумными глазами смотрел на труп, слушал
шопоты за дверью... Тупая тоска томила его. Мыслей не было.
Наконец осмелились, вошли, - Передонов сидел понуро и бормотал что-то
несвязное и бессмысленное.
19 июня 1902 г.*
* Дата окончания романа установлена по его черновой рукописи. - Ред.
ВАРИАНТЫ
1. Наташке и хотелось украсть сладкий пирог и потихоньку съесть его, да
нельзя было: раз - что Варвара торчит около нее, да и только, не выжить ее
ничем; а другое - если и уйдет и без нее снимать со сковороды, так она потом
посчитает по следам на сковороде: сколько нет, столько пирожков потребует, -
никак украсть нельзя ни одного. И Ната злилась. А Варвара, по обыкновению
своему, ругалась, придираясь к служанке за разные неисправности и за
недостаточную, по ее мнению, расторопность. На ее морщинистом, желтом лице,
хранившем следы былой красивости, неизменно лежало брюзгливо-хищное
выражение.