не одна душа ничего не знала о Ванде Стадницкой. Она несла на своих
плечах, на белокурых вьющихся волосах всю чистоту и гордость своей
молодости, всю чистоту и гордость своей колонии, и поэтому она легко и
четко ставила черную туфельку на асфальт тротуара, было приятно ощущать,
как свободно и ловко ступает сильная нога, как в таком же сильном покое
дышит грудь, как уверенно смотрят глаза.
голове. Она ощутила, как что-то бесформенное и безобразно-отвратительно
проснулось во всем ее теле.
даже выправка чем-то напоминает колонию, но эти немигающие зеленые
глаза...
проснулась в ней прежняя неукротимая злоба, глаза блеснули... но она
вспомнила, что вокруг них движется улица, что она такая же колонистка, как
он:
шинель застегнута на все пуговицы, черная кепка сидит с уверенной
строгостью.
губами, и колонист куда-то слетел с него, как будто Рыжиков мгновенно
переоделся на ее глазах.
меняя ничего в лице:
с ним.
в подвальный ресторан и прошептал просительно:
глядя прямо в его глаза:
быстро ушла в переулок; Рыжиков замер у входа в ресторан.
25. НИЧЕГО ПЛОХОГО
Рыжиков чувствовал себя в колонии, в общем, прекрасно. Большей частью был
весел, разговорчив, всегда встревал в беседы бригадного актива и
колонистских делах и высказывался довольно умно. В литейном цехе он
завоевал одно из самых первых мест и в последнее время работал на
формовке. Мастер Баньковский высоко ценил его способности и энергию.
Небольшое столкновение было у Рыжикова с Нестеренко, который в самой
категорической форме потребовал, чтобы Рыжиков не употреблял матерных
выражений. Авторитета Нестеренко Рыжиков не признал и ответил ему:
конечно, зло берет, понимаешь, ну я и сказал...
с этими опоками: сколько раз говорил, углы испорчены, проволокой связаны,
ка же не того... не выругаться?
старых привычек. Вообще Рыжиков дисциплину держал хорошо, а самое главное
- считался одним из передовых ударников литейного цеха. Он уже и
зарабатывал: в последнюю получку у него чистых осталось на руках до
пятидесяти рублей. Он показал эти деньги Воленко и спросил у него:
Будешь выходить из колонии - пригодятся.
на уроках спал, домашних заданий не выполнял и с учителем только потому не
ссорился, что побаивался старосты, сурового, непреклонного Харитона
Савченко.
вид, что ему некогда погулять и поговорить о том, о сем, а кроме того,
Руслан учился в шестом классе, к нему приходили другие шестиклассники
делать уроки. рыжиков готов был с подозрением отнестись к разным урокам,
но не мог не признать, что шестой класс нечто весьма почетное и, может
быть, там действительно нужно учить уроки. С Русланом Гороховым спешить
было нечего, это был человек свой. Находились и другие. Левитин Севка,
например, был даже удобнее для дружбы, чем Горохов, так как был моложе
Рыжикова года на два и признавал его авторитет с некоторым даже любовным
подобострастием. Левитин отличался грамотностью, очень много читал и любил
рассказывать разные истории, вычитанные в книгах. Иногда он из города
приносил какие-то особенные книги о приключениях, прятал их в тумбочке и
показывал только Рыжикову. Главной отличительной особенностью Севки была
его ненависть к колонии. Даже Рыжиков не мог понять, за что Севка так
злобится на колонию, но любил выслушивать его жалобы и намеки. У Севки
полное лицо и толстые губы, и когда он говорит, лицо и губы становятся
влажными, от этого его слова кажутся еще более злобными.
чистоту в колонии, работу на производстве. Он был уверен, что Блюм украл
десятки тысяч рублей и теперь хочет украсть еще больше на
постройке завода. А Захаров старается потому, что хочет получить орден, и,
конечно, получит, раз на него работает больше двухсот колонистов. Севка
знал, какие учительницы с какими учителями "гуляют", и рассказывал самые
жуткие подробности об этих делах. Один раз Рыжиков не утерпел и возразил
Севке:
в колонии - не думай, что так легко. Бухгалтерия есть, и проверки бывают
разные.
детских домах, так в одном доме все открылось и заедующий под суд пошел. А
в другом доме все крали. А его, Левитина, отец до сих пор в тюрьме сидит,
кассиром был, и тоже все считали: вот честный человек, а потом как
засыпался - тридцать тясяч тю-тю! Напрасно Рыжиков воображает, что дураков
на свете много. Если можно украсть, так каждый украдет, а только стараются
вид такой делать, что они честные.
понимал людей. Конечно, украть каждый может и каждому приятно ни за что,
даром, заиметь деньги или барахло. А только разная шпана все равно так и
жизнь проживет в бедности, а красть не пойдет, потому что боится. Они
думают так: лучше черный хлеб есть, а не попасть в тюрьму. А крадут только
самые смелые люди, которые ничего не боятся и которым на тюрьму наплевать.
И Рыжиков как умел гордился своей исключительностью и бесстрашием. С
легким презрением он думал, что и Левитин - шпана и украсть не способен, а
только разговаривает. тем не менее с ним поговорить было почему-то
приятно.
обыкновению обиженным голосом:
дали. А я в столярной! Справедливо это?