вспомнил о Прексаспе только тогда, когда одно за другим стали вспыхивать в
захваченных городах восстания. Первое, что пришло на ум шахиншаху, был
террор. Еще более ожесточенный и бессмысленный. Ему самому стало страшно,
когда он попытался представить себе, во что это выльется. Кольцо страха
сомкнулось. Но долго размышлять Камбиз не привык. Он привык действовать. И
он начал действовать, поручив Прексаспу убрать Псамметиха и окончательно
искоренить династию.
бычьей кровью. Тот мужественно осушил ее до дна и бездыханным упал на
пиршественное ложе, ставшее смертным.
внушает недоверие. Недаром отравление Псамметиха стало предметом
ожесточенных дискуссий, которые продолжаются и поныне. В том, что бычья
кровь нисколько не опасна для организма, сомневаться, конечно, не
приходится, хотя Плиний, а за ним и натуралисты средневековья утверждали
противное, ссылаясь на того же непогрешимого Геродота. Многие комментаторы
считали, что под словами <бычья кровь> следует подразумевать название
какой-нибудь ядовитой алхимической соли или безусловно смертельной
металлической окиси. Возможно, в этом есть какое-то рациональное зерно. Не
менее убедительны, однако, и другие доводы, согласно которым под бычьей
кровью надо понимать именно кровь быка, но содержащую отраву мгновенного
действия. Это вполне вероятно. Удивительно все же, что Геродот ни словом
не обмолвился ни о каком яде. А уж он-то должен был дознаться!
полном согласии со свидетельствами древности. Но сначала необходимо
сказать несколько слов о том, что вообще значила бычья кровь для
Псамметиха - царя, первосвященника, живого бога. Прежде всего он должен
был увидеть в смертной чаше еще одно, на сей раз неслыханное
надругательство над его верой. Ранее он и помыслить не мог, что кто-то
способен выпить кровь быка, кровь священного бога Аписа! Теперь ему самому
предлагали совершить непростительное святотатство.
какого-либо специального яда, могла мгновенно убить пер-о. Так оно и
случилось. Точнее, его убила мысль, что он уничтожает свою душу, свою
посмертную Ка.
коварство Камбиза, едва ли стоит удивляться сей чудовищной выдумке. Он
действовал очень точно, руководствуясь холодным расчетом. Местные боги
смущали его людей, в конечном счете объявили лично ему войну. И он решил
им ответить тем же. Невольным вестником этой беспрецедентной вражды явился
визирь Прексасп, столь неосмотрительно попытавшийся предостеречь царя.
Вполне естественно, разумеется с точки зрения Камбиза, именно его было
сделать теперь посланцем своей воли, орудием мести. Здесь нетрудно
усмотреть известную, хотя и очень извращенную логику.
Камбиз продолжил военные действия. На сей раз они распространялись уже на
мертвых. На это тоже нашелся свой резон. Если спящие в царских некрополях
мумии насылают страх, то не лучше ли им как следует всыпать? Пусть
отведают персидских плетей, коль скоро здешние жители уверены, что их
усопшие боги все равно как живые! Посмотрим, так ли это... На колеснице,
во главе блестящей свиты въехал шахиншах в город Саис. В остроконечной
тиаре, с обнаженными по локоть мускулистыми руками, сжимавшими знаки
верховной власти, он казался мифическим героем, бросившим вызов богам.
Собственно, так оно и было. Неподвижный, как статуя, возвышаясь на две
головы над возничим, проехал он к царскому некрополю, где нашла вечное
упокоение набальзамированная оболочка Амасиса, предшествовавшего
Псамметиху на троне Кемта.
развевающейся тунике с пурпурной каймой, он, подобно самуму, пронесся по
тихим пальмовым аллеям к небольшой пирамиде, в которой находился каменный
саркофаг отошедшего на Запад пер-о. За ним поспешали евнухи на белых
конях, царская сотня и две тысячи копейщиков.
мумию извлекли из трех вставленных один в другой гробов: базальтового,
алебастрового и деревянного расписного. Главный палач и двое его подручных
попытались было поставить Амасиса на колени, но, поскольку туго
перебинтованная мумия не сгибалась, ее просто-напросто швырнули на землю.
Так оно было даже лучше: пусть знает свое место...
усмотреть и некий политический смысл. Разве не Амасис первым отказался от
уплаты дани? Разве не ему принадлежала идея вбить клин между персами и
финикиянами, столь успешно осуществленная затем Псамметихом? Так пусть
теперь держит ответ. Если можно высечь море, разметавшее корабли, или
наказать реку, помешавшую штурму, то отчего бы не призвать на суд
мертвеца? Это было вполне во вкусе времени. И если через пятнадцать веков
подобную процедуру повторил глава христианства римский папа, то надо ли
так уж строго осуждать персов, которые как-никак одухотворяли слепые силы
природы?
пристрастием: жгли каленым железом, кололи иглами, вырывали по волоскам
бороду. Но поскольку ответов на предъявленные обвинения Амасис не дал, его
нещадно высекли розгами и приговорили к сожжению. Костер развели из досок
расписного гроба, на котором изображалось посмертное путешествие пер-о и
его встреча с Озирисом. Несмотря на всю мудрость жрецов Кемта, они не
сумели предвидеть, каким испытаниям вскоре подвергнется их отошедший в
вечность бог. Щедро украсив его саркофаг магическими формулами из Книги
Мертвых, с помощью которых можно ответить на все вопросы владыки
подземного царства, они ни единым иероглифом не обмолвились о том, как
должен вести себя пер-о перед владыкой Ирана. Не потому ли молчала мумия
на допросе с пристрастием?
стране, где днем и ночью следят за тобой вещие очи.
собой смолк. Стало вдруг не до смеха. Но не жестокость, не кажущаяся
бессмысленность этой казни смутила их. Камбиз мог делать с мумией все, что
угодно - повесить вниз головой или посадить на кол, - не следовало только
швырять ее в огонь. Этим он попрал не только священные законы завоеванного
края, но и самих персов. Огонь - высшее божество, а богу не должно
питаться человеческим мясом. Пуще всех несчастий предостерегал пророк
Ахуромазды от осквернения огня. Персы даже не зарывали трупы в землю,
отдавая их на съедение грифам и бродячим собакам, дабы вечно продолжалось
коловращение плоти. О том же, что мертвеца можно сжечь, и думать было
жутко. Сгорел царь, поведавший Солону об Атлантиде.
останки. Неистовым красным сиянием отсвечивала в треугольной тени пирамиды
надетая на тиару царская диадема. Но камень на змеином перстне горячее
всего колол глаза.
совсем здоров. Последние сомнения в этом отпали, когда он надумал начать
войну сразу против трех народов: карфагенян, аммонейцев и ливийцев,
которых греческие наемники называли макробами. От похода на Карфаген
пришлось отказаться с самого начала, поскольку финикияне воспротивились
истреблению союзников и единоверцов, а без их кораблей нечего было и
думать об осаде портов с моря.
завязла в песках. Оторвавшись от пунктов снабжения и растеряв обозы, персы
вынуждены были съесть лошадей. Ни о чем другом, как о возвращении в Фивы,
они не мечтали. О продолжении похода не могло быть и речи. Затерянные в
песках без колодцев и дорог, они сначала пробавлялись скудной
растительностью оазисов, а затем начали по жребию поедать своих же
товарищей. Лишь немногим удалось вырваться из пустыни. Они вернулись в
лагерь оскверненными и усталыми, без веры в душе.
изнывавшего от желания сравниться славой с незабвенным Киром. Говорят, что
история не терпит подражателей, чуть ли не заранее обрекая на фарс все их
потуги на величие. Это едва ли верно, потому что за неудачи озлобленного
тирана расплачиваются невинные люди, сотни тысяч невинных людей, своих и
чужих.
наемников на родину и начал готовиться к завоеванию Эфиопии. На сей раз он
решил, что не худо хотя бы разведать поле будущего сражения. К эфиопскому
царю было отправлено посольство с богатыми дарами, которому надлежало
любыми способами склонить эфиопов к союзу с Персией. Попутно посланцам
следовало дознаться о числе и расположении войск вероятного противника, о
дорогах, колодцах и деревнях, в которых можно было бы пополнить запасы
провизии.
Отвергнув дары и услуги толмача-ихтиофага из Элефантины, он на хорошем
иранском языке дал такую отповедь послам Камбиза:
лазутчики. Вас следовало бы хорошенько проучить, но мы соблюдаем принятые
у цивилизованных народов обычаи и не станем чинить вам зло. Возвращайтесь