Чтение 58–й страницы книги ~Место для битвы~

испугался, нет?

Сереге хотелось верить, что страха на его лице не видно. А что вспотел,
так это от жара.

Быстрым, точным движением хан уколол Духарева в грудь. Боль ожгла до
костей. Зашипел, сгорая, волос, зашипела, взошла и лопнула пузырем кожа.

- А-а-а-ха-ха-ха! - зарычал Сергей, ухитрившись как-то превратить в
подобие смеха первый животный вопль.

Хрен вам!

Веселая ярость накатилась, заглушая боль. Нет, боль осталась. Такая же
нестерпимая. Но это уже не имело значения. Главное: показать этой твари, что он
- варяг! Варяг!

И смех его уже звучал не натужно, а искренне.

В глазах хана мелькнуло удивление...

Каленый наконечник уже остыл в живом мясе, но Албатан забыл его убрать. Он
был в замешательстве. Это было, как если бы он взгромоздился на свою жену... И
не обнаружил необходимого отверстия. Албатан столько раз жег людей железом,
что, как ему казалось, знал об этом все. В этой схватке Албатан побеждал
всегда. Проклятый славянин, лишивший хана возможности говорить, украл у него и
радость мести. И радость победы тоже украл. Понятно, почему он не боялся: боль
не трогала славянина. Но почему?

Албатан сунул пику обратно в костер, велел принести сумку. Его не поняли.
Пришлось идти самому.

Кровь на деревянном теле бога обратилась в черную липкую пленку. Албатан
сдвинул повязку, прижал бога к порванной щеке, попросил беззвучно: помоги.

Снова взял пику - наконечник уже нагрелся...

Серега увидел, как печенег вытащил черного деревянного уродца,
перемазанного какой-то дрянью, сдвинул в сторону повязку. На щеке хана
обнаружился неровно заштопанный рубец. Албатан прижал уродца к воспалившейся
ране. О санитарии хан явно не имел никакого понятия.

Губы хана зашевелились. Затем он бережно отложил уродца и вынул из костра
пику.

Серегу озарило.

- Давай жги! - громко сказал он. -Ты нем! Твой бог тебя не слышит! А мой
Бог сильнее твоего.

Печенег, понимавший по-славянски, перевел Серегины слова. Албатан
ощерился, показав осколки зубов и распухшую сардельку языка. И ткнул Серегу
раскаленным острием. Снова шипение, вонь, боль... Но на этот раз Серега был
готов и сумел защититься, отделить себя от боли.

- Твой бог тебя не слышит, хан! - крикнул Духарев и захохотал. - Или бог
оглох, или ты онемел!

Албатану очень хотелось воткнуть пику прямо в сердце славянина, и, чтобы
удержаться, он отшвырнул ее прочь. На миг стало совсем тихо, только костер
потрескивал. И в этой тишине троюродный брат и старый соперник Албатана, тот
самый, который собирался отрезать Сереге ухо, громко произнес:

- А ведь славянин прав: Албатан онемел, и бог его больше не слышит.

Албатан выпрямился, как отпущенная пружина. Шикнула выдернутая из ножен
сабля, вспыхнул багрянец на дымчатом клинке, а поперек живота родича, сквозь
стеганую, шитую бляшками куртку лег ровный чистый разрыв. Миг - и печенег
страшно закричал, кровь хлынула из расходящейся раны.

Албатая махнул саблей - брызги полетели на пленников - бросил ее в ножны,
подхватил с кошмы деревянного бога...

Больше он ничего не успел. Другой печенег, как близнец похожий на
раненого, махнул рукой - узкий пояс змеей выпрыгнул из рукава, обвился вокруг
Албатановой шеи. Печенег поймал его второй конец, перехватил накрест, потянул,
упершись ногой в спину хана. Албатан захрипел, замахал руками. Зашитая рана на
щеке разошлась, показав обломки зубов.

Остальные степняки, их осталось дюжины две, не больше, не вмешивались.
Ждали, чья возьмет - того и удача. Взял душитель.

Ремешок скользнул обратно в рукав, а безжизненное тело Албатана осело на
траву. Убийца отстегнул пояс хана, с дорогой синдской саблей, надел на себя,
поверх собственного. Затем вырвал из пальцев мертвеца (так и не отпустил)
деревянного бога, подошел к тому, кому Албатан вспорол живот, раздвинул края
раны и запихнул в кровавое чрево. Раненый завопил совершенно немыслимо,
содрогнулся и умер.

Печенеги довольно заворчали, сочли эту быструю смерть благоприятным
знаком: бог взял жизнь.

Победитель поднес к лицу перепачканного кровью и слизью бога, пошептался с
ним и изрек нечто.

Духарев глянул на Машега; хузарин был доволен.

- Что он сказал?

- Говорит: кумир велел ему ждать восхода. А с восходом увозить нас в
степь. Говорит: там, на правильной земле, твой бог ослабеет.

- Угу, - пробормотал Духарев.- А чему ты радуешься?

- Неужели не видишь? Бог уже помогает нам! Нас не будут пытать, пока не
увезут. Да и увезут ли? Я буду молиться. И ты молись! Бог уже вмешался.
Вмешается еще раз!

- Блажен кто верует, - пробормотал Духарев. - Почему бы Ему не вмешаться
чуть пораньше?

Ожоги на груди болели нестерпимо.

Кочевники копались в сумках, делили серебро, препирались.

На пленников не обращали внимания. Серега поглядел на костер... Нет,
пережечь ремни нереально. Руки сгорят раньше. А вот ноги... Можно попробовать.
Вон уголек подходящий. Серега, будто невзначай, вытянул спутанные ремнями ноги,
накрыл откатившийся уголек. Нормально получилось. Теперь - ждать.

Степняки поделили серебро. Половина залегла спать, остальные болтали
по-своему. Один, проголодавшийся, понюхал котел с ухой. Не понравилось. Достал
что-то из своей сумки, стал жрать. Еще один вдруг вскочил, выкрикнул что-то.
Остальные на него зашикали, опасливо поглядели на спящих товарищей.

- Что? - спросил Духарев.

- Хорошо, - ответил Машег. - Этот бычий глист вспомнил: у Албатана - два
бурдюка с кумысом. Остальные говорят: чего кричишь? Два бурдюка на всех делить
- ничего не останется.

Припаленный угольком сыромятный ремень ощутимо вонял. Но не больше, чем
труп зарубленного Албатаном родича. И от самого Албатана тоже несло будь
здоров. Вопреки известной поговорке, что, мол, труп мертвого врага всегда
пахнет приятно.. Вряд ли ноздри печенегов уловят и опознают вонь тлеющего
ремешка.

Заворочался и застонал Устах.

- Я бы тоже кумыса выпил, - сказал Машег. - А еще лучше - вина.

- Знаешь, я бы и обычной водой удовлетворился, - заметил Духарев.

Двое печенегов вскочили, заспорили.

- Скоро светать начнет, - заметил Духарев. - Хорошо бы эти ублюдки
перепились.

- Хорошо бы их после выпивки на развлечения не потянуло, - мрачно
отозвался Машег, который, в отличие от Сереги, понимал базар печенегов.

- Это ты к чему?

- Знаешь, о чем они ругаются?

- Ну?

- Один говорит: кожу лучше сначала с ног сдирать, а второй утверждает, что
со спины. Если пеплом присыпать, говорит, то крови меньше уходит.

- Понятно. Я бы их всех...

- Чш-ш-ш! - перебил Машег, прислушиваясь.

- Кони их забеспокоились, - сказал он после паузы.

- Ну и что?

- Это или зверь, или...

- Или?

- Или не зверь. Молись, Серегей, чтобы это был не зверь. И чтобы эти
ничего не услышали.

Серега молился. От ремней, связывавших его ноги, поднимался заметный
дымок. Печенеги спорили...

Все изменилось внезапно. По обе стороны от лагеря одновременно появились
люди. И бросились на степняков. Их было не так уж много, но печенегов застали
врасплох.

Спорщики сразу прекратили дискуссию и схватились за оружие. Зазвенело
железо. Топот, глухие выкрики, удары... Привычные звуки боя, в котором Серега,
вопреки обыкновению, играл крайне пассивную роль. И это было грустно, потому
что степняки, опомнившись, явно брали верх. Вот один из нападавших, подбитый,
полетел через костер, рухнул прямо на Духарева, свалив его на траву.
Вертанувшись туловищем, Серега спихнул его. Бородатый мужик, славянин. Мертвый.

Убивший его печенег перемахнул через костер: пасть раззявлена в вопле,
сабля над головой...

Духарев не стал ждать - врезал степняку промеж кривых ног так, что тот
даже вверх подлетел. Приземлился. Сабля до половины воткнулась в почву, сам
степняк воткнулся мордой в землю, волчья шапка - в костер. Духарев стриганул
ногами - есть! Свободен! Печенег выл, держась рукой за гузно. Но второй, сука
такая, тянулся к сабле.

Серега сделал ему анестезию - пяткой по башке. Сел спиной к сабле,
примерился... Молодец, копченый. В порядке клинок держит - острый. Два движения
- и ремешки поехали.

Руки немного затекли - секундное дело. Машег? Хузарин уже повернулся
спиной, подставляя скрученные кисти.

Есть контакт!

Духарев кинул ему печенежскую саблю. Дальше хузарин сам справится. Серега
еще раньше заприметил, где лежит его славный варяжский меч. Вот он, голубчик!

Серега почувствовал себя хищной птицей, которая порушила тесную клетку и
наконец расправила крылья... Он стал таким легким и быстрым, что, кажется,
вот-вот взлетит. Быстрее и легче Сереги был только его меч. Печенеги казались
набитыми тряпьем куклами - такие вялые и медлительные. Но, получив клинком,
прыскали кровью вполне реально. Вот так, твари! Это вам не шкуру с пленников
драть! Это вам - полный кабздец!