Карташов сунул было руку за пазуху, где у него лениво дремал "Глок", но
его предостерегли:
- Руки на затылок и без дураков! - и тут же раздалось несколько
щелчков.
Пули выпущенные из оружия с глушителем, вонзались в землю совсем рядом
с их ногами. Но те, кто брал их на испуг, видимо, не очень представляли, с
кем они имеют дело...Саня не вынимая из-под полы обрез, вместе с нею
направил ствол в сторону тех, кто вышел из-за машины, и дуплетом, с
секундной паузой, выстрелил. Один из них, видимо, в предсмертном миге, понес
какую-то невнятицу, второй молча рухнул под колесо "девятки". Одинец
стремглав ринулся к машине, упал и перекатился к переднему колесу. То же
самое проделал и Карташов, только он на шаг оказался дальше от Одинца и,
падая, успел достать пистолет. Он стрелял наугад, туда, откуда продолжали
раздаваться томящие душу щелчки. Но Одинец был удачливее: после того, как
еще дважды он разрядил обрез, щелчки прекратились, лишь затяжной стон
огласил пустынную улицу. Но тут же двор особняка ожил, раздались панические
голоса, густо залаяла собака.
- По машинам, Мцыри! - горячась, выкрикнул Одинец.
"Девятку " тряхнуло, но это уже никакого отношения к ее судьбе не
имело. Видимо, кто-то со стороны второй машины бросил им под колеса ручную
гранату, которая и сделала свое дело. Карташов поплыл и в ушах, как злобный
рефрен, звучала фраза "Черт возьми, куда это меня понесло?" Желто-синий
туман, в котором он плыл, заложил дыхание, отчего в висках начала стучать
металлическая дробь. Она была назойлива и мучительна для слуха. Затем он
увидел лица Блузмана, Бурилова, чей галстук полоскался по его лицу, и лицо
Бородавчатого, в глазах которого застыло изумление и вопрос...
...Когда Карташов пришел в себя, он понял, что находится в капкане: с
привязанными руками и ногами он лежал на больничной кровати. Больничной -
потому что он весь был опутан проводами, а к левой руке был присоединен
нейлоновый катетер капельницы. По нему медленно, с полуторасекундными
интервалами капала светло-коричневая жидкость.
Он повернул голову и увидел рядом другую кровать и на ней неподвижно
лежащего человека. Широкие ремни в нескольких местах опоясывали его тело,
голова откинута назад - это, без сомнения, был Одинец.
- Саня, - тихонько позвал он друга, но не получил ответа. Попытался
осмотреться, но с каждым поворотом головы в ней возникали нестерпимая боль и
звон...Он вытянул одну ногу и попытался согнуть ее, однако колющая боль едва
не лишила его сознания.
Слева, за кроватью, где лежал Одинец вырисовывался светлый квадрат
двери с бронзовой, с утолщенным концом ручкой. В помещении было сумеречно и
прохладно. Первым побуждением было во все легкие закричать, позвать на
помощь, однако Карташов, осознавая реальность происшедшего, посчитал это
слабостью. Он еще раз окликнул Одинца и тот со стоном повернул к нему
голову. Он лежал с закрытыми глазами и на его пшеничных ресницах дрожали
накопившиеся слезинки.
Время ползло так медленно, что порой ему казалось оно вообще
остановилось и весь мир замер и так будет вечно. Тоска и отчаянье засосали
душу, и Карташов, чтобы хоть как-то приободриться, начал считать. Досчитал
до 12 тысяч и сбился со счета.
- Саня, где твой обрез, где твои патроны?
Одинец еще на несколько градусов повернул голову в сторону Карташова.
- Одинец, просыпайся и возьми в руки гранатомет...
И действительно, Саня вдруг открыл глаза и его привязанные руки сделали
натужное движение, словно хотели что-то взять...Взгляд совершенно
неосмысленный и он снова закрыл глаза.
И вдруг за дверью послышались шаги. Они были твердые, и вместе с тем
мерные, успокаивающие..
В бокс зашли Блузман, в зеленом халате и такого же цвета
шапочке-колпаке, и тот фельдшер, с которым Карташов уже имел дело, вызволяя
Одинца из этого же бокса. И чудовищно мучительная мысль завладела Карташовым
- знает ли о том разговоре с фельдшером Блузман? От этого, и он это
прекрасно понимал, зависели их жизни.
Блузман подошел к Одинцу и взял того за руку. Стал считать по часам
пульс.
- Запишите: 64 удара, Давление: 110 на 78, вот что значит молодость...
Фельдшер открыл папку, которая была у него в руках., и начал
записывать.
Когда Блузман подошел к кровати Карташова, тот притворился спящим.
- А как чувствует наш омоновец? - Карташов ощутил на запястье холодную,
сырую ладонь Блузмана и великое отвращение овладело им. Он открыл глаза и
сказал:
- Чувствую себя настолько прекрасно, чтобы такого, как ты, ублюдка
пустить в расход...
- Вот это мне нравится. Значит, идем на поправку. Юмор рождает надежду.
- Я хочу в туалет...
- Это не проблема, - Блузман посмотрел на фельдшера. - Принесите ему
судно и добавьте в капельницу героина, он много рассуждает. И долейте еще
раствора, почки у ребят должны быть чистыми, как у младенцев.
Когда они вышли, Карташов еще раз позвал Одинца. И тот наконец
отреагировал. Вяло, словно с большого похмелья...
- Мцыри, я все слышал. Нам промывают почки... готовят к пересадке...
потом все, что от нас останется, отвезут в крематорий. - Одинец отвернулся и
Карташову показалось, что он плачет. Но когда Саня заговорил снова, голос
был по-прежнему хоть и слабый, но уверенный, с нотками раздражения. - Почему
ты мне помешал в ту ночь застрелить эту сволочь?
- Еще не вечер, Саня...Мне сейчас больше жизни нужно переговорить с
Бродом...
- Объясниться в любви?
Ответа не последовало, в комнату вошел фельдшер со стеклянной, до
половины заполненной водой, "уткой". Он не глядя на Карташова, подошел к
нему и изготовился засунуть под одеяло "утку".
- Оставь это себе, - тихо сказал Карташов, - и лучше скажи - когда нас
повезут на операционный стол?
Фельдшер молчал. Он держал обеими руками судно и нерешительно мялся.
Румянец, выступивший на его щеках, мгновенно сменился болезненной
бледностью. Что-то в нем происходило и Карташов не хотел упускать своего
шанса.
- Слышь, парень, по-моему, в прошлый раз мы с тобой неплохо поладили.
Верно? Хотя я мог бы тебя там же в подвале оставить в виде холодного
трупа...Так наберись смелости и ответь - когда?
- Когда сделают все анализы. У тебя заберут обе почки, а у этого...-
фельдшер головой указал в сторону Одинца, - сердце и печень. Он очень
подходит, у него отличная клиника...
- Ну спасибо за доверие, - прошипел Одинец. - Век такой доброты не
забуду.
- Стоп, Саня! - остановил друга Карташов. И к фельдшеру: -скажи, только
не спеши с ответом...Что ты для нас можешь сделать? Не за просто так,
конечно, за приличные бабки...
- Вряд ли вам стоит на меня рассчитывать. После побега твоего товарища,
в клинике усилили охрану. На окнах решетки, на всех выходах по два
автоматчика. Вас слишком хорошо сторговали, чтобы упустить таких доноров...
Карташов пошевелил затекшей рукой.
- Ну хорошо, ты бессилен, вернее, боишься за свою шкуру, но одно ты
можешь без всякого риска сделать...У тебя из кармана торчит мобильник и я
прошу тебя только об одном... - Карташов нервничал и потому говорил с
одышкой. - Набери номер, который я тебе назову, и поднеси трубку к моему
уху. Только за одно это ты потом получишь пару тысяч долларов...За пустяк,
который тебе ничем не угрожает.
Фельдшера как будто разбил столбняк. Он мялся, и возможно, на
что-нибудь решился, если бы в бокс не зашел человек с какими-то приборами.
Это был очень молодой человек, с только что пробивающимися усиками, и
чистыми большими глазами.
- Геннадий Владимирович, - обратился паренек к фельдшеру, - вы поможете
мне ввести больным в мочевой пузырь висмут.
Фельдшер положил в изножье кровати, на которой лежал Карташов, утку и
приготовился к процедуре.
- Придется, хлопцы, немного потерпеть, это не совсем приятная
процедура.
С Карташова сняли удерживающий ремень, который проходил по бедрам и
задрали угол одеяла. Он был без нижнего белья и сразу же почувствовал смену
температур. Парень с чистыми глазами взял в руки пенис Карташова - пальцы
его были холодные, словно только что вынутые из холодильника - Карташов
заскрежетал зубами и хотел вывернуть, но фельдшер навалился ему на грудь
всей массой. Сергей почувствовал запах недорогого одеколона и недорогих
сигарет. Подбородок фельдшера касался щеки Сергея. А в это время ему в
мочеиспускательный канал начали засовывать катетер, чтобы затем ввести в
мочевой пузырь какую-то заразу. Карташов заорал и послал в пространство все,
что знал о матерщине. И каково же его было удивление, когда до его слуха
донесся шепот фельдшера: "Я сегодня ночью дежурю, потерпи..." И эти слова,
словно ампула обезболивающего, запущенного в вену, сняла с его живота и паха
боль, и ему захотелось расцеловать этого неуклюжего, навалившегося на него
медведем фельдшера.
Одинец, видимо, понимая бесполезность сопротивления, стоически выдержал
процедуру и лишь под конец сказал: "Запомни, парень, что по тебе плачет
камера смертников..." Но тот был невозмутим: собрав инструмент, он
направился к дверям. И выходя из бокса, заботливо проговорил: "Это не так
страшно, как кажется..." Фельдшер снова стянул их ремнями и, держа "утку"
под мышкой, удалился из бокса.
- Ну и падлы, - у Одинца по щеке текла незапланированная струйка. -
Эсэсовцы...Ты видел, какие глаза у этого сученка с усиками? Вылитый фюрер,
Николаев Андрей
Андреев Николай
Пехов Алексей
Володихин Дмитрий
Орловский Гай Юлий
Белов Вольф