Чтение 58–й страницы книги ~Цеховики~

обитаешь...

- Больно-о, - ноет Пыря и зарабатывает еще один удар по ребрам.

Ох и люблю захваты!..

Григорян поднимается из-за стола, но собровец в маске опрокидывает его
назад:

- Сиди, обезьяна носатая!

Люблю работать с собровцами. Отличные ребята. Совсем лишены
дипломатичности.

Начинаем обыск. Распахиваем сейфы. Складываем в угол документацию.
Постепенно атмосфера становится сухой и деловой. Девчонки, служащие фирмы,
начинают скулить и всхлипывать, Григорян буравит меня жесткими глазами.
Наконец не выдерживает.

- Э, Завгородин, это опять ты.

- Опять я.

- Обиделся за телевизор?

- Смеешься? Мне плевать, что ты лапшу на уши моим землякам вешаешь.

- Все никак не угомонишься. Все бегаешь, кусаешься. Все такой же голодный
и такой же злой.

- Ага.

- Э, не видишь, что ты уже никто.

- Не вижу.

- Жалко мне тебя.

- Почему это?

- Э, я тебе еще тогда говорил, что приходит время, когда мы будем
хозяевами. Пришло... Тогда ты меня посадил. Теперь не сможешь. Шею свернешь.
И никто о тебе не вспомнит. Потому что ты дурак. Не понимаешь, миром правят
деньги, а не твои глупые мыслишки о том, что хорошо, а что плохо.

- Может, не только деньги... Ричард, я еще жив. И готов подраться. И
Пашка готов. И многие такие, как мы... Рано ты нас хоронишь. Рано
радуешься... И до конца я буду честным следователем и государственным
человеком. А ты будешь вором, татем. И я буду тебя душить, в какие бы
кабинеты ты ни был вхож и сколько бы денег ни наворовал.

- Жалко. Молодой. Жить бы и жить, - вздохнул Григорян и, зевнув,
отвернулся.

- Не боись, Ричи, я прорвусь.

Я приблизил разгоряченное лицо к вентилятору. На улице плавился асфальт,
и люди искали тень и холодную воду. Жаркое лето девяносто пятого
продолжалось.