Чтение 58–й страницы книги ~Очень в Сокольниках~

аллеи бульваров, все дворы. На проезжей части улиц, правда, его сразу же
разбили колеса машин, но крыши и деревья были серебряно-нарядными и
пушистыми.

Из окна кабинета Вадим видел парк Эрмитаж, деревья все белые, как под
Новый год.

Кончилась еще одна осень. Дальше провьюжит, завертит зима, а там
начнется звонкая весенняя капель.

Жизнь не останавливается. Перемена времен года, перемена месяцев и
недель, движение времени.

И в этом бесконечном движении и переменах было много прекрасного. Хотя
каждый новый день, каждая смена времени года приближала Вадима к той
роковой черте, о которой ему даже думать не хотелось. Да и не только не
хотелось, но и некогда было просто. У него был свой отсчет времени, и имя
ему было - сроки.

Четкие рамки дела, принятого к разработке. Поэтому многие в их "Доме"
исчисляли движение времени не по календарю, а по выполненным заданиям.

- Когда я уехал в отпуск? Да после того, как на Таганке, в Товарищеском
переулке задержали мошенников из Киева.

Что делать? У каждой работы своя специфика.

И Вадим хил так же, оставляя для себя единственную временную отдушину -
осень.

А этой осенью с ним случилось много хорошего. И жизнь его стала более
наполненной и счастливой.

Поэтому, глядя в окно, он с сожалением прощался с ней.

На город медленно наплывали сумерки, и на улицах зажглись фонари.

Вадим в принципе был уже свободен, и если раньше он подолгу сидел в
кабинете просто так, от холостяцкого своего одиночества, то теперь ему
было ради кого торопиться домой.

Он уже надел пальто, когда зазвонил телефон.

- Орлов.

- Это я, Вадим, - услышал он голос Малюкова.

- Привет, Олег.

- Тебе интересно, чем кончилось наше общее дело?

- А разве уже вынесен приговор?

- Конечно.

Малюков провел следствие за полтора месяца, и суд, приняв дело, начал
бесконечно длинные заседания, на одном из которых Вадим выступал в
качестве свидетеля.

Он с интересом разглядывал подсудимых.

Долгушин был совершенно сломлен, плакал, валил всю вину на других. В
зал суда приезжал измятый, небритый, жалкий. Кольцова, наоборот, была
невозмутимо спокойна и вызывающе хороша. Корньс, импульсивно возмущенный,
а Липкин-Рывкин вел себя как всякий уголовник. Ругался с прокурором,
грозил свидетелям.

Суханов держался с достоинством человека, знающего свою вину и готового
нести за нее любое наказание.

Суд длился долго. Вызывались все новые и новые свидетели, поднимались
всевозможные документы, приглашались наиболее компетентные эксперты.

Валера Смагин сидел на всех заседаниях. Он решил писать сценарий об
этом деле.

К Вадиму он нс приставал, знал, что до приговора Орлов не скажет ему ни
слова.

Правда, у Кафтанова Валера побывал, принес ему письмо из газеты с
просьбой предоставить материал и слезно умолял никому раньше него не
показывать дело.

Кафтанов обещал. Он ценил Валеру за точность изложения и некоторый
скрытый пафос его публикаций.

- Так слушай, - продолжал Малюков.

- Что с Сухановым? - перебил его Вадим.

- Вот уж действительно вцепился в него одного. Два года дали... Что
задышал в трубку?.. Условно. Долгушину высшую меру, Корнье семь лет,
Кольцовой и Липкину по десять. Вот и все. Кланяйся Марине.

"Вот и все", - повторил про себя Вадим, спускаясь по лестнице.

Коротко и просто. Раненый Фомин, которого, слава Богу, врачи допустили
до работы, мертвый Киреев, спившийся мастеровитый мужик Петя Силин, два
трупа в "Жигулях".

И это все ради того, чтобы такой, как Долгушин, сладко ел, прекрасно
одевался, ухаживал за бабами.

Приговор справедливый, человек, сковавший цепь преступлений, не имеет
права на жизнь даже в колонии.

Было ветрено, и Вадим поднял воротник пальто, перешел улицу и свернул
на Рождественский бульвар.

Здесь уже начался декабрь. Ветви деревьев облепил снег, и они искрились
под светом фонарей, делая все вокруг нарядным и праздничным. На бульваре
пахло зимой. Вадим шел сквозь нее, думая о том, что, видимо, в движении
времени заключен основной смысл жизни.

1981-1983 гг.

OCR Pirat