убедилась, что кругом царит стерильная чистота. Надо бы мусорное ведро
вынести, подумала Галина Ивановна, пока я еще халат не надела.
мусорные баки. Дом был старый, без мусоропровода, но Галина Ивановна
привыкла спускаться с ведром с шестого этажа и не сетовала.
ручку тяжелую металлическую крышку, придерживая ее за край другой рукой.
Металл был холодным и, как обычно, омерзительногрязным, но Галина Ива-
новна предусмотрительно надевала старенькие перчатки, чтобы не пачкать
рук и не подцепить какую-нибудь заразу. Когда крышка была поднята уже до
половины, она вдруг отчетливо услышала тихий родной голос:
ной знающей женщины, и та сказала, что Ленечкин дух будет являться к ней
до тех пор, пока не исполнится сорок дней со дня его смерти. Сорок дней
дух невинно загубленного еще витает по эту сторону, наблюдает, что дела-
ют его близкие после его смерти, оберегает тех, кого могут обидеть, вос-
пользовавшись его гибелью.
сделала?
том упала. Она почувствовала, как заколотилось сердце, стало трудно ды-
шать. Нет, она должна взять себя в руки, она должна преодолеть искушение
ответить, заговорить с ним. Его нет, она своими руками положила послед-
ний букет цветов в его гроб, она целовала его холодный лоб, гладила его
холодные руки вплоть до того момента, когда опустили крышку и гроб пока-
тился туда, где уже пылал всепожирающий огонь.
дения она старалась воспитать его достойным, честным, трудолюбивым. Она
хотела, чтобы ее мальчик был самым лучшим и чтобы отметки у него были
только отличные. Чтобы он не вырос балованным, строго наказывала за ма-
лейшие проступки, за самый невинный детский обман, а когда он получал в
школе четверки или, что тоже случалось, тройки, садилась вместе с ним за
учебник и не отпускала гулять до тех пор, пока Леня не демонстрировал ей
безупречное знание правила, формулы или параграфа. Она постоянно ходила
к учителям и просила, чтобы сына вызвали к доске еще раз и снова спроси-
ли по тому разделу, который он днем раньше ответил не на "отлично". И
она так гордилась, когда Ленечка поступил в университет с первой же по-
пытки и без всякого блата. Почему же он говорит, что она его мучила? За
что он так?
на крышку мусорного бака, и, закрыв лицо руками, плачет. Было еще не
поздно, мимо нее через двор шли люди, но никто не обращал на нее внима-
ния, никто не подошел, не спросил, что случилось, не нужно ли помочь. От
этого она почувствовала себя еще более несчастной и одинокой. Пока был
жив Ленечка, она была нужна ему. А теперь она никому не нужна. Старая,
не очень здоровая женщина, тускло доживающая свою теперь никому не нуж-
ную жизнь.
на мужа.
глядя на то, как твоя мать плачет?
кой, холодной и жестокой. - Ей полезно. Пусть хоть раз задумается над
тем, во что она превратила мою жизнь. А потом пусть думает о том, как
она обходилась с тобой.
ужели в тебе нет ни капли жалости к матери? Оставь ее в покое, я умоляю
тебя. Тебе мало того, что ты сделал с Людмилой? Тебе мало ее смерти? Ты
хочешь и мать до инфаркта довести?
только на пользу. Может, хоть к отцу перестанет цепляться, даст ему спо-
койно свой век дожить. И вообще. Света, это все не повод для скандала.
Чего ты завелась? Мать терроризировала тебя своей ненавистью целых шесть
лет, а ты уже готова все забыть и кинуться утешать ее. Ты что, не пом-
нишь, как она пришла к тебе выторговывать половину гонорара? Ты забыла,
как она тебя оскорбляла при этом? Короткая же у тебя память. Ну а у ме-
ня, Светик, она длинная, я никому не прощу плохого отношения к тебе.
Людмила получила по заслугам, и мать получит, не сомневайся.
ней нет смысла, она бесплодна и бесцельна. Я ни на кого не обижаюсь, я
все простила. Я простила Людмилу, потому что она несчастная одинокая су-
масшедшая. Я простила твою мать, потому что трудно придумать большее го-
ре, чем она сейчас переживает. Оставь ее в покое.
это обсуждать. Лучше послушай, что я написал сегодня. Только я старого
академика сделал не с такой внешностью, как ты мне его описывала. Зато
имя оставил настоящее, очень уж оно колоритное.
нения героини со старым академиком. Да, ее муж действительно талантлив.
И сейчас, когда он для всех умер, его талант стал еще ярче, словно с не-
го сорвали несколько слоев прозрачной кисеи, позволяющей видеть общие
очертания, но скрывающей детали и краски.
писал раньше. Ты не боишься, что это вызовет подозрения?
ется, мастерство растет.
жа. Эмоциональная встряска не прошла бесследно и для творчества. Не бой-
ся, Светик, было бы, наоборот, странно, если бы после всего случившегося
ты писала бы так же, как и раньше. Ты у меня будешь величайшей писа-
тельницей России, вот увидишь. И я буду тобой гордиться.
Все время придется притворяться, лгать. Я думала, это легко. А теперь...
я - отъявленный лжец и мне все это легко и просто, а ты святая? Только
что ты обвиняла меня во всех смертных грехах за Людмилу и мать, говори-
ла, что я жестокий и безжалостный, а теперь, выходит, я еще и лжец?
Прекрасно. Что будет дальше? Может быть, вину за смерть Андрея ты тоже
переложишь целиком на меня?
Но теперь все стало как-то настолько по-другому, что я никак не могу
адаптироваться.
тебя люблю. Очень. Именно поэтому я не могу простить тех, кто обижал те-
бя. Я же все понимаю, милая, я понимаю, как тебе было трудно со мной. Я
- ничтожный мямля, не умеющий разговаривать с издателями, отдающий им
свои работы за бесценок, слабый и жалостливый. А ты терпела это столько
лет и ни разу меня не упрекнула, только вздыхала Я же помню, как каждый
раз обещал тебе, что этого больше не повторится, что я больше не позволю
им сидеть на моей шее и потребую приличный гонорар, что я не дам больше
себя разжалобить и уговорить. Но я писал новую вещь, и они снова прихо-
дили и клялись, что им опять нужна моя помощь, но это уж точно в послед-
ний раз, и я опять им верил и сдавался И вырваться из этого порочного
круга можно было только одним способом - перестать быть. И я перестал. Я
вырвался из-под гнета собственного прошлого поведения, которым загнал
себя в угол. Я вырвался из-под гнета матери, которая тянула из меня жи-
лы, заставляя быть таким, каким ей хотелось меня видеть. А я не такой, и
ты это прекрасно знаешь. Думаешь, это легко - постоянно испытывать злобу
и раздражение, общаясь с ней, и не сметь произнести ни звука? Видеть,
как она тебя терзает, и молчать? Зато теперь я свободен, Светка. Я
по-настоящему свободен. А мировая слава мне не нужна. Я свое получил, а
остальное пусть будет у тебя.
всегда. Она всегда верила ему, он, Леонид, был для нее самым лучшим, са-
мым талантливым, самым любимым. Единственным. Она готова была прощать
ему все.
дала трещину. Одно дело - все прощать мягкому, слабому, добросердечному
и такому одаренному писателю, и совсем другое - прощать человеку, из ко-
торого при каждом движении выплескиваются наружу злоба, мстительность,
жестокость. Все это было раньше под гнетом, тут он прав, под гнетом ма-
теринского авторитета, требующего, чтобы сын был самым-самым-самым. А
теперь, когда Галина Ивановна больше не властна над ним, все это стало
вылезать, как тесто на дрожжах. Никогда больше Галина Ивановна не потре-
бует у него отчета в поступках, не будет поучать, критиковать, застав-
лять быть милым, приветливым, добрым и заботливым. Понимает ли он, каким
сильным и суровым контролером была для него мать? Наверное, понимает,
иначе не стал бы рваться к свободе, чтобы уйти от этого навязшего в зу-
бах контроля. Но понимает ли Леонид, что свобода не может и не должна
быть безграничной, что она не означает вседозволенности и свободы мстить
всем и каждому?
его слышать. И она не слышала. Пока.
ных фильмах, как женщины прохаживаются с продуктовыми колясочками вдоль