Чтение 58–й страницы книги ~Утоли моя печали~

- Снимите! - он показал скованные за спиной руки.

- Я тебе сейчас сниму, - вяло пригрозил коридорный. - Отойди и сядь.

А Сергей поймал себя на мысли, что уже ненавидит этого коридорного.
Какие-то вывернутые ноздри, тонкие, бесцветные губы на плоской физиономии,
свиные, туповатые глазки... Натуральный ублюдок! И вообще, козел вонючий,
мент поганый!..

И тут же затормозил поток своей ненависти.

У него уже срабатывала психология затворника, узника, насмерть
пронизанного отчаянием и злобой человека.

Не то что прикасаться к стенам и предметам - тут нельзя было даже
находиться, ибо отрицательной эфир всасывался в кровь...

И в разум...

И попробуй жить потом на воле, среди нормальных людей, кто не изведал
такого эфира, кто не отравился энергией ненависти и презрения.

Бурцев попытался представить коридорного в кругу семьи (должна же быть у
него семья - жена, дети, старые родители?) - не удалось. Его образ
сопротивлялся, не вписывался в нормальную человеческую среду.

- Пригласите офицера, - попросил Бурцев. - Я работник Генпрокуратуры,
специальный прокурор.

- Кого тебе? Прокурора? - не расслышал старшина. - Будет тебе прокурор...
Отойди от решетки!

Коридорный выдернул резиновую палку, прицелился сквозь решетку, чтобы
ударить в живот, - Сергей предусмотрительно отошел и встал посередине
камеры.

Нет, лучше абстрагироваться от реальности и думать о чем угодно, только
не о собственном положении. Допустим, о скандале, который ждет генерала
Скворчевского. Приятная и забавная мысль...

Нет, лучше думать о Наденьке. Или о колдунье Ксении...

О дочери! Это же прекрасно, думать о дочери! Ей сейчас должно быть шесть
лет. Боже мой, скоро пойдет в школу! Платьице, белый фартук, цветы в руке...
На кого она похожа? И как ее зовут... Как ее имя, Господи?!

Коридорный услышал этот немой возглас, словно Архангел возник перед
решеткой, вставил ключ, отработанным движением распахнул дверь.

- На выход! Руки за спину!

Забыл, что задержанный сидит в кандалах...

В коридоре, а потом на внутренней лестнице Бурцеву стало чуть легче:
продуваемые летними сквозняками, эти пространства не скапливали столько
летучей черной материи...

Его привели в тесный, типичный для уголовного розыска кабинет, где на
столах сидели в ожидании работы два молодца в рубашках с короткими рукавами
и галстуках, перетянутые ремнями от подвешенного под мышки оружия. Бравые
ребята, смелые, с хорошим опытом, наверняка с чувством злого милицейского
юмора. Усадили на стул посередине, так, чтобы можно было подходить с любой
стороны, осматривали, будто скульптуру на площади.

- Типичный гаврюха, - сразу же определил тот, что был в маленьких модных
очечках. - На зоне ходил в мужиках, откинулся, судя по бороде, полгода
назад.

- Да, не повезло тебе, парень, - пропел, а потом резко склонился к
Бурцеву второй, с крашеными волосами. - Из какой губернии в столицу
пожаловал? Из Тверской? Вологодской? Или из Урюпинска?

С каждым вопросом он делал несильные, но ощутимые толчки то в плечо, то в
грудь - это был чисто милицейский прием: держать постоянный физический
контакт с допрашиваемым, психологическое давление.

- Мужики, - прошепелявил Сергей. - Снимите наручники.

- Жора, это что за диалект? - спросил крашеный очкарика. - Вятский, что
ли?

- Московский.

Бурцев глянул исподлобья, опасаясь, что вновь накатит волна ненависти.

Не накатила. Даже когда крашеный дыхнул в лицо запахам жевательной
резинки, рассмеялся с жалостью и тычки стали почти дружеские.

- Слушай, ты, лох... Да ты хоть знаешь, в чью квартиру вы с приятелем
въехали? Ты представляешь, кто там живет?

- Я живу, - как мог сказал Бурцев и обнаружил, что одного переднего зуба
нет, а два рядом качаются.

- Что? - теперь развеселился очкарик. - Не понял? Кто живет?

- Бурцев Сергей Александрович, - сказал он, жалея выбитый зуб - ну как
теперь на люди показаться?

Они мгновенно переглянулись, поняли друг друга. Крашеный резко схватил за
бороду, сжал пальцы.

- Сука... Да ты не гаврюха, если по наводке работал. А чей тогда? Из
какой братвы?

- Из спецпрокуратуры, - едва выговорил, а скорее высвистел Бурцев.

Они еще раз переглянулись. Но не оттого, что поверили и испугались, -
напротив, возвели его в более высокий воровской ранг. Шутка сказать, знали,
чья квартира, и пошли.

- На хрен, в камеру его, - сказал умненький очкарик и поднял трубку
прямого телефона.

- Это неправильно, - заметил Бурцев. - Снимите наручники и оставьте
здесь. Иначе потом не прощу, мужики.

- Что ты не простишь? - Крашеный, похоже, разобрал только одно слово, но
выпустил бороду.

- Гестапо...

- Тебя, мразь, на дыбу повесить мало! - зарычал крашеный, и тычки его
тяжелого кулака покрепчали. - Губу раскатал - демократия!.. И не пугай! Я на
твою братву вот такой положил! С прибором!

Секунду назад он выглядел как вполне нормальный человек - живое,
подвижное, ироничное лицо, блестящий задорно глаз; тут же, словно по
собственной команде, он стал грозным и страшным. И не играл эти чувства!
Потому что излучал их густым, холодящим потоком.

Бурцев вспомнил способ, как избегать резких приступов влюбленности и
страха, представил, как этот крашеный сидит утром на унитазе и пыжится,
наливаясь краснотой, выкатывая и так выпуклые глаза.

Стало смешно.

- Молодец, - похвалил он. - Злой... Значит, воровские взятки не берешь.

- Что? Взятки? Ты что, предлагаешь взятку?

- А возьмешь?

- Сдаем в камеру хранения! - окончательно решил очкарик, что-то
почувствовав.

- Ребята, не прощу! - еще раз предупредил Бурцев. - Снимайте наручники.
Буду сидеть здесь.

- Не пойму, что он бормочет? - крашеный поморщился и снял с вешалки
резиновую палку, ткнул ее концом в грудь. - Чего ты хочешь?.. Ты можешь
говорить нормально? Ну?!

- Не трогай его, Рома. - Очкарик наконец дозвонился, вызвал конвой и
вдруг достал ключик, стал расстегивать наручники.

- Похлопочу, чтобы наградили часами, с надписью, - пообещал ему Бурцев. -
Только не сдавай в камеру, Жора!

- Ну ты крутой! - пропел крашеный удивленно и стал вешать палку на место.

В этот момент в коридоре загремели ботинки, и не одна пара, - Сергей
ощутил ветерок долгожданной суматохи. Кто-то приоткрыл дверь, и в ту же
секунду очкарик бросился к ней, оставив висеть наручники на правой руке
Бурцева, высунулся и обернулся с лицом покойника, белый и страшный.

- Что? - спросил крашеный, заметно розовея. Они вышли, оставив дверь
нараспашку, и Бурцев услышал отчетливый шепот крайнего отчаяния:

- Это звездец, мужики!..

Сергей отцепил клешни наручников - ключик остался в замке, - с силой
ударил ими в стену и принялся разминать руки, прохаживаясь между столами.

И подумал вслух:

- Ну теперь, суки, я вам устрою!

А за дверью снова сказали про "звездец" и как-то неслышно удалились,
поскольку через минуту, когда Бурцев выглянул, в полуосвещенном казенном
коридоре тишина стояла необыкновенная, словно на оставленном командой
корабле.

Можно было идти на все четыре стороны, однако он вернулся в кабинет и сел
на стол. Эти двое бежали из кабинета, оставив ключи, торчащие из сейфового
замка - читай оперативные материалы, бери что хочешь. Не вставая с места, он
дотянулся, откинул дверцу, небрежно переворошил бумаги и пластиковые папки и
подумал: "Неплохо бы сейчас все это вынести и спалить". Однако замкнул сейф
и спрятал ключи в карман.

- Вам и так звездец! - опять подумал он вслух, ощущая прилив какой-то
веселой злобы и жажды глумления. - Ничего не прощу...

Нижняя челюсть враз потяжелела, и кровь застучала не в ушах, а в кистях
рук, сжатых в кулаки.

На сей раз в коридоре послышались шелестящие шаги и в дверном проеме
очутился невысокий моложавый полковник. Нет, не испуганный, а скорее
отчаянный и в высшей степени решительный: с таким лицом, пожалуй, идут
закрывать амбразуру...

- Садитесь, - Бурцев указал на стул, где сам недавно сидел.

Полковник сел - руки на коленях, прямая спина, голова прямо, будто
фотографироваться собрался. Эдакий последний в жизни снимок, на могилу
героя.

- Вышло недоразумение... преступное... - неуклюже выдавил он. - Готов
понести...

Бурцев ткнул его в плечо и отдернул руку, словно от ожога.

Еще мгновение, и он бы превратился в примитивного мента, в руки которого
попался беззащитный воришка, гаврюха из какого-нибудь Урюпинска:
злобно-веселая кровь пульсировала в кулаках, а глаза уже отыскивали
резиновую палку на вешалке...

В этом кабинете витал в воздухе иной эфир, противоположный тому, что был
в камере и впитывался в сознание, но одинаковый по природе. Только что