Чтение 58–й страницы книги ~Петля~

Вера. Меншутин говорил мне о таких операциях, в соответствии с решением
Моссовета. И вот Анатолий, попав в Москву, мог зайти в управление и... и
узнать о смерти Веры. Или мог побывать там раньше и увидеться с Верой, с
еще живой Верой. Как же ему напомнить о ней?
В этот момент сквозь потоки дождя за ветровым стеклом я замечаю, как в
дверном проеме котельной появляется долговязая фигура в черной кожаной
куртке и мятой кепке. Анатолий оглядывается и, видимо, замечает меня в
машине. В два прыжка он оказывается возле дверцы, с силой рвет ее на себя
и валится на сиденье возле меня, ухватившись руками за рулевое колесо.
Теперь я могу рассмотреть его получше. У него круглое лицо с вздернутым
носом, густые, суровые брови и хмурые глаза. Словом, парень решительный,
инициативный и находчивый, как, впрочем, все шоферы. Сейчас он смотрит на
меня весьма подозрительно и с неудовольствием спрашивает:
- Ну, чего тебе?
- Толь, ты помнишь Веру? - в свою очередь, но вполне миролюбиво, даже
дружески, спрашиваю я его. - Прошлым летом из Москвы сюда приезжала, ты
еще в колхоз к себе ее возил.
- Почему ж не помню? Помню, - спокойно отвечает Анатолий, и в голосе его
исчезает настороженность, кажется, ему даже приятно это вспомнить.
- Ты после ее видел?
- Не, - вздыхает Анатолий и лезет в карман куртки за сигаретами. -
Отличная девка. А ты ее откуда знаешь?
- Сестренка моя.
Который раз уже произношу я эти слова, и каждый раз они волнуют меня не
фальшью своей, а какой-то странной, нереальной своей правдивостью, словно
и в самом деле стала мне Вера близкой, стала почти сестрой. Мистика
какая-то, а мне почему-то не по себе.
- Ну да? - изумляется Анатолий. - Чего же она тебе про меня говорила,
интересно?
- А вот что есть такой Толя, что парень хороший, честный.
- Уж прямо так и "честный"? - смеется явно польщенный Анатолий. - Нашему
брату во всем честным быть никак нельзя. А то не только не заработаешь, а
и ездить будет не на чем.
- Ладно тебе, - я машу рукой, - на самого себя наговаривать. Что ж ты,
жулик, украл чего?
- Ну, украл не украл, а ловкость рук требуется. Вот, к примеру, Вера
тогда. Документики привезла. А что за документиками, соображаешь? - Он
делает неопределенный жест рукой и подмигивает. - За ними, брат, -
переговоры.
- С тобой? - усмехаюсь я.
- Зачем?! Мое дело маленькое: получить - доставить, угнать - пригнать. Как
прикажут. А переговоры начальство ведет.
Он снова подмигивает и протягивает мне сигареты. Я с удовольствием
закуриваю.
- Вере тогда заночевать у вас пришлось, - равнодушно говорю я между двумя
затяжками.
- Ага. Ливень. А у нас в двух местах дорогу враз размывает. В темноте
лучше не ехать.
- А зачем ей вообще надо было ехать? Передала бы с тобой бумаги, и делу
конец.
- "Передала бы"! - Анатолий смотрит на меня иронически, как на круглого
несмышленыша. - Там же личное письмо к нашему председателю было. Ну, и ей
он тоже кое-что в руки передал. Я так понимаю. А она тоже вроде тебя, - он
неопределенно шевелит пальцами около виска. - В делах ни бум-бум. Я же
видел.
- А чего ты видел?
- Я-то? - хитро косится на меня Анатолий. - Чего видел, того не понял, а
что понял, того не видел. Ясно?
- Куда яснее, - смеюсь я. - Да меня, в общем-то, это все не касается,
чтобы еще напрягаться. А Вера с тобой одна ездила?
- А это разве тебя касается? - смеется Анатолий.
- Фью! - презрительно усмехаюсь я. - Тут секрета нет и не было. Будь
спокоен. Глупость одна была.
Я говорю нарочито туманно, но Анатолий этого не замечает, для него мои
слова звучат, видимо, вполне конкретно.
- Ну да, "глупость", - говорит он. - Тот деятель, как тигр, рвался в
машину. Вера ему говорит: "Я по делу еду, а не гулять. Неудобно, мол, тебе
ехать". А он в одну дуду: "Не пущу тебя одну, и все". Ну, цирк. Я и то не
выдержал. "Что ж, говорю, съедим мы ее, что ли?" - "А ты, говорит, в чужие
дела не суйся". Ну, а Вера, та тоже с характером. Нет, и все. А тот... Был
бы у него пистолет, застрелил бы, ей-богу. А ты говоришь, "глупости"...
- Это Павел-то?
- А кто же еще?
- Ну, а Вера как с ним?
- Она с ним спокойно. Когда поехали мы, я еще не раскумекал, что к чему, и
говорю: "Ревнивый у вас супруг". А она смеется. "Пока, говорит, не
супруг". - "Что ж, говорю, надо погулять напоследок, а?" Но Вера твоя на
этот счет строгая оказалась. Я таких, между прочим, не люблю, но уважаю.
Когда заночевать пришлось, все беспокоилась: "Павлик, мол, с ума сходит"
Как они там, небось поженились?
Я невольно вздыхаю. У меня не поворачивается язык рассказать ему о том,
что случилось с Верой. Да и не следует это рассказывать.
- Нет, не поженились, - отвечаю я.
И машинально закуриваю новую сигарету.
Анатолий, вдруг посерьезнев, говорит:
- Бывает. Всяко, знаешь, в жизни бывает. И с нашим братом тоже, не думай.
То живешь-живешь, как трава. Есть-пить имеется, от сих до сих вкалываешь,
выпить - пожалуйста, баба тоже тут. Вечером - телевизор. Все вроде
нормально. Все у тебя есть. Даже на красной доске висишь. И вдруг словно
какой умный человек тебя издалека толкнет. Как ты, чучело, живешь? И как
вокруг живут и еще дальше? Ты оглядись, ты прислушайся. Куда все движется,
куда несется? Сегодня ты вот на столечко обманул, а вчера тебя во-он на
сколько обманули... - Анатолий то указывает на кончик пальца, то разводит
в стороны руки.
И передо мной на минуту оказывается словно совсем другой человек.
- Да, Толя, - соглашаюсь я. - Сейчас нельзя как трава жить. Сейчас
соображать надо, что к чему.
Но Анатолий снова бесшабашно машет рукой.
- Меня еще в парламент не выбрали, - насмешливо говорит он, глядя в
мокрое, иссеченное дождем стекло. - И президента под суд я отдавать пока
не собираюсь. Даже где для колхоза три машины и автобус достать, тоже не
мне пришлось соображать, а Евгению Матвеевичу.
- Это председатель ваш?
- Ага. Сначала бумаги в Москву писал, потом гонца послал, потом сам
московский начальник с супругой приезжал, здесь лечился, в этом санатории,
в люксе. А потом вот Веру прислал. Только после этого машины и выцарапали.
"Наверное, сам Меншутин к ним пожаловал, - с невольной издевкой думаю я. -
Сначала, конечно, все им объяснил, как жить, как работать, чего думать. А
потом снизошел и облагодетельствовал. Ну, да им тут хорошо. Любое
начальство к себе заполучить могут, кому лечиться надо".
- Наш Евгений Матвеевич тоже блоху подковать может, если потребуется, -
улыбается Анатолий. - Да так, что и сама блоха не заметит. Вот такой
народный умелец, - он неожиданно вздыхает и говорит уже другим тоном: -
Ладно, Хватит трепаться. Ехать надо. А то наш умелец шкуру спустит.
- Толя, а ты больше этого Павла не встречал? - на всякий случай все же
спрашиваю я перед тем, как расстаться.
- Видел я его, - неожиданно сообщает Анатолий и усмехается. - Летом этим
видел. Здесь, в городе. Но останавливаться мне ни к чему было. Скучный он
шел. Я и то подумал, как у них там с Верой.
- Понятно. Ну, бывай, Толя.
Я жму ему руку и выбираюсь из машины.
Дождь уже не льет, а сыплет, мелкий, холодный. Меня пробирает озноб. Ну и
погодка, чтоб ей пусто было.
Анатолий заводит мотор, лихо разворачивается вокруг меня по двору и
вылетает за ворота.
Я тороплюсь к себе в корпус. Надо одеться потеплее, натянуть плащ и
отправляться на свидание с Дагиром.
У меня уже нет сомнений: Костя прав, надо искать этого неведомого Павла,
фамилии и места жительства которого я еще не знаю. Зато я знаю кое-что о
самом Павле. Если он мог так разозлиться, когда Вера уехала без него, то
на что он мог решиться, когда Вера отказалась выйти за него замуж? А ведь,
по словам Кати, Вера отказалась. Он что же, сумасшедший, этот парень? Да,
но себя он при этом не убил и в руки правосудия тоже себя не отдал, а
постарался трусливо скрыться. И если все так, то это не сумасшедший, это
негодяй, которого надо найти и судить как убийцу.
Я иду по улице и от злости даже не выбираю дорогу, а шагаю прямо по лужам.
Прохожих почти не видно, хотя под густыми кронами деревьев, растущих вдоль
тротуара, совсем сухо. Временами, правда, вместо деревьев тянется
подстриженный кустарник, и тогда дождь с ветром сечет лицо, а на
перекрестках мостовые полны воды, и обойти эти огромные лужи невозможно.
Вот и грязелечебница - великолепное старинное здание из бурого камня, оно
массивно, громадно и изящно, как древние римские бани.
По красивой изгибающейся лестнице я спускаюсь на каменный двор, пересекаю
его и уже по другой, широченной, в несколько ступеней, лестнице поднимаюсь
ко входу в грязелечебницу. Здесь, возле одной из величественных колонн,
меня поджидает Дагир. Он только что пришел.
Мы скрываемся от дождя в глубокой арке, где тепло, сухо и царит полумрак.
Больше нам ничего не надо.
- Ну, рассказывай, - нетерпеливо говорит Дагир. - Почему ты отменил арест
Кости?