Чтение 58–й страницы книги ~Щепки плахи, осколки секиры~

не мог. А как только опасность учует, буквально прозревал. Пули дожил так, что
любо-дорого. Откуда только что и бралось...

- Вы мне лучше про то место расскажите, где ваше волшебное зелье растет! -
попросила Бацилла.

Смыков принялся осторожно и уклончиво рассказывать об Эдеме, но дошел
только до описания его рек и лесов, потому что наверху зашуршало и Зяблик,
сдавленно вскрикивая от укусов колючек, скатился в овраг.

- Сразу скажу, что масть нам нынче скользкая выпала, - начал он безо
всяких околичностей. - До хаты дона Эстебана не меньше километра и все чистым
полем. Вокруг нее редуты вырыты, как на Бородинском поле. Который напротив
ворот, тот побольше. А три других поменьше. Всякой босоты вокруг много шляется,
но в основном ополченцы да плешаковская гвардия. Многие в бинтах, видать,
недавно на приступ ходили.

- А если сдалась уже миссия? - перебила его Бацилла.

- Непохоже. Флаг над ней кастильский висит. Хоть и красный, но с замком и
крестами... Основной лагерь этой рвани зачуханной чуть в сторонке расположен.
Если здесь какая канитель начнется, оттуда подкрепление набежит. Значит, мочить
их надо тепленькими, прямо в шалашах. Диспозиция ясна?

Смыков промолчал, а Бацилла сказала:

- Более или менее.

- Наступать будем двумя отрядами, - продолжал Зяблик. - Который побольше,
по лагерю ударит. Я его сам поведу. А ты, дочка, на редуты с тыла навалишься, -
он потрепал Бациллу по плечу. - Выступим одновременно. Не спеша и строем. Пусть
думают, что это Плешаков подкрепление к ним прислал... Ну а ты. Смыков, свое
дело знаешь. Расшибись в доску, но кастильцев из-за стен выгони. Скажи, чтоб
железо свое на этот раз не надевали. От пули оно не спасет, а резвости убавит.
В перестрелку пусть тоже особо не ввязываются. Не ровен час, у аггелов автоматы
имеются. С аркебузой на них не попрешь. Дали залп - и со всех ног вперед, на
сближение. Нынешний народ в рукопашном бою мало что смыслит. Как увидят мечи и
алебарды, сразу в штаны наложат.

- А если отступать придется? - поинтересовалась Бацилла. - Что тогда?

- Не придется, - заверил Зяблик. - Если не одолеем этих опричников, все
здесь и ляжем. Ну кто-то, возможно, в миссии укроется... Да, забыл сказать,
первыми нужно аггелов гасить. Они тут самые опасные. А этих плешаковских
горе-вояк ты, коль придется, ляжками передавишь. Если вопросов больше нет, бери
человек тридцать на свой выбор и вперед, по стеночке. Как любил выражаться
упырь усатый, наше дело правое, победа будет за нами...

Анархисты построились в колонну по четыре (в первые ряды стали те, чья
одежда хоть немного напоминала форму гвардейцев) и, обойдя кладбище, вышли на
проселок, ведущий к миссии. Бацилла, дабы не вызвать подозрение, убрала волосы
под защитное кепи и затесалась в середину строя.

Смыков, личная судьба которого была уже как бы отделена от общей судьбы
отряда, шагал немного в стороне.

Трусом он никогда не был, героем тоже. Более того, в душе он презирал и
тех, и других - еще даже неизвестно, кого больше. Рисковать жизнью попусту он
не собирался, но и понимал, что сачковать не имеет права.

Кастильцев Смыков знал хорошо, рубаками они были хоть и отменными, но в
бой бросались только наверняка, предпочтительно кучей на одного. Сид Кампеодор,
одним видом своим некогда обращавший в бегство целые полчища мавров, был скорее
исключением из общего правила, чем нормой.

Миссия выглядела уже совсем не так, как это помнилось Смыкову. Даже издали
было видно, что стены ее выщерблены и закопчены, нижние окна замурованы, а
двери, разбитые не то тараном, не то взрывами гранат, завалены изнутри
каменными глыбами. Зато на шпиле гордо развевался флаг Кастилии и личный
штандарт дона Эстебана - четырехлистный золотой клевер на белом фоне.

Внушительного вида земляное укрепление, построенное прямо напротив фасада
миссии, перекрывало кастильцам путь на волю. Три других редута, поменьше,
предназначались на тот случай, если бы осаждаемые пожелали покинуть свою
маленькую крепость иным путем, помимо центральных ворот. Судя по всему, осада
намечалась долгая и упорная.

Отряд не прошел еще и двухсот шагов, как откуда-то вынырнул чумазый
ополченец в тюбетейке.

- Братцы, закурить не найдется? - обратился он к мерно шагающему строю
анархистов.

Кто-то из правофланговых ответил, что и сам бы за добрый чинарик душу
продал, но Смыков резко окоротил его:

- Прекратить разговорчики! Вы в строю, а не у тещи на блинах!

- Менять нас, что ли, будете? - Ополченец искательно заглянул Смыкову в
глаза.

- Не менять, а усиливать, - ответил тот недружелюбно. - А то вросли в
землю, как грибы-поганки, и ни туда и ни сюда.

- Ну-ну, посмотрим, как у вас получится, - усмехнулся ополченец. - Их
дудки не хуже пушек стреляют. Дырки от пуль такие, что мышь проскочит. Попробуй
сунься. Сколько уже наших зазря полегло...

Еще несколько ополченцев и гвардейцев встретилось им по пути, но ни один
из них не заподозрил неладное. Никто здесь и не предполагал, что враг может
появиться так неожиданно, так открыто, да еще со стороны Талашевска.

Вот таким манером, без шума и выстрелов, они преодолели большую часть
расстояния, отделявшего овраг от миссии.

- Сбавить шаг, - негромко приказала Бацилла.

Отряд Зяблика, сразу за кладбищем повернувший в сторону, давно исчез из
виду, и неизвестно было, как скоро он доберется до вражеского лагеря. Поэтому
поднимать тревогу раньше времени не следовало. Удары по укреплениям и по лагерю
в идеале должны были наноситься одновременно.

Однако, как обычно, все получилось совсем не так, как планировалось. Со
стороны редутов кто-то закричал:

- Стоять! Куда прете? Кто такие? Командира ко мне!

- Выполняйте приказ, - сказал поравнявшийся с Бациллой Смыков. - Я сам
подойду.

Левой рукой он забросил в рот заранее приготовленную порцию бдолаха, а
правой машинально погладил карман, в котором дожидался своей поры верный
пистолет.

"Эх, гранату бы сейчас, - с сожалением подумал он, - а еще лучше связку".

Строй остановился, сразу смешав ряды, а Смыков двинулся прямиком к редуту
- шагая четко, но без подобострастия. Его прояснившееся сознание мгновенно
запечатлевало и усваивало все, происходящее вокруг, а тело наливалось
волшебной, нечеловеческой силой.

Укрепление было огорожено земляным бруствером только с трех сторон, и он
уже имел возможность созерцать нехитрое внутреннее устройство и его защитников
- полторы-две дюжины стрелков, изнывающих от безделья возле бойниц, обложенных
мешками с песком.

Некоторые с любопытством поглядывали на приближающегося Смыкова, но сам он
сконцентрировал внимание только на одном человеке - крепко сбитом рыжеватом
малом, с лицом тяжелым и брезгливо-равнодушным, как у содержателя бойни или
палача со стажем.

Черный колпак на нем отсутствовал, но в волосах замечался какой-то
непорядок, что-то мешало соломенной шевелюре лежать правильно, что-то хохлами
вздымало ее по обе стороны черепа.

Глаза их встретились, и аггел прочел во взгляде Смыкова свой смертный
приговор, которому по неопытности или по недомыслию не захотел поверить.

Лихорадочно дергая ворот гимнастерки, под которой скрывался спасительный
бархатный мешочек, он одновременно потянулся к пистолету, небрежно засунутому
спереди за пояс. Аггел намеревался немедленно расправиться с неизвестно откуда
взявшимся наглым чужаком, но сейчас это было то же самое, что крысе состязаться
в быстроте и ловкости с горностаем.

Открыв стрельбу, Смыков ринулся на врагов, а со стороны это выглядело так,
словно бы его швырнула вперед катапульта.

Редута он достиг прежде, чем из ран на груди и голове аггела хлынула
кровь. Подхватив еще живое, но уже обмякшее тело, он швырнул его в гущу
оторопевших защитников редута, пальнул для острастки еще несколько раз и,
перемахнув через бруствер (как только связки голеностопов выдержали!), помчался
напрямик к кастильской миссии.

Выстрелов в спину Смыков не опасался. Тем, кто остался внутри редута, было
сейчас не до него - на них с воем и пальбой уже налетала лавина анархистов.

Первые звуки боя Зяблик услыхал, когда до вражеского лагеря оставалось еще
не меньше трехсот-четырехсот метров. И почти сразу же за частоколом, окружавшим
несколько десятков шалашей и палаток, ударили в рельс.

На раздумья оставались считанные секунды. Руководствуясь скорее наитием,
чем рассудком, Зяблик приказал своему необстрелянному воинству рассыпаться в
цепь и залечь. Лишь несколько человек на правом фланге смогли укрыться в
придорожной канаве, на остальных даже кочек и ложбинок не хватило. Зяблик и
упомнить не мог, когда еще ему приходилось принимать бой в столь
неблагоприятных условиях.

Скверно было и то, что он абсолютно ничего не знал о врагах, с которыми в
самое ближайшее время предстояло помериться силами его отряду, - ни какова их
численность, ни как они вооружены. Кроме того, оставалось неизвестным, сколько
среди них аггелов, опасных в любой ситуации, и сколько ополченцев, шустрых
только на грабежах и попойках.

Между тем за частоколом заорали, затопали, залязгали железом. Ворота
распахнулись, и наружу высыпала толпа по-разному одетого и по-разному
вооруженного люда. Даже невозможно было сразу сказать, кто среди них кто. Более
или менее ясным являлось одно - врагов было раза в два, а то и в три больше,
чем анархистов.

Подпускать столь многочисленную ораву слишком близко было опасно - сомнут.
Но и открывать огонь с такой дистанции бессмысленно, тем более что в запасе у
каждого стрелка имелось не более семи-восьми зарядов. Взвесив оба эти
обстоятельства, Зяблик передал по цепи, чтобы стрельбу без его команды не
начинали и вообще лежали тихо, "мордой в землю".

Впереди всех бежал лысый аггел (кривые коричневые рожки на голом розовом
черепе смотрелись довольно-таки зловеще), время от времени подносивший к