Чтение 58–й страницы книги ~Ноль часов или Крейсер плывет навстречу северной Авроры~

лейтенанта. Бланк с печатью выглядел лучше настоящего. Текст гласил, что
"Аврора" следует в Москву по приказу Главного Управления ВМФ, отданному во
исполнение директивы Главпура номер такой-то от такого-то числа, дабы
принять участие в торжественном отмечании юбилея 7 Ноября. И всем органам и
службам, которые ей только могут встретиться, вплоть до
санитарно-эпидемиологической и газово-аварийной, категорически
предписывается оказывать ей всемерное содействие. Подписал этот шедевр он
лично, развернув завитушку на четверть листа.

Наискось была наложена резолюция доктора: "Проход всюду!!! Под личную
ответственность начальствующих лиц всех вошедших в контакт органов внешних и
внутренних служб. Нач. 5 Упр. КБФ к.-адм. Шкандыбенко (подпись)".

- Так, - сказал Изворыкин, вертя лист на свет и слюня пальцем печать. -
Допустим. А где комиссар корабля?

- Бубнова - на мостик!

Шурка прибежал в кожанке и при кобуре, бросил руку к фуражке, данной
Мознаимом для представительства.

- Почему не упомянули про маузер у комиссара?

- Так это же само собой.

- Все ли в порядке на борту, комиссар?

- Товарищ комиссар! - нагло надавил Шурка. - Так точно, все в порядке. А
что, есть сомнения?

Его вопрос был проигнорирован. Изворыкин смотрел перед собой с тем
неохотным разрешительным выражением, каким вахтеры всех рангов показывают
пропускаемым посетителям, что на этот раз их бумажки по какой-то мало
достоверной случайности, ладно уж, сойдут, а на самом деле - есть, есть за
что их прихватить и даже посадить. Так для прокурора любой человек -
потенциальный обвиняемый, ходящий на свободе лишь до поры, пока его вина
официально не доказана.

И тут маркони продемонстрировал, что за время похода он в высокой мере
овладел умением настоящего культуртрегера угадывать, какое искусство
востребуется данным моментом. Потому что трансляция грянула:

Выходит Котька в кожаном реглане, в защитном лепне, в черных прохорях, в
руках он держит какие-то бумаги, а на груди горит значок труда!

Лицо Изворыкина разгладилось.

- Лебедев-Кумач? - утвердительно спросил он, и даже пристукнул каблуком в
такт. Но долго расслаблять себя музыке не позволил.

- Можете следовать, - процедил он, повернулся и впереди своей пары
карабинеров стал спускаться на палубу. Налитое подглазье ушибленного
испускало восходящее радужное сияние.

Крейсер втягивался в открывшиеся ворота шлюза, когда с берега поплыл
заунывный рельсовый звон. И к проволочной изгороди, которая тянулась меж
четырех открывшихся с этого места вышек, поползла цепочка людей со
старинными тачками землекопов.

- Как всегда - техника на грани фантастики, - тяжело вздохнул Ольховский.

На закате из-за линии ЛЭП над лесопосадками вынырнул спортивный
самолетик. Он был стилизован под старинный аэроплан, этажерку-кукурузник, и
тарахтел раскатисто и звонко. Самолетик заложил вираж над самыми мачтами, из
открытой кабины свесилась голова летчика в кожаном шлеме и очках, он поднял
руку в раструбистой краге и помахал. На глянцево-багровом от вечернего огня
борту самолетика было написано "Осоавиахим".

- А они там в Москве, похоже, и в самом деле решили праздновать 7 Ноября
всерьез, - помахал ему в ответ Беспятых, на подъеме от прочувственной
командирской благодарности и премиальных двухсот граммов.

Уже стемнело, когда прошли под химкинским железнодорожным виадуком и
впритирку миновали мост окружной кольцевой дороги.

- Ну, Егорыч, твою мать, - сказал Колчак, - теперь смотри в оба. Не будем
утром у Кремля - пущу рыб кормить.

28.

Сталинский шпиль Северного Речного вокзала, подсвеченный снизу в каре
гипсовых счастливцев с книгами и колосьями, медленно уходил назад по правому
борту. Прижатые в ряд прогулочные теплоходы белели под ним. На корме одного
пели под гитару на ужасающем русском английском: так мог бы петь на
английском умирающий от полового истощения мартовский кот. Там гуляли.

Лоцман стоял на крыле мостика рядом с Ольховским, вытянув шею, и щурился
в темноту.

- Теперь нам надо карман направо не прозевать, - озабоченно повторял он.
- Там два рукава отходят - сразу в левый! В канал вдоль Большой Набережной
втиснуться... Хорошо бы все-таки шлюпку спустить, командир, а?

- Что - не уверен?

- Тут уверен не уверен - а глубины смотреть надо, а?

Но шлюпку спускать не пришлось, потому что по надстройкам мазнул луч, и
подлетел катерок под флажком.

- Вот да ни фига себе! - степенно и жизнерадостно раздалось оттуда, когда
треск мотора упал до железного мурчания. - "Аврора"!

- Какими судьбами?

Направили вниз прожектор: в катере заслонились ладонями от света двое в
сизых пятнистых бушлатах и шерстяных шапочках, а флажок принадлежал речной
милиции.

- Товарищи, дорогие, ребята, господа менты! - вскричал Егорыч с радушием
деревенского дедушки, чающего обнять родимых внучат. - Подсобите до места
дойти, уж отблагодарим!

- Отблагодарим - это как? - настроился на деловую волну мордатый сержант
с полубачками и подбритым треугольником усов.

- Это пятьдесят баксов за проводку до Кремля, - сказал сверху Ольховский.

- До Кремля - стольник будет, - хмуровато прикинул сержант.

- Годится.

- Тогда держитесь за нами.

- Погоди! Пару ребят с мерным шестом к тебе спустим.

- А сколько у вас осадки, товарищи балтийцы?

- Почти шесть.

В катере свистнули:

- Неслабо! Смотрите, мужики, гарантий не даем, на ваш страх и риск.

- Да ладно, - примирительно сказал второй, - а баржи с гравием на сколько
сидят.

- А почти шесть - это как?

"Практически без топлива, котлы сняты - осталось два, низ после ремонта
легче, минус от проектной":

- Это пять с половиной... но запас иметь надо.

- Хочешь? - имеешь.

Колчак снял шинель и повесил на крючок в штурманской. Делалось тепло и
даже жарко.

- Ничего, - сказал он. - Течение здесь слабое... не Нева. Доползем на
малых... согласно атласу!

Катерок тихо двинулся впереди, ведомый слепяще-синим лезвием прожектора,
косо воткнутым в воду. Перегнувшийся через борт Беспятых, старательно
страхуемый Шуркой, совал в дно полосатый шест с марками, и сержант гудел в
мегафон:

- Семь ровно! - И через полминуты - полета с небольшим метров: - Шесть
восемьдесят! Шесть шестьдесят! Шесть восемьдесят!

От сосредоточенного до болезненной чуткости внимания шорох крови в ушах
начинал казаться шуршанием песка, вымываемого под малыми оборотами винтов.
Девятиэтажки с редко горящими окнами замедленно откатывались назад вдоль
берегов канала.

- После Волоколамского железнодорожный мост - и к повороту налево на
Москва-реку, - приговаривал Егорыч. - Хорошо... хорошо...

Габисония на руле сглатывал шершавым горлом, усилием всех чувств сливая
себя со штурвалом.

- Шесть с половиной!

- Влево давай, чтоб вписались в фарватер!

- Лево сорок, средняя малый назад, правая добавить оборотов!

Баковый огонь покатился влево мимо пустыря, озера за его узким
перешейком, и выровнялся на середине автомобильного моста.

- Ох мачты снесем, - беззвучно простонал Ольховский.

- Пр-ройдем...

Наверху заскрипело, заскрежетало, что-то с лязгом упало на крышу бывшего
матросского камбуза, ныне музейно-показательной радиостанции. С матом
выскочил маркони.

- Стеньгу сломали! - страшным голосом закричал сигнальщик. - И
грот-стеньгу сейчас сломаем! господин командир!!!

- Не вопи, - ответил Колчак. - Сломаем - починим.

Как сучком по ксилофону, пробороздили грот-стеньгой по опорным ребрам
настила и продолжали движение к Серебряному Бору.

- Шесть ровно! Эй, на "Авроре" - шесть ровно!

- Слышу. Продолжать.

Колчак выматерил все реки мира и тех, кто строил на них города. Заключил
спокойно:

- Без паники. Мы уже в городе. Собственно, главным калибром мы накрываем
центр и отсюда.

Улавливая даже не слухом, а шестым чувством бесперебойную работу машины и
ровный плеск воды под форштевнем и за кормой, сверяя с атласом ночные
ориентиры и вновь сбиваясь в них, Ольховский с сердцем сказал:

- Кой черт!., есть земснаряды, буксиры... предварительные промеры -
почему не сделали все заранее?

- Семь ровно!

- Нормально, - пожал плечами Колчак. - Флот. Икспизиция называется. Могли
вообще дома сидеть. Пролезем!

Огибали темные кубики и заросли Терехово, когда по набережной, обгоняя
их, бойко прокатился грузовичок с открытой кабиной. Под зеленовато-желтым,