Чтение 58–й страницы книги ~Дезертир~

поверьте! Но... Давайте не будем пока о делах! За завтраком положено сплетничать
- легко, ненавязчиво... Чем вы меня потешите?

В эту минуту он и в самом деле напоминал скучающего барина. Этакий
Пококуранте из романа господина Вольтера'.

Пококуранте - Пресыщенный, персонаж романа Вольтера "Принцесса
Вавилонская".

- Вчера Жак Ножан чуть не разнес весь Конвент, ~ самым светским тоном
сообщил я. - Гражданин Сией-ес спрятался за портьерой, а гражданин председатель
к концу начал заикаться.

- Отменно, отменно, - повторил Вадье и при-чмокнул. - А хорошо он сказал,
а? Насчет бакалейной лавочки? Впрочем, белый флаг они не поднимут, а это
главное. Помните наш первый разговор? Руаньяк все же ошибся... Ну, а моя сплетня
тоже хороша. Вчера запретили один спектакль - "Празднество Разума", сочинения
гражданина Сильвана Марешаля. И знаете за что?

- Скрытый роялизм, - предположил я. - Фейанство, бриссотизм...

- Холодно, холодно, - Вадье вновь причмокнул. - Напрягите воображение!

- Господи, как его? - Я вспомнил вчерашний "Монитор": - Модерантизм?

- Увы, не угадали. Пьеса гражданина Марешаля запрещена за пропаганду
зловредного атеизма!..

- Что?!

- Атеизм, - Вадье мило улыбался. - Гнусное богомерзкое учение, столь
противное духу нашей Святой Католической церкви.

- Аминь, - заключил я. - Неужели правда? Улыбка исчезла, маленькие, глубоко
посаженные глаза сверкнули.

- Дожили! Между прочим, кое-кто уже готовит показательный процесс. Против,
так сказать, осквернителей. Понимаете, гражданин Шалье, к чему идем?

- Постойте! - я невольно заинтересовался. - Недавно принят Декрет о свободе
совести, в Сен-Марсо открывают церкви...

Вадье кивнул:

- И не только там. Только что принято секретное решение - будем праздновать
Рождество. Судя по всему, Пасху тоже. Кому-то хочется возродить старый добрый
католицизм - на радость нашим пейзанам. А идиоты вроде Шометта и Фуше с их
антирелигиозными карнавалами и сожжением икон сему весьма способствуют... Ну, а
если будет религия - наша, якобинская, - значит, будет и якобинский Папа...

Он помолчал и, поморщившись, отодвинул тарелку. Похоже, наш разговор отбил
у гражданина председателя всякий аппетит. Интересно, кого он имеет в виду? Не
того ли, кто так трогательно заботится о свободе совести?

- Ладно, не обращайте внимания! Просто я помню времена, когда протестантов
сжигали - на кострах. Не приходилось видеть? А я вот застал. И теперь, кажется,
вновь запахло гарью.

В Республике, Единой и Неделимой, давно уже пахло гарью, но я не стал
уточнять.

- Итак, ваши дела, гражданин Шалье. Насколько я понял, вы пришли с хорошими
новостями.

Темные глаза смотрели в упор. Я невольно вздрогнул. Теперь этот человек
ничем не напоминал ни вольтеровского героя, ни самого Фернейского Старца. Передо
мной был Великий Инквизитор Революции.

- Человек из подполья согласен выдать шпиона в Комитете спасения.

Его лицо не дрогнуло, лишь в глазах вспыхнуло что-то бесовское. Вспыхнуло -
и погасло.

- Сколько?

С ответом я не спешил. Наверно, запроси я сейчас миллион, он выдал бы, не
колеблясь. Золота - краденого, награбленного, конфискованного - они не считали.

- Не все так просто, гражданин Вадье. Торопиться не следовало. Пусть
предложит сам.

- Личная амнистия? Право возвращения во Францию?

- Это тоже... Но проблема в том, что он, этот человек, не поверит на слово.
Нужны гарантии. И не бумажки - бумажкам он не поверит...

- Разумно, - Вадье задумался. - Но все остальное сложнее. Шпионов не
награждают орденами, к тому же ордена мы отменили. Но если речь пойдет о
политических уступках...

- Все проще, - перебил я, вспомнив слова одноногого. - Нужны будут,
конечно, деньги. Но, кроме этого, вы должны освободить нескольких заключенных.

Вадье поморщился. Я понял - из пасти Великого Инквизитора вырывали добычу,
а это куда неприятнее, чем раздавать краденые миллионы.

- Кого? - наконец без всякой охоты поинтересовался он. - Надеюсь этот ваш
человек понимает, что мои возможности не безграничны?

Пора было ставить точки над "i".

- Это он как раз понимает, гражданин Вадье! Впрочем, как и то, что
возможности шпиона в Комитете спасения поистине не имеют границ!

Лицо Вадье вновь дернулось, и я понял, что стою на верном пути.

- Люди д'Антрега тоже читают газеты. И не только "Монитор", но и "Отца
Дюшена", равно как "Старого кордельера". Скандал с Ост-Индской компанией привел
их в восторг. Говорят, д'Антрег сказал, что скоро он лично спляшет карманьолу на
вашей могиле. А на могиле гражданина Робеспьера споет "Са ira"!

Едва ли граф д'Антрег обладает столь развитым воображением. Но меня
вдохновили вчерашние слова лобастого из Сен-Марсо.

Великий Инквизитор начал бледнеть. Затем лицо залилось краской.

- Сволочи! Они доиграются! Я прикажу удвоить караулы у застав, прикажу
обыскать каждый закоулок! Ни один их проклятый курьер не проскочит!

Я отвернулся, сделав вид, что рассматриваю бронзового Пегаса, стоявшего на
изящном маленьком столике. Вадье мог поставить по целой дивизии у каждой
заставы. С тем же успехом можно ловить граблями ветер или обыскивать черную тьму
парижских катакомб.

- Ваше мнение? - голос Великого Инквизитора прозвучал хрипло, словно
карканье. Я еле удержался от улыбки.

- Хочу напомнить, гражданин Вадье, что начал переговоры с подпольем по
вашему приказу. Мое мнение: заговорщиков следует истреблять, а не подкупать. То
что мы делаем, - на грани измены. Я по-прежнему считаю, что вы обязаны
обнародовать все данные в Конвенте и добиться роспуска Комитета общественного
спасения.

Лицо Вадье из красного стало малиновым. Губы дрогнули.

- Это... Это государственный переворот, гражданин Шалье!

- Да ну? - удивился я. - Совсем недавно один высокопоставленный деятель
государства тоже был уличен в переписке с врагами. Его звали Людовик XVI.

- Не в этом дело. Вы правы - переворотом больше, переворотом меньше...

Великий Инквизитор уже успел успокоиться. Лицо вновь стало обычным, на
тонких губах даже появилась улыбка.

- И мы это сделаем! Котерия гражданина Робеспьера получит свое! Но... Не
сейчас! Пусть сначала задушат Эбера и Дантона. Кроме того, мы еще не готовы...

Он не стал договаривать, да этого и не требовалось. Волчья стая, правившая
Единой и Неделимой, готовилась к очередной кровавой схватке. Наверно, Великий
Инквизитор уже видел себя на месте Зеленой Рожи. Но руки были коротки - пока
что...

- Хорошо, убедили! Кого надо освободить? Я замер. Слова так и рвались с
языка, но спешить не следовало. Ради этой минуты и затеяна вся игра. Ради
глупого ирокеза в золотых очках - и тех, кто мог ждать меня в "Синем
циферблате". Ждать - Нет, спешить нельзя!

и не дождаться.

- Речь идет о нескольких людях. Пока мне назвали одно имя - Альфонс
д'Энваль, драматург. Вадье на миг задумался.

- Давайте расположимся поудобнее. Не могу размышлять над тарелками...

Мы вышли из-за стола, на котором остывала забытая куропатка, и пересели в
кресла, стоявшие у высокого стрельчатого окна. Кресла оказались под стать
гражданину Вадье - вольтеровские. Усевшись поудобнее, он легко дотронулся до
маленького колокольчика.

Лакей вынырнул, словно из-под земли. Вадье, не удостоив его даже словом,
пошевелил в воздухе тонкими изящными пальцами. Слуга исчез, через минуту
появившись с большим черным портфелем. Великий Инквизитор движением брови
отослал лакея, после чего с несколько брезгливым видом принялся извлекать из
недр портфеля какие-то бумаги.

- Так, д'Энваль, - наконец проговорил он. - Альфонс д'Энваль, драматург...
Странно...

Быстро проглядев несколько документов, он повернулся ко мне.

- Вы представляете, о ком идет речь? "О благородном воине из племени
ирокезов", - чуть было не ответил я.

- Понятия не имею, гражданин Вадье. Возможно, д'Энваль сам по себе и не
нужен тому человеку...

- Проверка на искренность, - кивнул Великий Инквизитор. - Разумно,
разумно... Дело вот в чем, гражданин Шалье. Мы вполне можем освободить д'Энваля.
Через три дня. Ваш, гм-м, контрагент согласится?

Через три дня - процесс! Внезапно я ощутил страх. Вадье слишком быстро
согласился! Так не должно быть!

- Трудно сказать. Но, как я понял, д'Энвалю грозит гильотина...

- Грозила, - кивнул Инквизитор. - До вчерашнего дня. Видите ли, гражданин
Шалье... Смею напомнить, что Людовик XVI, о котором вы только что упомянули, в
свое время запретил пытки. С точки зрения революционного правосудия это не
всегда разумно, особенно на публичных процессах. Подсудимые порой бывают
необыкновенно упорны. Гражданин Фукье-Тенвиль уже дважды предлагал вернуться к
доброй старой дыбе, но его пока не послушали.

Он вновь причмокнул губами, то ли посмеиваясь над кровожадным Тенвилем, то
ли действительно сожалея о палаче с ременным кнутом в руке.

- Поэтому на каждом процессе нам нужен свидетель. И лучше всего - из числа
подсудимых. Тогда все идет достаточно гладко и даже красиво. Ну, а взамен этот
свидетель получает редчайшую возможность сохранить голову на плечах.
Революционное правосудие, гм-м, необыкновенно гуманно. В некоторых, конечно,
случаях...

Я не поверил. Не мог поверить. Не хотел...

- Так вот, гражданин д'Энваль проявил редкое благоразумие. Мы согласились -
особой вины за этим молодым человеком и нет, одна болтовня, а на письмо Корде