мужчинами.
она пошла на фронт. Не иначе, лет в четырнадцать. Между тем, красная
валькирия успела пообещать всему личному составу нашего отряда погибель от
руки победившего пролетариата, выделив товарища Филоненко, очевидно, того
самого пленного, вступившего в отряд. Ему смерть была обещана особо.
Эта юная большевистская смена росла почище, чем даже их старшие братья -
красные курсанты. Я, однако, во всем люблю ясность, а посему, оборвав
поток ее расстрельного красноречия, полюбопытствовал, сможет ли она
расстрелять, скажем, прапорщика Немно. Или, допустим, меня.
прапорщик Немно - она назвала его отчего-то по имени - просто слепой,
обманутый белогвардейской пропагандой, и ему нужно открыть глаза. Меня же,
по ее мнению, следовало расстрелять всенепременно, как особо опасного
врага, но сперва можно было бы предложить перейти в Рачью и Собачью, дабы
я кровью искупил грехи против народа, а также чуждое социальное
происхождение.
происхождения она сама. Не иначе, рабочего и крестьянского одновременно.
Анна вспыхнула и заявила, что это неважно. Тем более, она отреклась от
своих родителей. И даже напечатала об этом в газете.
мы ее отпустим. Услыхав, что оан немедленно перейдет линию фронта и будет
убивать белых гадов, я с сожалением констатировал, что штабс-капитан
Дьяков, похоже, прав, и ее придется сдать в контрразведку. Там у нее
найдутся внимательные слушатели.
"контрразведка" в самом деле магическое. Не менее, чем "чека". Анна вся
как-то увяла и неуверенно предположила, что могла бы уехать в Мелитополь.
Там у нее тетя, и можно досидеть до прихода "своих".
то, о чем думал уже много раз. Что ждет мою дочь, дочь белого офицера в
Совдепии.
гуманная, и с детьми не воюет. Затем она задумалась и сказала, что вполне
допускает трудности, которые могут возникнуть у моей дочери с получением
образования. Поскольку образование в Совдепии тоже, оказывается,
классовое. И ее не примут в коммунистический союз молодежи. Затем она
снова задумалась и заявила, что ничего страшного в этой ситуации нет. Моей
дочери просто стоит отречься от отца - белого гада, - и все будет в
порядке. Она, Анна-валькирия, сама из семьи эксплуататоров...
конвойного. Штабс-капитану Дьякову я посоветовал оформить Анне пропуск до
Мелитополя и гнать ее отсюда в три шеи. Пока она не принялась открывать
глаза нашему цыгану.
обозом. Ее сотоварищ, вступивший в отряд, провоевал с нами до ноября и
погиб под Джанкоем.
красные дивизии форсировали Днепр, взяли Любимовку и начали штурм Каховки.
Мы узнали также - на фронте дурные вести утаить невозможно, - что Яков
Александрович внезапно заболел, и, вероятно, его заменит генерал
Витковский.
17 августа.Он тогда, действительно, болел, но причина его отставки,
конечно, не только в этом. Владимир Константинович Витковский, без
сомнения, прекрасный человек, но задержать красных, как мы задержали их в
январе, ему было не по силам. Впрочем, тогда, в августе 20-го, этого,
наверное, не смог бы уже сделать никто. Даже Яков Александрович.
верх. К тому, надо же чем-то заниматься, чтоб окончательно не съехать с
рельс на нашем Голом Поле. Так, по крайней мере, меньше думается о том,
что произошло и еще произойдет.
только побольше. Каждый день меня навещают, заходил даже генерал
Витковский. Очевидно, мои дела и в самом деле плохи. Но беда даже не в
этом.
Александрович хотел меня видеть, и отказаться не представлялось возможным.
Но лучше бы я остался на нашем трижды проклятом Голом Поле. Как говорится,
знать бы...
проделал несколько заячьих петель, чтобы убедиться в отсутствии
любознательных сослуживцев. Никто за мной не шел, и до улицы Де-Руни я
добрался вполне благополучно. Яков Александрович ждал меня, и вскоре я
понял - зачем.
узнал. Пусть об этом знает пока только лист бумаги, который я попрошу
Антона Васильевича спрятать и не читать до моего разрешения. Или пока я не
смогу не разрешить.
конкретное предложениеи и это предложение принял. Меня он приглашал
присоединиться к нему. Всем, кто вернется вместе с ним, "те" обещали
амнистию. Яков Александрович считает, что, поскольку борьба кончена, наше
место в России.
родина. И я не вернусь туда. Ни с террористическим отрядом под
командованием Туркула, ни по большевистской амнистии. Да, у нас нет ничего
впереди, и уже не может быть, даже ежели бы я был здоров, как Фельдфебель.
Но вернуться в Большевизию я не могу. Это та же сдача в плен, а в плен мы
никогда не сдавались.
в подвал и шлепнут как собаку. Не сейчас - через год. Или через пять. А
покуда им надо попросту расколоть то, что осталось от нашей армии. Неужели
Яков Александрович этого не может понять? Нет, меня, во всяком случае, они
не дождутся. Город Солнца с бесплатной селедкой, даже ежели на воротах
написано "Россия", меня искусить не сможет.
не подумал, что я тут же рысью поскачу к генералу Ноги.
смог разубедить ее в обратоном. Вероятно, вид мой и в самом деле был
весьма далек от радостного. И я ни о чем не мог говорить с ней, и только
перед уходом решился предложить ей то, на что еще способен. Я предложил
помочь ей выбраться из Истанбула. В Болгарии или Сербии - уж не знаю, где
мы окажемся, - ей будет легче, чем в этом муравейнике. Во всяком случае,
есть хоть какая-то надежда.
где попал под неусыпный надзор нашего полковника-эскулапа. Я стараюсь
честно выполнять все его предписания и даже делаю вид, что верю в скорую
поездку в тот же чудодейственный болгарский санаторий. Наверное, этот
эскулап, действительно, неплохой человек.
попросил покуда поручика Успенского собрать и наши вещи. К счастью, их
немного. Все самое ценное давно осталось в России... Или в сейфе генерала
Туркула. Кстати, я до сих пор не написал список наших офицеров, а это
никуда не годится.
как черт, и даже забыл справиться о моем здоровье. Он умудрился повздорить
с каким-то марковцем. Не знаю, что они друг другу наговорили, но поручик
пришел просить у меня официального разрешения на дуэль. Этого еще только
не хватало. Я категорически запретил ему и думать о чем-нибудь подобном. И
покуда я еще командир сорокинцев, никаких дуэлей не будет.
есть.
сумели бы вывезти Севастопольскую Морскую библиотеку. Единственно, что
удалось разыскать, - это "Чтец-декламатор" за 1912 год. К сожалению,
подобное чтиво не идет даже на Голом Поле. Но все же там есть не только
так называемые современные авторы. В этом "Чтеце" имеются Тютчев,
Боратынский и даже Пушкин.
Вероятно, их легче читать с эстрады. Среди прочего я нашел давно, еще с
детства не читанное, и сейчас многие строчки воспринимаются совсем
по-другому. Даже такая сущая безделица, как "Из Парни". Вся эта галльская
легкость с нимфами и мелким адюльтером кажется сейчас уже слишком
несерьезной. Но начало звучит совесем иначе.
дрогнули. И мы обрушились в бездну, где бродят тени, цветут асфодели и
текут реки с мертвой водой. Флегетон, Коцит, Лета. Огонь, Лед, Забвение. И