Чтение 58–й страницы книги ~Колдуны и министры~

местах. Как вы об этом полагаете?

- Я об этом полагаю, - отвечал с важностию Шимана, - что это дело
божие.

Нан взглянул в глаза еретика и с удивлением обнаружил, что они
совершенно безумны.

- Великий Вей, - сказал с тоской министр Андарз, - они разбили все
вазы из собрания Мнадеса. Последние вазы Ламасских мастеров! И знаете, кто
это был? Только лавочники, ни одного нищего! Нищие завидуют лавочникам, а
не министрам! Все разбили, и кричали при этом: "Кто украдет хоть ложку,
будет повешен!"

Шимана не удержался и сказал:

- Это автор памфлета о "Ста вазах" растравил им душу. Если бы не этот
памфлет, о вазах бы не вспомнили.

Это было жестоко: многие знали, что автором памфлета о "Ста Вазах"
был сам министр полиции.

- Эти вазы, - сказал Андарз, - спаслись при государе Иршахчане, когда
дворец горел три месяца. А знаете, что эти лавочники сделали потом?
Попросили заплатить им за шесть часов работы!

Наконец глава еретиков, беглый министр полиции и народный министр
закончили праздничный обед. Андарз едва притронулся к еде. Перед глазами
его стояли печальные и немного удивленные глаза зверей на раздавленных
черепках. Он едва сдерживал себя, чтоб не разрыдаться и чувствовал, что
что-то непоправимо оборвалось в мире.

Подали чай.

- Что мы будем делать, - сказал Нан, - если государь не подпишет
конституции?

Еретик Шимана подозвал мальчика с розовой водой, вымыл в воде руки и
вытер их о волосы мальчика.

- Мне было видение, - сказал Шимана, что государь Миен жив.

Государь Миен, напомним, был старший брат царствующего государя
Варназда, тот самый, которого монахи-шакуники подменили барсуком.
Вдовствующая государыня дозналась об этом и казнила и барсука, и монахов.

Шимана хлопнул в ладоши: одна из дальних циновок приподнялась, в
глубине комнаты показался человек. По кивку Шиманы он подошел поближе. Ему
было лет тридцать на вид. Простоватое лицо, подбородок скобкой, глаза
широко расставлены и чуть оттянуты книзу. Самое смешное, что человек и
вправду несколько походил, сколь мог судить Нан, на казненного юношу.

- Как же вам удалось спастись, - спросил Нан, - и где вы были эти
одиннадцать лет?

- Я, - сказал человек, по-детски выкатывая глаза, - был предупрежден
о замыслах монахов, и лежал в постели, не смыкая глаз. Когда монахи,
превратив меня в барсука, хотели меня задушить, я выскочил и утек через
очаг. И, - запнулся государь-барсук, - я бегал по ойкумене одиннадцать
лет, уязвляясь страданиями народа, а неделю назад мне во сне явилась
матушка Касия, и сказала: "Сын мой! Иди в храм красных циновок и потри там
голову об алтарь - Единый Господь простит тебя, и твой облик и твой
престол будут возвращены тебе".

- Я, - прибавил человек, с надеждою глядя на Нана, - буду хорошим
государем. Я видел страдания народа.

Расколдованный барсук поцеловал руку Шиманы и удалился.

- Ну что? - спросил с надеждой Шимана.

- У него неплохие манеры, - сказал Нан.

- Нет такого идиотизма, - сказал министр полиции, - которому бы народ
не поверил.

- Политика, - сказал Нан, - это искусство говорить языком, доступным
народу. От их речей, - и он кивнул куда-то в сторону залы Пятидесяти
полей, - народ скоро соскучится, а про барсука он понимает.

- Вот, - сказал Шимана, - и я то же думаю. Если государь не подпишет
конституции... Хотел бы узнать ваше мнение: что мне делать с
расколдованным барсуком?

- Заколдуйте его обратно, - фыркнул Нан.

Меж тем делегация Доброго Совета пожаловала во дворец. Государь
наотрез отказался видеть этих людей. Киссур стал настаивать; с государем
случился припадок астмы. Делегацию, в особом зале, принял Злой Совет.
Глава делегации, пожилой старости цеха красильщиков, зачитал длинный
шелковый свиток.

Староста был испуган великолепием дворца и отсутствием государя.
Конечно, он был человек рассудительный, в оборотней не верил, днем, во
всяком случае... Но кто его знает? Какой страшный старик с золотыми
глазами!

Киссур стоял, презрительно выпятив губу. Спина Киссура болела от
побоев, а душа... Великий Вей! Киссуру казалось, что все смотрят на него,
как на труса. Он бежал! Кинулся в воду, как карась! Правда, он убил
нескольких человек, Киссур не считал, скольких именно. Но он бежал, а не
умер за государя! А почему? Да потому, что сам бой был несправедлив!
Справедливый бой - это тогда, когда военачальник бьется с военачальником,
а дружинник - с дружинником! Дружина не будет служить сеньору, который не
дерется впереди, и сеньор никогда не потерпит, чтоб самый богатый
противник достался какому-нибудь простолюдину. А здесь? Что за подлый бой!

Не только Андарз, негодяй и взяточник, не думал быть впереди, но сама
головка мятежа заседала в городской префектуре и занималась... бог ее
знает, чем она там занималась? Если шестьсот человек сошлись вместе, и это
не войско и не пирушка, то разве можно понять, зачем они сошлись вместе?

Делегат окончил чтение, Киссур посмотрел на свиток и сказал:

- А ну-ка отдайте мне этот свиток!

- Он его разорвет! Не давай! - зашипел один делегат другому.

- Клянусь божьим зобом, - зашипел Киссур, - обязательно разорву, и на
одном конце повешу Нана, а на другом - Андарза!

- Трудновато это будет тебе сделать, - съехидничал лавочник, - потому
что в твоем войске - двадцать варваров, а в нашем, - весь народ.

Киссур усмехнулся и сказал:

- По трем причинам войско терпит поражение. Во-первых, когда
военачальники больше хотят свести счеты друг с другом, чем с врагом.
Во-вторых, когда, победив, воины, в погоне за добычей, перестают слушаться
полководца и становятся уязвимыми. В-третьих - из-за зависти богов. Оттого
же, что в одном войске больше народу, а в другом - меньше, поражения не
терпят никогда.

После этого краткого обмена мнениями делегацию выпроводили вон, а
государственный совет удалился на совещание.

Господин Лай наклонился к уху господина Чареники.

- Проклятый старик, - сказал Лай, - он предсказал сначала бунт, а
потом - конституцию. Он хоть скажет, что делать дальше.

- Он, - холодно сказал Чареника, - предложит нам согласиться на
всенародные выборы и на суд присяжных.

- Но тогда суд обвинит его... и тут же Лай прикусил язык, сообразив,
что, как ни странно, именно Арфарре, да и Киссуру, конституционный суд не
может предъявить ни одного обвинения. Более того, если речь зайдет о
пересмотре несправедливых приговоров, приговор Арфарры будет отменен
первым. Что и Чаренике, и Андарзу, и Лаю, и Хардашу, и даже самому Шимане
Двенадцатому есть за что давать ответ: а отшельника Арфарру упрекнуть не в
чем! И, конечно, нет никакого сомнения в том, что при всенародных выборах
тысячи крестьян ойкумены проголосуют за своего бога, яшмового аравана
Арфарру.

Чареника увлек Лая в сторонку и что-то зашептал на ухо.

Киссур поддержал Арфарру, которому было тяжело подниматься по
ступенькам.

- Советник, - сказал Киссур, - позвольте мне повесить Чаренику! Он
предал государя! Андарз посылал к нему какого-то Рысьего Глаза, а Чареника
ничего об этом не сказал!

- Предоставь это дело мне, - промолвил Арфарра.

Члены Совета взошли в Голубую Залу. Арфарра сел в кресло о шести
ножках, с рысьими головками по краям. Полуприкрыв глаза, он думал о том,
что про Киссура говорят, будто варвар навел порчу на государя. Что народ
истолкует припадок астмы как подтверждение этому, и что государь это знал,
а все-таки с ним случился припадок.

- Что вы думаете по поводу конституции? - спросил его Чареника.

Арфарра улыбнулся и пробормотал, что сначала хотел бы узнать мнение
других.

- Омерзительная бумага, - сказал некто господин Харшад, один из
ближайших друзей Чареники и председатель Верхнего суда.

- Ба, - вскричал Киссур, - но вас не было в зале с делегатами, когда
вы успели ее прочесть?

- Великий Вей, - сказал с достоинством господин Харшад, - зачем я
должен ее читать, когда один из авторов ее - этот циник и негодяй Андарз?
Разве простит он нам, что мы остались верны государю?

- Ах да, - сказал Киссур, - вы же сами подписали такую бумагу три дня
назад, когда хотели зарезать меня в государевой спальне.

Арфарра не выдержал и молча схватился за голову.

- Господин Киссур, - сказал Чареника негромко, - положенье опасное.
Хорошо бы человек, преданный государю, проверил посты вокруг дворца. Не
сделаете ли вы это?

Киссур поднялся, щелкнул гардой о ножны.

- Ладно, - сказал он, - пойду проверю посты.

Киссур ушел, и Чареника опять спросил:

- Что вы думаете по поводу этих требований?

Мнение Арфарры сильно зависело от уровня воды во рве с ручными
утками, который он на месте Андарза спустил бы в два дня. Он улыбнулся и
пробормотал, что действовать подобает сообразно обстоятельствам, а не