впечатлениям...
конечно. Это все - в ретроспекции. Все мы за свое пристрастие к войнам
были наказаны, и больно. Немцы и японцы - на поле боя, мы, как говорится,
- у себя дома. Мол, слишком гордились - оттого и разорились.
то, что почиталось достоинством, стало именоваться недостатком. А почему?
Да потому скорее всего что служить истово - а в армии тем более - можно
только при четком, как дважды два или, если угодно, как "Отче наш",
понимании - кому или чему служишь. Не слову. Не знаю, как назвать.
ругательным...
гибельную, но тактически необходимую атаку, из которой вряд ли кто-нибудь
из них выйдет живым, и уж во всяком случае ни один не останется
невредимым. Какими словами я подниму их? За великую Россию? Но мы с каждым
годом все меньше верим в ее величие, слова эти стали уже только словами.
За православие? Не верю! Не пойдут! Мы разучились верить... Но если бы
командовать пришлось солдатами, исповедующими ислам, - я не сомневался бы
ни мгновения: во имя Аллаха они пошли бы не дрогнув.
дает ему не так уж много возможностей для этого... Не знаю, как по-вашему,
но для меня это - весьма убедительная причина. Да, ислам - достаточно
строгая религия; но в армии строгость - необходимое условие существования,
и очень хорошо, когда служить приходят люди, заранее приученные к высокому
уровню требований...
человеку и военному? Одно: великая Россия. Что нужно великой России?
который, я уверен, может дать стране и то, и другое, - я за него.
воина. Это меня устраивает.
конечно, причин для какого-то поступка бывает, как правило, больше одной.
Просто сам человек не всегда понимает это.
Командир, если он настоящий командир, всегда должен отдавать себе отчет в
них - что-бы по возможности исключать личное. Вот, например я понимаю, что
в моем приходе в лагерь Александра, сыграло роль то, что он как-никак
служил в армии, причем - в нашей армии, в той самой, в которой всю жизнь и
я служу. А тот, другой претендент, солдатской каши не хлебал - и, значит,
мне его понять труднее, и ему меня - точно так же... В своих убеждениях я
должен быть твердым. Потому что я не просто гражданин Филин, а командир.
За мною - тысячи людей, мне подчиненных.
Наталью и улыбнулся:
без суеты, и вы меня ни уколоть, ни подцепить не стараетесь - а ведь для
большинства журналистов такой вот разговор - только повод себя самого
показать. А у вас как-то не так - непрофессионально, я бы сказал,
получается.
мне поединок, победившему достанется Наталья. На пистолетах или, может
быть, на саблях, которых тут не было; или на мясорубках, может быть... Фу,
маразм.
почудилось, что она тут как-то замешана.
этом распространяться вряд ли следовало. Но и изворачиваться не хотелось.
репортеру и не пристало, он - всего лишь проводник и накопитель
информации, а не аналитик. Но все же - что это вдруг ему вздумалось?
словно думал в эти секунды уже о чем-то другом. Потом посмотрел на меня,
чуть наклонив голову набок, шевельнул губами - словно бы медля принять
некое решение. Нет, не похоже было, что он хотел как-то поставить меня в
неловкое положение; да и зачем? Мог ведь и вообще со мной не
разговаривать, послать по телефону ко всем чертям.
выводу.
претенденту. К Александру. А ведь по логике надо было иначе: сперва всегда
возникает идея, а потом уже начинаешь думать о методике ее реализации. Вы
же не очень интересовались тем, как я пришел прежде всего к самой идее
восстановления монархии в России. Или это кажется вам совершенно
естественным: многие, мол, пришли, вот и Филиь 8 том числе. Так?
такой простодушный. А как только я перестану верить, то пропадут все ваши
труды впустую, весь нынешний вечер.
тому, чтобы запустить руку в меня поглубже и вывернуть наизнанку; этого
нельзя было допустить. И я почувствовал, что внутренне собираюсь в комок,
готовясь к серьезной схватке.
тоном произнесла:
сказать, и вы так усердно готовите почву для этого... А вы просто возьмите
да скажите. Понимаете ведь, что читателю будет сообщено только то, на что
будет дана ваша санкция. А то смешно смотреть, как два неглупых человека
петляют друг вокруг друга, финт за финтом...
Вы, конечно, правы, мадам. Есть желание сказать - но, как говорится - и
хочется, и колется, и мама не велит... Дело все в том, что до половины я в
вас, господин Вебер, разобрался: вы не очень репортер или не только
репортер - это мне ясно, а вот кто на самом деле - остается пока
неустановленным. Я не спрашиваю, потому что вы не скажете, это мне ясно.
нижнего выдвижного ящика, поколдовав немного с замком, вынул кожаную
папку. С ней вернулся к нам. Не раскрывая, положил на столик, раздвинув
чашки.
скрывается тот факт, что и отец мой. Филин Игнатий Леонтьевич, тоже был
генералом, а точнее - это я "тоже генерал", он в звании был старше меня.
министра, и - под конец - начальником Генштаба, а до того командовал
важными округами. И было это в самые, не боюсь сказать, критические
времена - и для армии, и для всей России. Мой отец и его товарищи не
могли, конечно, не болеть душой и об одном, и о другом. Они...
сыграл немалую роль. Сие никогда тайной не было.
никогда и не раскрывалась - просто потому, что рано было, и сегодня еще
рано, и только после избрания на царство настанет время сказать и об этом.
Вы отлично понимаете, почему. Для честолюбивых людей участие в великом
политическом акте должно выглядеть совершенно естественным, а не
спровоцированным, не пассивным... Каждому хочется быть фигурой в руках
Истории - но претит оказаться такой фигурой в руках другого смертного;
хотя история ведь только через смертных и осуществляется. Скажете: так Бог
велит - и все довольны, и выполняют. Но попробуйте сказать: так захотел
генерал Акимов, скажем...
укрылось.
Акунин Борис
Прозоров Александр
Перумов Ник
Свержин Владимир
Пехов Алексей
Посняков Андрей