– Мне сделали две операции, – сообщил я. – У Федорова. Я не только вашу фигу вижу, но и то, что за фигой.
– Что же?
– То, что вас ждет внизу.
Мы приземлились прямо посреди поля, так мне показалось, но, едва охрана повыпрыгивала из вертолета, на полной скорости подкатили два джипа. Из одного быстро выскочил, не дожидаясь, пока тот остановится, высокий и моложавый, но явно очень немолодой генерал.
Кречет выпрыгнул, генерал резко бросил руку к виску:
– Господин президент, во вверенной мне части…
Кречет рывком остановил, слегка обнял, сдавил ручищами плечи, посмотрел в глаза:
– Отставить. Я знаю, что у генерала Пивнева всегда все в порядке… Только что у вас с головным убором?
Генерал с неудовольствием пожал плечами:
– Все в порядке. Чист. Кокарда на месте.
– Да нет, – проговорил Кречет, он впервые за дорогу улыбнулся. – Я привык, что размер фуражек зависит от уровня интеллекта. Чем меньше извилин, тем шире фуражка. Иные носят на головах целые сомбреро… А у вас прямо кепочка. Небось уговаривали на нечто эдакое с футбольное поле?
– Было, – ответил генерал, он тоже улыбнулся, глаза чуть потеплели. – Спасибо, что замечаете и такие мелочи. Надеюсь, что и крупные наши беды не останутся без вашего высокого внимания.
– Ну, Николай Иванович, зачем так официально! Мы все-таки знакомы по службе давно.
Генерал ответил суховато:
– Я знал генерала Кречета, помню даже полковника Кречета. Хорошие были офицеры. Если бы не страшился быть заподозрен в лести, сказал бы даже, что очень хорошие. Но президента Кречета пока не знаю.
Кречет развел руками:
– Буду стараться, чтобы и президента вы могли назвать неплохим… даже в разговоре на кухне с приятелями. На ваше несчастье, я еще и верховный главнокомандующий. А вы командуете войсками «синих», если не ошибаюсь.
– Все-то вы замечаете, – повторил Пивнев. – Ровно в двенадцать?
– Да, по плану.
– Ну, верховный может все переменить в последний час.
– Да бросьте… Что это вы все морщитесь? Зубы болят?
Генерал сказал, морщась, глаза были как у затравленного зайца, хотя странно видеть заячьи глаза на крупном теле медведя:
– Я ни о чем не могу думать, кроме как об Афганистане, Чечне, Таджикистане… Мы так унижены, оплеваны, чувствуем себя по уши в дерьме, а эти чернозадые ликуют! Трубят о победе! А наша сволочная пресса, что так любит унижать свой народ, сама ползает на брюхе перед всем нерусским… пусть даже чеченским, только бы не русским… что она сделала, что она сотворила! Как оплевала все наше!
Кречет кивнул:
– Есть решение.
Пивнев сказал зло:
– Я о них уже наслышан.
– Настоящее решение, – сказал Кречет.
Что-то в его голосе заставило генерала поднять голову. Всмотрелся, голос его дрогнул:
– Если и оно окажется… липой, то я застрелюсь.
Я увидел, как в глазах Кречета промелькнуло одобрение. Давно не слышал, чтобы кто-то готов был застрелиться.
– Решение, которое многое даст России, – сказал Кречет. – Очень много! А заодно позволит иных противников просто стереть с земли.
Пивнев вскинул голову. В лице ясно читались страх и надежда.
– Что значит… стереть?
Кречет сказал жестко:
– Чечня это или какой еще регион, но если там избивают русских, уничтожают, изгоняют из домов, то мы просто обязаны ввести туда войска. И дать приказ стрелять в каждого, кто заподозрен… только заподозрен, что вооружен! Стрелять за косой взгляд, за дерзкий вид, стрелять в каждого, кто покажется потенциально опасным. Журналистов допускать лишь потом, когда пройдет такая… очистительная война. А какой продажный крикун гавкнет что-то о нарушении прав, то пристрелите и его на месте. На войне не без несчастных случаев! Послать только те войска, что уже озлобились, кто будет сперва стрелять, а потом спрашивать… Мы должны расквитаться за позор. И мы это сделаем.
Пивнев смотрел счастливо, лицо порозовело, он весь помолодел, грудь раздалась, а спина выпрямилась, но, когда Кречет оборвал речь, глаза генерала начали гаснуть.
– Я не представляю, – сказал он протрезвевшим голосом, – как это можно сделать.
– Я скажу, – пообещал Кречет. – Но если я это гарантирую, то…
Генерал встал, вытянулся:
– Любое ваше приказание будет выполнено! Любое. Если это позволит мне дать такой ответ Чечне или кому-то еще, то я готов… не знаю даже, на что готов. Хоть сделать обрезание и стать иудеем!
Кречет скупо улыбнулся:
– Ну, до этого не дойдет. Однако нечто подобное предстоит. И еще… Что за черт?
Поморщился, к нам тащилась целая колонна разноцветных машин: от роскошного «Кадиллака» до джипа, правда, даже джип роскошен до безобразия: блестит как солнце, нашпигован компьютерами, во все стороны торчат теле– и кинокамеры, а народ настолько пестрый, горластый и наглый, что за версту видно – пресса.
Кречет дернулся:
– А этот сброд зачем?
– Пресса освещает все, – ответил Пивнев медленно, и нельзя было определить по голосу, одобряет приезд прессы или осуждает.
– Черт, тут одни шпионы!
– Наверное, есть и просто газетчики, – успокоил Пивнев, в голосе звучала прежняя насмешка. – А вы их к стенке! Здесь чисто поле, никто и знать не будет.
– Хорошо бы, – вздохнул Кречет.
– А кто мешает? Сопляки, недоумки с микрофонами!
– А где набрать умников на всю страну, – сказал Кречет тоскливо. – Так не бывает, чтобы вся страна – умники… Или хотя бы половина. Этих побьешь, другие возьмут в руки микрофоны да телекамеры… Надо терпеть, пока эти подрастут, поумнеют. Или хотя бы повзрослеют… Ладно, раз уж приехали, пусть расставляют свои микрофоны. Я сейчас поговорю с захваченным шпионом… не смейтесь, в самом деле нечто подобное изловилось, но через полчаса вернусь.
Странно, подумал я, Кречет – первый из президентов, которого пресса не любит, предыдущих она лизала в зад в любом случае, а оппозицию оплевывала с рвением чисто русских холуев, подлейших и бесстыжих. То ли так уж верят, что Кречет их не тронет, то ли спешат свалить Кречета до того, как тронет…
ГЛАВА 8
Одетый в пятнистую форму десантника, в чем многие усмотрели зловещий смысл, далеко идущие намеки, Кречет встал на фоне колонны танков. Пусть с холостыми зарядами для учения, но за спиной маячили генералы, которые смотрели на телевизионщиков с неприкрытой неприязнью.
Корреспондент ОРТ, сытый и наглый, что привык показывать себя, любимого, на экранах чаще, чем президентов и политиков, поинтересовался жирным голосом:
– Господин президент, что означают эти маневры? В чем их скрытый смысл?
Кречет ответил сдержанно:
– Две недели войска НАТО проводили маневры, где боевой техники было задействовано больше, чем у нас. И что же? Вы их не спрашивали, им можно. Войска США три дня назад закончили совместные маневры с южными союзниками в Японском море, это близ наших берегов… Опять же, это в порядке вещей. А совместные учения Украины и НАТО? Но вы ищете скрытый смысл только в наших маневрах.
– Но все же…
– Смысл в том, что Россия выходит из болезни. И заново осматривает себя, что у нее в порядке, а что нужно подтянуть. Вам, как увильнувшему от армии и уже отмазавшему от армии своего сына… Возражаете? Василь Павлович, после этой пресс-конференции раздай господам из прессы заключения врачей… да-да, как фальшивое, так и истинное… Так вот, вам, повторяю, как увильнувшему от армии и отмазавшему от нее своего сына, хотелось бы, чтобы наша армия перестала существовать! Что ж, благое дело. Но сперва пусть уничтожат свои армии те, на чьих землях не побывали захватчики, на чьих землях не горели дома, не строили концлагерей, не истребляли население… Но что-то ни ваша хваленая Америка, ни Австралия, ни Мексика своих армий не сокращают! Почему?
– Господин президент, – задал вопрос корреспондент четвертого канала, – а что вы скажете о… скажем так, об исламизации России? Правда ли то, что вы намерены превратить Россию в исламское государство?
По рядам пронесся взволнованный шумок. Блицы заполыхали чаще, стремясь запечатлеть каждый миг, когда президент произнесет роковые слова.
Кречет широко и чистосердечно улыбнулся:
– Что за чушь? Я ведь не князь Владимир!
– Но только в Москве сейчас начата постройка десяти крупных мечетей…
Кречет развел руками:
– А как же права человека? В той же Москве, о которой вы говорите, живет около миллиона мусульман. Если не больше. Но православных церквей – несколько сотен, а мечеть – одна. Странное у вас понятие о справедливости!
Блицы щелкали, в наступившую заминку вклинился корреспондент с сильным западным акцентом:
– Господин президент… но, как бы выразиться поделикатнее… православная церковь в России всегда пользовалась сильной поддержкой государства. Как при царях, так и, негласно, при Советской власти. Если дать исламу свободу…
– Вы сами и ответили, – сказал Кречет. – Да, эта чужая вера, принесенная на штыках… пусть на мечах и копьях из Византии, так и не прижилась на Руси. Ее поддерживали князья, всюду строя церкви и насильно загоняя туда народ, затем – цари, а потом – генсеки. Сейчас же – впервые! – я просто даю всем равные права. Я не насаждаю ислам, как вы пытаетесь представить. Я просто даю людям возможность выбирать. И это при том, что православие укоренилось даже в головах тех, кто почему-то считает себя интеллигентами. Ну, вы же знаете, есть люди, которые причисляют себя к интеллигенции только потому, что получили высшее образование?
Один из людей Кречета, замешавшись в толпу корреспондентов, поскользнулся и локтем выбил из руки одного западного массмедика телекамеру. Раскрыл рот, чтобы извиниться, но тот молниеносным движением подхватил телекамеру на лету, тут же поймал Кречета в видоискатель. Проделал так виртуозно и четко, без единого лишнего движения и с такой молниеносной реакцией, что уровень подготовки высветился словно крупными буквами на дисплее.
Корреспондент не сдавался, словно, несмотря ни на что, должен был получить ответ на другой поставленный вопрос:
– Господин президент, ответьте еще раз… Вы же понимаете, как это важно. Для России и для всего мира. Когда в 85-м были провозглашены гласность и свобода выбора, то проницательным людям стало ясно, что Советская власть рухнет. Ее не надо свергать, просто выберут другую форму правления. Советская власть держалась на подавлении оппонентов…
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Орлов Алекс
Жюль Верн