до колена, а кое-где и до пояса.
шаткое равновесие боя, чтобы склонить заляпанную кровью и лошадиным
навозом чашу весов в ту или иную сторону - но у враждующих сторон больше
не оставалось ничего, кроме грязи, крови и горла врага...
мах Посейдоновых коней-Вихрей, косматые крылья северного ветра Борея -
все, что угодно, лишь бы попасть туда, на правый берег искалеченного
людьми Кефиса, ворочающего корявые стволы в клочьях ярящейся пены! Лучше
боль, лучше смерть под ногами озверевших людей, ежесекундно доказывающих
друг другу, что они смертны, чем беспомощное бешенство, когда ты готов
кусать локти, в отчаяньи стоя у разрушенной навесной переправы, столь
тщательно наведенной с вечера!
глинистой коркой. Мышцы молили о пощаде, судорожно вспоминая о бессонной
ночи, когда под насмешливый шелест дождя три десятка молодых киферонских
пастухов, перебравшись вместе с Алкидом на левый берег, кормили объевшийся
ливнями Кефис валунами и стволами деревьев. В это же время семьдесят
присланных в помощь фиванцев во главе с Ификлом (иные были знакомы братьям
еще по палестре) сооружали косую и короткую насыпь в сорока локтях от
заблаговременно подрытого правого берега - потому что именно в этом месте
Кефис был значительно уже.
истоптало его копытами. Пастухи же просто валились с ног, с суеверным
ужасом поглядывая на равномерно движущегося юношу с двумя углями,
нечеловечески горящими в провалах глазниц страшной глиняной маски.
двумя деревьями веревкам и сообщил об уходе большинства фиванцев,
трудившихся под его началом. Те должны были присоединиться к ложному
авангарду, приманке для воинственных орхоменцев - в то время как заботой
оставшихся на правом берегу были подпорки, еще удерживающие искусственно
созданную осыпь.
позволил себе упасть и лежа приказал пастухам уходить по навесной
переправе.
свалить в реку последнюю порцию валунов и бревен, запасенных на берегу -
подпорки якобы вполне могли выдернуть и без него. Некоторое время братья
спорили, пока не выяснилось, что спорят они молча, сберегая дыхание. Да и
спор их давно потерял всякий смысл, потому что веревки переправы лопнули,
пропустив двадцать киферонцев и отправив так и не вскрикнувшего двадцать
первого в желудок вздувшейся от дождей и насилия змеи Кефиса.
грядущего сражения - плыть через взбесившуюся реку было равносильно
самоубийству. Но сожалеть или радоваться не оставалось времени, потому что
орхоменские колесницы уже выстраивались для неудержимого удара; уже вовсю
визжали столбы подпорок, скользя по размокшей глине и заставляя берег
стать лавиной, так что надо было брать усталость за горло, чтобы вовремя
хлестнуть вздыбившимся Кефисом по долине!
берег, мало чем отличаясь от трупов на той стороне, а проснувшееся
бессилие влепило каждому брату по обжигающей пощечине и хрипло
расхохоталось, видя землекопов вместо воинов.
подаренный Ифитом-ойхаллийцем лук и три стрелы, случайно оказавшиеся под
рукой, и умчался вверх по течению, надеясь привлечь внимание фиванских
обозников и навести переправу. Алкид же понесся вниз, высматривая хоть
что-то - чудо, подарок судьбы, что угодно, лишь бы позволило перебраться
через Кефис.
прочь своих небесных коров, в разрывах замелькал солнечный венец Гелиоса,
и Алкид сперва не поверил глазам, увидев впереди незнакомого воина,
сидевшего на краю боевой колесницы, запряженной парой вороных жеребцов.
скалились, словно напоминая Алкиду о недавних подвигах на Кифероне. Даже
не видя скрытого под глухим конегривым шлемом лица незнакомца, юноша был
почему-то уверен, что тот улыбается.
голос воина.
могло бы послужить оружием, и не сильно доверяя странному чистюле-"брату".
Посмотри на себя и на меня, и ты сразу поймешь, что мы братья.
свое сходство с обессиленным, покрытым чешуйчатой коростой Алкидом чем-то
само собой разумеющимся.
наруче за реку, где зубами грызли друг друга Фивы и Орхомен. - А это мои
владения. Нравится? Хочешь туда?
Дело не в том, смогу ли я - дело в том, захочешь ли ты?!
Подумай, мальчик!
в глотку, по воздуху едва уловимо скользнул щекочущий ноздри запах...
запах плесени.
стараясь не смотреть через Кефис, откуда взывала к нему жизнь и смерть
сородичей. Арей-Эниалий был не таким, как Гермий, Пан или веселый Дионис;
и уж совсем иным, чем Хирон - но понять, в чем же кроется различие, не
удавалось.
когда ты, мальчик, с чужим мечом в руке плясал среди шестерых минийцев,
подобно богу продлевая экстаз наслаждения! Алкид, брат и возничий
Арея-Эниалия - тебе не придется ждать, пока дряхлый скряга Зевс
соблаговолит или не соблаговолит пожаловать тебя бессмертием! Герой, ты
станешь богом сам, вырвав желаемое у трусливой и подлой Семьи! Ты
промчишься рядом со мной через сотню, тысячу битв, солдаты станут
погружать копье в печень врага, взывая к тебе, девушки будут зачинать
мальчиков, взывая к тебе; вспомнив меня, седой ветеран и впервые надевший
панцирь юнец не преминут вспомнить и тебя... и наконец закончится мое
проклятое одиночество! Сейчас ты рвешься за реку, как усталый путник
стремится домой - соглашайся, Алкид, и война навсегда станет твоим домом,
любимым и желанным... богам приносят жертвы, мальчик - и это великое,
грандиозное жертвоприношение, которое смертные никогда не устанут
приносить мне, станет и твоим! Будь возничим Арея!..
сразу постаревшем лице Алкида - словно последние слова Эниалия были
последней чашей цикуты, подносимой преступнику, осужденному на казнь.
неподдельным сочувствием смотрел на воина в сверкающих доспехах, и Арею на
миг показалось, что забрало его шлема стало прозрачным. - Бедный мой...
брат - прости, но мне нужно искать другую переправу.
Щенок! Ты не хочешь быть моим возничим? Хорошо, ты будешь моим рабом! Ведь
ты же рожден героем! - копошась в грязи, подобной той, в которую
торопишься погрузиться, ты вспомнишь обо мне и о том, от чего отказался,
когда я со смехом промчусь мимо! Иди, герой, живи, воюй, грызи - во славу
Арея!
поверь, я не хочу быть им. Если не воевать - значит, не быть героем; если
не радоваться победе - значит, не быть твоим рабом, то я...
я не стану пользоваться детским недомыслием. Стой здесь, герой, не
желающий быть ни героем, ни богом! Стой здесь и смотри за реку; и если ты
вдруг передумаешь - дай мне знак! Ах я дурак... не зря Семья называет вас
Мусорщиками! Смотри и думай!
погнал колесницу через Кефис, туда, где в болоте копошились его жрецы и
жертвы.
сумевшего обнаружить на том берегу хоть кого-нибудь из фиванских
обозников.
удавалось заставить дрожащие руки забыть о валунах, бревнах и хлюпающей
грязи. - Ну что ж, это правда...
Лукьяненко Сергей
Василенко Иван
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Орловский Гай Юлий
Акунин Борис