она все долбает... Поддался книжной иллюзии, чудак. Захотел
отогреться.
мне не найти. А на дешевые связи я не согласен.
чувств: верить без оглядки - потому что верилось, любить - потому что
любилось. Возможно, так вышло потому, что каждый не раз обжегся на
этой непосредственности, или потому, что в театре и в кино видим, как
делаются все чувства, или от сложности жизни, в которой все обдумать и
рассчитать надо, - не знаю. "Нежность душ, разложенная в ряд
Тейлора..." Разложили...
и сильные чувства в жизни человека. Что ж, может быть, и хорошо, что
это требуется доказать. Это можно доказать. И это будет доказано.
Тогда люди обретут новую, упрочненную рассудком естественность чувств
и поступков, поймут, что иначе - не жизнь.
кажется, в самом деле тебя люблю".
следователь Онисимов. Дежурный старшина Головорезов сидел на самом
солнцепеке на крыльце флигеля, привалившись к дверям, - фуражка
надвинута на глаза. Вокруг раскрытого рта и по щекам ползали мухи.
Старшина подергивал мускулами лица, но не просыпался.
происшествий не было.
вручили, так они и при мне.
ориентируясь в темном коридоре, заставленном ящиками и приборами,
нашел дверь в лабораторию.
желеобразные лужи, подсохшие края их заворачивались внутрь. Шланги
"машины-матки" вяло обвисали вокруг бутылей и колб. Лампочки на пульте
электронной машины не горели. Рубильники электрощита торчали вбок.
Онисимов с сомнением втянул в себя тухловатый воздух, крутнул головой:
"Эге!" Потом снял синий пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула,
закатал рукава рубашки и принялся за работу.
тефлоновый бак, свел в него отростки шлангов и концы проводов. Потом
обследовал силовой кабель, нашел внизу, на стыке стены и пола,
разъеденное кислотами и обгорелое место короткого замыкания; взял в
вытяжном шкафу резиновые перчатки, добыл из слесарного стола
инструменты, вернулся к кабелю и принялся зачищать, скручивать,
забинтовывать изолентой оплавленные медные жилы.
разогнулся, врубил электроэнергию. Негромко загудели трансформаторы
ЦВМ-12, зашуршали вентиляторы обдувки, взвыл, набирая обороты, мотор
вытяжки. На пульте электронной машины беспорядочно замерцали зеленые,
красные, синие и желтые лампочки.
колбу воды из дистиллятора, стал доливать ее во все бутыли; достал из
стола Кривошеина лабораторный журнал и, справляясь по записям,
принялся досыпать в колбы и бутыли реактивы. Окончив все это, стал
посреди комнаты в ожидании.
пульта, снизу вверх и сверху вниз - метался, как на взбесившейся
кинорекламе. Но постепенно бессистемные мерцания стали складываться в
рисунок из ломаных линий. Зеленые прямые оттеняли синие и желтые.
Мерцание красных лампочек замедлилось: вскоре они погасли совсем.
Онисимов напряженно ждал, что вот-вот в верхней части пульта вспыхнет
сигнал "Стоп!". Пять минут, десять, пятнадцать - сигнал не вспыхнул.
ведро воды, нашел в коридоре тряпки и вымыл пол. Потом обмотал
изолентой оборванные концы проводов от "шапки Мономаха"; прочел записи
в журнале, приготовил еще несколько растворов, долил в бутыли. Делать
больше было нечего.
Вошел старшина Головорезов.
говорит, что у него к вам разговор. Впустить?
Самое время напомнить ему недавние события".
некогда ему диссертацию писать! Слукавил. Вчера, оказывается,
состоялась предварительная защита его докторской на закрытом заседании
нашего ученого совета. У нас, как и во многих других институтах,
заведено: прежде чем выпускать диссертанта во внешние сферы, послушать
его в своем кругу. На днях будет официальная защита в Ленкином КБ.
я постучал в окошечко, возле которого некий институтский поэт, на
всякий случай пожелавший остаться неизвестным, написал карандашом на
стене:
закрытую читальню и выдал для ознакомления экземпляр диссертации
к.т.н. Г. X. Хилобока на соискание ученой степени доктора технических
наук на тему... впрочем, об этом нельзя.
разработке блоков памяти, которую когда-то вели мы с Валеркой, и
получается, что Гарри был едва ли не автор и руководитель ее; прямо
это не сказано, но догадаться можно. Во-вторых, он предался вольной
импровизации в части истолкования и домысливания полученных
результатов и основательно заврался. В-третьих, у него даже давно
известные факты, установленные зарубежными системотехниками и
электронщиками, идут за фразой "Исследованиями установлено...". Как же
наш ученый совет-то пропустил такое? Месяц май, половина людей в
командировках и отпусках.
дела и свои намерения.
защиты... плюс месяц нервотрепки после нее - ты ведь не маленький,
знаешь, что такие штуки даром не проходят. Что больше весит: месяц
наших исследований, результаты которых со временем повлияют на мир
сильней всей нынешней техники, или халтурная диссертация, которая ни
на что не повлияет? Одной больше, одной меньше - и все.
тобой одинаковые люди и одинаковые специалисты, кое в чем ты даже меня
превосходишь. Но если я сейчас пойду к тому же ученому секретарю
Хилобоку и, не особенно утруждая себя обоснованиями, заявлю ему, что
практикант Кравец глуп, не разбирается в азах вычислительной техники
(даже арифметику знает слабо), портит приборы и тайком льет спирт...
что будет с практикантом Кравцом? Вон- ив института и вон из
общежития. И пропал практикант. Никому он ничего не докажет, потому
что он всего лишь студент. Вот такую же силу по сравнению с вами
наберет Хилобок, став доктором наук. Я тебя убедил?
подбирать выписки из открытых литературных источников.
но и о том, что когда-то придется защищать правильные применения
открытия. А это мы не умеем. Этому надо учиться.
или мне это только кажется?"
небольшая, но представительная аудитория! Гарри Харитонович приколол к
доске листы ватмана с разноцветными схемами и графиками, картинно стал
возле и произнес положенную двадцатиминутную речь. Допущенные слушали,
испытывая привычную неловкость. Одни совсем не понимали, о чем речь;
другие кое-что понимали, кое-что нет; третьи все понимали: и кто такой
Гарри Хилобок, и что у него за работа, и почему он ее засекретил... Но
каждый уныло думал, что нечего соваться в чужой огород, да и
достаточно ли он сам совершенен, чтобы критиковать других? Обычные