Иуда Искариот потому и больший всех отступников на земли, понеже был
избран в число верных самим Иисусом.
ты оберег и возвысил меня над прочими в русской земле! Я исполнил волю
твою и невиновен есмь!
поверившие в меня! Соблазнил их аз, и ты днесь оных, соблазненных мною,
караешь вместе со мной! Не прав ты, Господи!
и плоть мою изжени птицам на съедение, но сохрани дело мое нерушимо!
Помилуй и спаси еще раз в сей великой нужде! Помоги! Изреки слово жалости!
Протяни луч света и нить спасения недостойному праху моему!
праведных, но дай довершить начатое!
своего. Прав ты, наказуя мя, Господи! Но спаси, яко спасал дондеже, и
вновь не отринь! Веси ли ты моление мое, и скорбь, и жажду мою, и тоску, и
печаль, и муку мою? Отзовись!
храма. Лики святых строго взирают с высоты на смертного, что мечется
внизу, в отчаянии вздымая руки горе.
тобою, Господи! Внемлешь ли ты покаянию моему? Отзовись!
о спасении земли моея в веках пребудущих молю тя, великий и грозный!
Спасешь ли ты, сохранишь ли землю мою, ю же запятнал и пятнаю мерзким
деянием своим? Молви, Господи!
Наказуй! Губи! Но токмо еще об одном молю тебя ныне! Пусть грех мой со
мною единым снидет во тьму кромешную, туда, где вопль, и воздыхание, и
скрежет зубовный, но очисти грядущих по мне! Наследника моего Симеона не
погуби десницей своей! Изреки днесь, яко пощадишь род сына моего и за грех
отца дитятю праведного не накажешь!
Он поднял очи, увидел глаза Спасителя, и все поплыло пред ним. Князь, сжав
зубы, плашмя, ничью упал на каменный пол храма и тяжко застонал, не
разжимая зубов.
воспаленное чело по холодному камню. - Все равно! Я не могу иначе!
татарские послы, Киндяк с Авдулом, от коих вскоре тяжко пришлось тверской
земле, ехали данщики и должники, коим изрядно задолжал Александр, раздавая
подарки в Орде. Вновь и опять повторялась старая политика обирания Твери
Ордою. Правда, нелегкое будущее ждало его и в Твери, где как-никак десять
лет правил Константин Михайлович, где многие и многие успели умереть, и
подрасти, и народиться вновь, где должны были начаться свары и споры
старых бояр, оставшихся в разоренном княжестве и вместе с великой княгиней
Анной подымавших обезлюженную землю, с теми, кто бежал вместе с
Александром, а сейчас победителями возвращались восвояси, на прежние
поместья и селы. А еще большие свары - тех и этих с пришлыми иноземцами,
что теперь облепили Александра в чаянии его успеха и уже не желали
уступать мест коренным русичам.
Господином Великим Новгородом, как никогда усилившимся под руководством
легкого и ясноглазого строителя - архиепископа Василия Калики.
великим князем владимирским. И титул давал ему только независимость от
Калиты, право самому давать дань татарам и как с равным вести дело с
московским государем, но власти вышней, власти в стране, во всей земле
залесской титул великого князя ему не давал. Так, полно, победителем ли
возвращался к себе Александр?!
надежды великого города.
толчее лодейного и людского толпления на вымолах, где груды и горы товаров
сгружались и перегружались с лодей на причалы и с причалов в паузки и
лодьи. В кипении торга, в звонкоголосых кличах братчинных сходбищ, всюду
повторялось одно: <Едет, едет батюшка-князь!> Князь, который властно
возьмет в руки кормило тверского корабля и поведет его вновь к богатству и
славе, к новому одолению на враги. Посадские радовали, поминая позор
давешнего погрома и сожидая от князя щедрот и льгот родимому городу. Бояре
чаяли княжьих милостей и богатых кормлений, ратники - походов, добычи и
славы. Книгочии, в тиши монастырских книгохранилищ переписывающие скорбные
строки летописей, готовились торжественно возвеличить и запечатлеть на
века деяния сына Михаилова.
надежд, коим он стал за десять лет своего отсутствия. И били, и били
красным праздничным звоном колокола, и гудел самый большой, еще Михаилом
Святым литой колокол, и благовестили в звонкие била по всем великим и
малым храмам, сущим окрест.
чуть ли не воскресшим Михаилом? А он к ним - с татарами, с данями,
поборами и долгами... Мог ли? И какову надо было бы быть ему, дабы
уцелеть, устоять на такой высоте?
коврами, кони, и клики, и радостные слезы посадских жонок, и слишком уж
деланно-радостные объятия братьев и братних жен (этим в радость ли
возвращение на стол старшего Михайловича?), и вопли прислуги, и стройное
пение причта церковного, и тысячеустая языческая <слава>, покрывшая все
прочие звуки и гласы, даже и звоны колокольные...
на пепелище, терема. Толпою своих бояр, слуг, холопов, дружинников, гостей
и послов иноземных наполнил дворы и горницы княжеского дворца. Послал бояр
за женой и детьми во Псков, и уже для семьи великого князя спешно
готовили, убирали, чинили и украшали особые палаты, из коих по сему случаю
выбирался его младший брат, Константин.
Словно спешил отплатить весельем за то страшное, что довелось пережить и
перетерпеть в Орде. И охоты, и щедрость, и дары великие излиха пролияста
на ближние своя. Но среди пиров, празднеств, встреч и торжеств ждали и, не
дождав, отступали позадь дела и труды злободневные, коими лишь и мог бы
уцелеть, усидеть, удержать себя на нужной высоте князь Александр. И уже
начинали роптать ближние бояре, коим прежде всего должен был удоволить и
не удоволил воротившийся князь. Сегодня пренебрег, завтра отодвинул,
послезавтра огрубил невниманием того, и другого, и третьего. Даже
незлобивый Андрей Кобыла был обижен, и нешуточно, князем, когда Александр
уравнял его с крещенными немцами, что прибились ко князю на чужбине и тут
стали хватать и чины и поместья, раздаваемые щедрой княжеской рукой.
Настасьей, пожелавших его остеречь, дабы не забывал слуг старых, отмахнул
небрежно:
казню!
легко, не думая. А нать было подумать Александру! Паки и паки нать было
помыслить о сем! Велик вопрос сей - о единовластии и соборном правлении на
Руси, велик и не прост, и в веках не прост, и не прямо, не вдруг разрешим!
задних? Да, в единовластии - единство земли и строгая воля к действованию,
единому и целенаправленному. Но вот вопрос: кто станет во главе
действования? Кто воспользуется совокупною силою народа и для цели какой?
Обычно после великих (Александра ли Невского, Михайлы Тверского, Ивана
Третьего или Петра) надолго укрепляет мысль о спасительной полезности
единодержавия. Даже и мудрейшие не видят ничтожества потомков и того, что
вышняя власть становит игралищем недостойных, пресмыкающих у подножия
трона.
мере ответственности государя пред подданными и землею народа своего?
Легок, излиха легок был князь Александр! Легок - на горе себе и городу
своему...
рукописей, быть может, даже измышленные Татищевым изъяснения трагических
событий. Но есть одна строка летописная, дошедшая до наших дней, и строка
та глухим и неясным смыслом своим навевает смутный ужас. Печатью
обреченности, неизбежности рокового конца веет от нее. Вот эта строка:
<Своя домочадая начаша вадити на Александра>. Своя домочадая? Свои
домашние? Доносить? Кто?! И тут рука теряет стремительность, перо цепенеет
и смущается ум. Даже и днесь, и через шесть веков, трудно заглазно
обвинить кого-то... А вдруг именно он невиновен, и клеймо предателя
запечатлит и предаст на поругание праведника, обойдя сущего предателя, кто
и в самом деле <вадил> на тверского князя?