нешуточно укрепил свой новопостроенный Городок.
Москву на суд епископа Василия и князей Василия Михайловича Кашинского с
Еремеем Константинычем, сводным братом покойного Семена. Епископ Василий
ехал с тяжелым сердцем. Судилище не обещало ему ничего доброго.
сразу назначил суд, созвав синклит архимандритов и игуменов московских и
переяславских монастырей.
скрип телег, стонущие тяжкие удары по камню. Строилась каменная Москва. А
в полутемном покое горели свечи и собравшиеся клирики, кто в креслах, кто
на скамьях, строго взирали на тверского епископа, дерзнувшего спорить с
всесильным митрополитом. Читал даниловский архимандрит:
детем своим, на том же стояти. Паки ли без ряду умреть, то всем детям, и
на самого часть дати по души>. - Чтец перевернул с шорохом страницу,
потянулся за другою книгою. Прочел из <Номокануна>, потом из <Мерила
праведного>...
умирающего...
доныне молчавший Алексий и строго поглядел на епископа Василия, - возможет
умирающий обойти завещанием ближняго своего! Но мы, пастыри, о чем должны
ревновать первее: о воле предсмертной грешного и часто пристрастного
людина или же о законе, установленном трудами святых отец и князей
древлекиевских?!
тверского епископа, был замкнут и сух. Глаза как бы глядели и не глядели
вовсе или, вернее, проникали сквозь, упираясь в нечто, видимое одному
Алексию. И потому слова его укоризн казались особенно безжалостны. Все,
что говорил Алексий, было верно, и все не имело жизни, ибо разумелось за
словами совсем иное. И это иное было - сан Василия, рукоположенного
Алексием и потому обязанного всегда и всюду выполнять волю Москвы,
невзирая на право и правду. И потому Василий трепетал и негодовал
одновременно, пытался возражать, спорить, но ему не давали говорить,
тыкали в нос то одною, то другой статьей, и выходило, что они правы по
закону, а он - по душе. Ибо прав был, по душе, Семен, ненавидимый при
жизни мачехою и сводным братом, права была ремесленная и торговая Тверь,
не желавшая видеть на престоле своем кашинского князя, правы были бояре,
прав Михаил, взваливший крест на рамена своя... Но для утверждения его
правды тверские полки должны были сокрушить упрямо растущую Москву.
убытки, заплатить митрополиту и паки заплатить князю великому... Тверской
летописец писал после, что владыке была <истома и протор велик>.
на Тверь, а после в пределы Микулинского княжества.
излюбленную меру: начал выяснять, кто из тверичей доброхотствовал князю
Михайле, и тех всех подвергать продажам и облагать вирами. Княж-Васильевы
молодцы потрошили посадские сундуки, ходили по улицам, метя домы,
выгребали серебро, меха, порты, узорочье. Плакали испуганные дети,
визжали, цепляясь за выносимое родовое добро, жонки. Отцы семейств
провожали княжеских сбиров закусив губы, с побелевшими лицами. Не впервой
налагал князь Василий руку на Тверь, но чтобы сбор дани превращался в
открытый грабеж - такого еще, кажется, не было.
мешок нахватанного барахла, среди коего и порты, и одежонка, и скрута
женская, а сзади бежит ребенок лет шести-семи и пронзительно кричит:
наконец ратник не поворачивается и не пинает ребенка изо всей силы сапогом
под дых и уходит, не оглядываясь на распростертого в пыли скорченного
дитятю...
верхних горниц, глядела и запоминала, так что с каждым разоренным домом, с
каждым ограбленным горожанином и с каждым выпотрошенным сундуком, с каждою
ограбленною лавкою в торгу у Василия Кашинского все меньше оставалось в
Твери сторонников. Задумывались даже те, кто доселе стоял на том, что
Василий, по лествичному счету, должен занимать тверской стол после
Александра с Константином. Теперь, пожалуй, Михаил сумел бы и в Твери
набрать ратную силу против дядюшки своего.
уже было не раз, <возвращал свое>, а тут к тому же требовалось собрать
Семеновы дани-выходы, то, чего не получил в свое время Еремей из
наследства брата и что должна была заплатить нынче упрямая Тверь. Ну а уж
коли пошло на такое, едва ли не каждый из ратников спешил набраться,
хватая все, что <плохо лежит>.
с московской помочью двинулись вверх по Волге, громя и пустоша волость
князя микулинского. Не миновали даже церковных сел Святого Спаса. Мычал
угоняемый скот. Бояре набирали полон, обращая свободных смердов в холопов.
За ратью двигался все распухающий обоз крестьянских разномастных коней,
телег, колымаг, сноповозок, даже волокуш, шли, тяжко мыча, недоеные
коровы, блеяли овцы, брели за телегами повязанные полоняники.
отпор, густо и дружно полезли на приступ. Однако с заборов часто и метко
летели стрелы, на головы осаждающих полились кипяток и смола, лестницы,
полные лезущими по ним ратниками, раз за разом спихивали шестами под стену
в ров. У ворот вышедшая встречу идущим на приступ московитам тверская рать
ударила в ножи. Резались осатанев, грудь в грудь, катались в обнимку по
земи, добираясь до горла: хрип, мат, ор, в ход пошли кистени, раненых,
озверев, добивали сапогами. В конце концов московская помочь, теряя
мертвых, откатила назад. Вслед за нею отступили и еремеевские молодцы с
кашинцами. Ночью делали примет из хвороста, из утра снова пошли на
приступ. Но тверичи опять вышли встречу и подожгли примет. К счастью,
ветер был со стороны города и рубленые городни не загорелись, хотя и
обуглились, с внешней стороны. Третий, уже недружный приступ был тоже
отбит, после чего воеводы, посовещавшись, сняли осаду.
и испакощена. В полях потравлен хлеб, потравлены и разорены копны сена.
Жители, разбежавшиеся по лесам и буеракам, возвращались к расхристанным
избам, вели, собирали по перелескам уцелевшую скотину. Скрипели зубами: не
Литва, не татары - свои, русичи! Не было исхода гневу, и прощения не было.
Тверь молчала, и нравный, самолюбивый и ограниченный старик не ведал
никакого худа в этом молчании.
татары. Но и без нее кашинский князь чувствовал себя прочно. Проезжая на
коне по тверским улицам, спесиво задирал бороду: великий князь тверской!
Не ведая, что молчаливая Тверь уже бесповоротно и твердо высказалась за
князя Михаила...
Булат-Тэмура на Нижегородскую волость.
пору ордынского междуцарствия Булгар, он засел в нем, уверовав в свои
воинские таланты. Набег ушкуйников, ограбивших всю Каму, набег, коему он
не сумел противустать, разъярил хана. И теперь, не очень разбираючи, кто
нападал и кто виноват (громили татарских гостей в Нижнем - значит,
нижегородский князь виноват! У хорошего князя гости под защитой всегда!),
решил отплатить всем урусутам. Он ограбил княж-Борисову отчину, перешел
Волгу и начал пустошить все подряд.
московским полком выступили встречу ему. Булат-Темирь, сметя силы и оценив
строй русских полков, струсил и начал отступать, внеся смятение в
собственное воинство. Татар нагнали за Пьяной. Множество их утонуло в
реке. Иных избивали без жалости, избивали по зажитьям, мало кого брали и в
полон. Резня была жестокая, и Дионисий, приветствуя и благословляя
возвращающееся воинство, уже верил, что началось неизбежное и давно
призываемое им <одоление на супостаты>.
рожков, вели захваченных, вьюченных лопотью лошадей, вели полон. Бежали,
смешно переставляя ноги в долгих портках, испуганные татарки, шли
бритоголовые, скованные вереницами ясыри...
того чтобы отмстить за набег, решил воспользоваться случаем и покончить с
независимостью Булгара: Булат-Тэмур был по его приказу схвачен и убит.
<докончаша мир>, вызволив захваченных на Вологде новгородских молодцов и
боярина Василия Данилыча.
прежнее новогородское народоправство... Москва шла к монархической власти,
а Новгород неодолимо скатывал к боярской олигархии. И ни те, ни другие не
ведали, что за плоды это им принесет впоследствии.
ездил к Кейстуту, пытаясь через него воздействовать на брата, уговаривал
сестру Ульянию помочь ему. Ольгерд молчал, разглядывал шурина своими
Бажанов Олег
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Емилина Ника
Шилова Юлия
Перумов Ник