Чтение 58–й страницы книги ~Гонители~

установления и утверждаешь свои?

- Я смиряю гордыню у одних и укрепляю дух у других, а это. хан, дело
мое, и я...

В душе хана уже затрепетал спасительный огонек гнева, распаляя себя, он
сказал, как хлыстом ударил:

- Встань!

Шаман не понял:

- Почему?

- Ты винишь моего брата в том, что он присвоил себе право, ему не
принадлежащее. А сам? Как смеешь сидеть на месте, которого я тебе никогда
не давал!- Кровь застучала в висках, сграбастал шамана за плечи, толкнул.-
Слазь!

Шаман съехал со стопки войлоков, быстро вскочил на ноги. Этого он не
ожидал и на малое время растерялся. Но тут же плотно сжал губы, бездонная
чернота его глаз налилась неведомой силой, и она давила на хана, гасила
гнев. Невольно помог Мунлик. Беспокойно подергивая седую бороду, он
закричал:

- Перестаньте! Небом вас заклинаю, перестаньте!

Хан повернулся к нему-только бы не видеть глаз шамана.

- Я не хочу с ним ссориться. Я только хотел понять, из-за чего
завязалась вражда между моим младшим братом и твоим сыном. Но, видно,
правды тут не добиться. Сделаем по древнему обычаю. Пусть Теб-тэнгри и
Тэмугэ борются. Кто упадет, тот виновен. Тэмугэ, у тебя все готово?

Во время этого разговора брат стоял у дверей юрты. Беспрестанно
одергивал на себе халат, подтягивал пояс, поправлял шапку. Хан знал, что
сейчас на душе брата, и опасался, что в последнее мгновение он падет духом.

- Бороться я не буду!- сказал шаман.- Не по моему достоинству.

- Нет, будешь, будешь!- Тэмугэ-отчигин потянул его из юрты.

Братья шамана вскочили, но хан остановил их окриком. И Мунлик сказал:

- Сидите. Пусть будет так, как хочет хан. Верю, хан, ты не сделаешь
нам зла.

За дверью послышался шум возни - кешиктены перехватили шамана, потом
короткий вскрик - сломали хребтину. Хан невольно вжал голову в плечи, до
крови закусил губу. Сейчас разверзнется, небо, плети молний хлестнут по
земле...

В юрту вошел Тэмугэ, непослушными руками взял со столика чашу с
кумысом, торопливо выпил и так же торопливо, расплескивая, начал наполнять
ее из бурдюка.

- Вы... не стали бороться?- спросил Мунлик встревоженно.

- Э-э, он не хочет. Лег и не встает.

- Вы... вы убили сына?!- Борода Мунлика затряслась, он хотел
подняться, но не смог.

Сыновья его вскочили и схватились за оружие. Но в юрту
ворвались-кешиктены, отобрали мечи и ножи, повязали. Хан опустился на свое
место, глубоко, с облегчением вздохнул.

- Этих не трогайте. Вбейте палками немного ума, и пусть отправляются
домой. Ради тебя, Мунлик... Как видишь, меня нельзя обвинить в
неблагодарности.

Мунлик подобрал с полу шапку сына-шамана, обнюхал ее и зарыдал, как
старая женщина.

Над телом шамана хан велел поставить юрту, чтобы на него не глазели.
Слух о смерти Теб-тэнгри облетел ближние курени, и отдать последний поклон
шаману со всех сторон повалили люди. Сколько их было! Если дать его
похоронить, мертвый Теб-тэнгри доставит хлопот не меньше, чем живой. Его
могиле станут поклоняться, его дух будет жить в народе, и память о том,
что он, Чингисхан, укоротил ему жизнь, никогда не исчезнет.

Ночью он велел тайком похоронить его тело. А днем, когда открыли юрту и
не нашли в ней тела шамана, толпа в страхе пала на колени. Хан сам вышел к
толпе, заглянул в юрту, будто удостоверяясь, что шамана и в самом деле
нет, сказал:

- Так и должно быть. Небо повелело шаману охранять мой род и мой улус.
Вместо этого он захотел возвыситься над моими братьями. И небо невзлюбило
его. Оно отняло душу, взяло и тело, чтобы не осталось на земле и следа от
неправедной жизни шамана Теб-тэнгри.

Теперь в улусе не осталось ни одного человека, который мог бы
покуситься на его власть. Он был недосягаем, как дерево, растущее на
отвесной скале. Но не радость, а холодок одиночества почувствовал он. В
юрте теперь редко когда спорили, а открыто противиться не смел никто. Даже
друг Боорчу и тот больше помалкивал.

Возвратился из похода Джучи. Не утрудив войска сражениями, не отяготив
потерями, сын подвел под его руку киргизов, ойротов и многие мелкие
племена лесных народов. Владетели в знак покорности прислали дань -
кречетов, шкурки соболей, лис и белок.

- Как же ты обошелся без сражений?

- Люди везде умеют думать, отец... Прежде чем обнажить меч, я говорил
с ними. Они вняли моим словам.

Он взял сына за плечи, повернул лицом к нойонам, отыскал взглядом
хмурого Хасара.

- Смотрите, какой разумный нойон вырос из моего сына! Ему всего
двадцать два. А кое-кому лет в два раза больше, но во столько же раз
меньше и разума.

Не избалованный похвалами Джучи чувствовал себя неловко, но на отца
смотрел с благодарностью и бесконечной сыновней преданностью. Прикажи ему
сейчас умереть, сын принял бы смерть, как другие принимают награду. <Вот
кто - сыновья заменят мне моих друзей>,- подумал хан.

- А велика ли добыча?- не удержался, съязвил-таки Хасар.

Но хану сейчас его злословие было безразлично. Джучи добыл то, чего он
желал. Теперь можно, не опасаясь удара в спину, все силы повернуть на
полдень.

- Готовьтесь к большому походу. Мы пойдем по изведанному уже пути - в
страну тангутов. Я сам поведу войско.

VII

Начались сборы. Перед самым выступлением пришла худая весть: нойон
Борохул, отправленный покорять хори-туматов, был завлечен в засаду и убит,
а войско его рассеяно. Хан долго не мог ни о чем думать, кроме скорого и
жестокого отмщения хори-туматам, хотел было вести войско на них, но
поостыл и не стал ломать первоначального замысла: слишком многое зависело
от войны с тангутами.

В начале третьего месяца в год змеи ' Чингисхан вторгся в пределы Си
Ся. Ань-цюань выслал навстречу большое, но собранное наспех войско. Во
главе поставил юного наследника престола Чэн-джэня - для воодушевления
воинов и в случае удачи для прославления его имени; в помощники ему
определил старого, испытанного воина Гао лингуна '' - для управления
войском и в случае неудачи для сурового наказания. Наследнику не суждено
было прославиться, а лингуну держать ответ перед императором и его
советом. В первом же сражении тангуты были разбиты, наследник спасся
бегством, а лингун попал в плен.

[' Г о д з м е и - 1209 год.]

['' Л и н г у н - титул, видимо заимствованный тангутами у китайцев,
означающий в переводе с китайского <его превосходительство начальник>.]

В четвертом месяце Чингисхан взял крепость Валохай и двинулся на
Чжунсин. Путь к столице тангутов преграждал Алашаньский хребет. Попасть в
Чжунсин можно было лишь через тесный проход. Сюда, к заставе Имынь,
тангуты успели стянуть около пятидесяти тысяч воинов. Всадники Чингисхана,
не привычные к горным теснинам, не смогли взять укрепление Имынь, потеряв
много убитыми, скатились к предгорьям. Хан отправил гонцов в степь за
подмогой.

Тангутам легко было подтянуть свежие силы, обрушиться на Чингисхана,
но, напуганные первым поражением, они сидели в проходе, надеясь, что
жаркое лето заставит монголов уйти. Рядом с горами лежала песчаная
пустыня. Летом пески накалялись, как зола очага, и в них гибло все живое.
Воины Чингисхана хорошо знали, что ждет их, если они не возьмут горный
проход. Опасность, бездействие, зной пустыни томили людей, все чаще
вспоминали они родные степи, прохладные речные долины, сопки, овеваемые
ветрами, и с тоской поглядывали назад. Хан велел пресекать всякие
разговоры о возвращении. Или проход будет взят, или все испекутся на
горячих песках. Он каждый день объезжал войско. В халате из легкого
холста, в чаруках на босу ногу, с распаренным лицом сутулился в седле,
смотрел на людей неласково, за самые малые проступки наказывал без жалости
и снисхождения. Рядом с ним всегда были его сыновья и Боорчу с Мухали.
Остальные нойоны не смели отлучаться от своих тысяч и туменов.

Кое-когда Джучи удавалось отпроситься у отца на охоту. Вдвоем с Судуем
они поднимались высоко в горы, к еловым и осиновым лесам, оставляли
пастись коней где-нибудь на горном лугу, сами поднимались еще выше. На
высоте было много прохладнее, чем внизу, часто попадалась дичь. Пустыми
почти не возвращались. Больше всего убивали хара-такя '. Это были крупные
и красивые птицы сероватого с синевой цвета, с длинными хвостовыми
перьями, светлыми у основания, отливающими, как клинок хорошего меча, с
красными ногами и щеками и снежно-белым горлом... Они взлетали всегда
вдруг, шумно хлопая крыльями и стремительно взвиваясь вверх. Стрелять надо
было быстро и метко... Изредка убивали оленя, еще реже хухэ-ямана -
голубого козла. Держался яман на малодоступных скалах, был очень пуглив.
Заметив охотников, громко, отрывисто свистел и мчался по отвесным кручам,
еле касаясь ногами выступов. Под вечер он выходил пастись на горные луга,
тут-то и подкарауливали его охотники.

[' Х а р а т а к я - <черная курица>, ушастый фазан.]

Для Судуя ожидание на закрайке леса было самым счастливым временем.
Лежи на траве, вытянув натруженные ноги, слушай торопливый шепот осин,